Макроэкономическая ситуация: противоречивые результаты, растущая неопределённость

Дмитрий Крук

Резюме

2020 год явился чрезмерно ярким на события, но неоднозначным с точки зрения результатов. В первом полугодии страна испытала два масштабных шока: энергетический конфликт с Россией и влияние пандемии коронавируса. Впоследствии к ним добавился продолжительный политический кризис.

В противодействии коронавирусу Беларусь избрала специфический и эклектичный путь, который предполагал ограниченную помощь со стороны государства, сконцентрированную на госпредприятиях. Восстановление внешнего спроса, которое началось для Беларуси уже в начале лета 2020 года, позволило этому подходу сработать с точки зрения динамики ВВП. За счёт чистого внешнего спроса удалось ограничиться чрезвычайно скромным спадом ВВП. Но своеобразной платой за специфическую антикризисную политику явилось разрастание многочисленных рисков. В стране масштабно усилились угрозы финансовой стабильности, начал формироваться новый инфляционный тренд, возникли риски в фискальной сфере и сфере управления госдолгом. Всё это обусловливает высокую вероятность нарастания негативных отложенных последствий в будущем.

Тенденции:

Ухудшение экономического фона, разрастание неопределённости и приоритет сиюминутных вопросов

Уже к началу 2020 года сформировались предпосылки для экономической турбулентности. Во-первых, циклическая динамика имела нисходящую траекторию. Восстановительный эффект (после рецессии 2015–2016 годов) исчерпал себя ещё на рубеже 2018–2019 годов. В отсутствие других устойчивых факторов ускорения роста ВВП, уже в конце 2019 года стало очевидным его затухание.

Во-вторых, на рубеже 2019–2020 годов разгорелся новый энергетический конфликт между Беларусью и Россией. В-третьих, ухудшилась глобальная конъюнктура. Так, начал ослабевать рост в России и Евросоюзе, которые формируют доминирующую часть внешнего спроса для Беларуси. Кроме того, в условиях торговли (соотношение цен беларусского экспорта и импорта) постепенно перевешивали неблагоприятные для Беларуси импульсы. Это обусловило завершение трёхлетнего тренда поступательного улучшения условий торговли. Особенно явно новая тенденция проявилась в отношении неэнергетических товаров.

Описанные выше фон и контекст начала года предопределили исходные установки поведения экономических властей. По большому счёту, они заморозили инициативы в институциональной сфере, предпочитая рутину и многочисленные проблемы текущего характера. Своеобразным сигналом того, что вопросы структурного характера ставятся на паузу, явилась целая серия указов по господдержке в последний день 2019 года. Инструменты её предоставления: реструктурирование ранее предоставленных кредитов, внеконкурсное предоставление новых бюджетных займов, освобождение/отсрочки по уплате налоговых платежей, селективное освобождение от соблюдения ряда правовых норм в отношении бизнес-процессов. Определённая символичность заключалась в том, что инструменты предоставления этой господдержки не соответствовали перечню допустимых инструментов, обозначенных в соответствующем рамочном указе, который был принят в период ограниченной реформистской активности властей (№ 106 от 23 марта 2016 года).

С конца первого квартала новыми ключевыми драйверами экономики можно считать коронавирус и его экономические последствия, а также набиравшую ход политическую динамику. Их наложение на экономический фон, описанный выше, многократно расширяло рамки неопределённости. С этого периода вся экономическая повестка полностью перефокусировалась на принцип «здесь и сейчас», откладывая ответы на вопросы несиюминутного характера до лучших времен.

Отложенный энергетический конфликт с Россией

Предпосылки для текущего энергетического конфликта между Беларусью и Россией вызревали практически весь 2019 год, находясь на «перекрёстке» экономического и политического измерений. График российского нефтяного маневра предполагает поэтапное повышение цены на сырую нефть.

В 2020 году для Беларуси принятие маневра означало бы рост входной цены относительно мировой примерно на 4 процентных пункта по сравнению с 2019 года, до уровня около 83% от мировой цены. Основной проблемой при принятии таких условий явилось бы снижение рентабельности НПЗ до уровня близкого к нулю или даже её переход в отрицательную область. Однако эту проблему можно было бы «отрегулировать» частично за счёт бюджета, а частично – за счёт повышения цен на внутреннем рынке. В результате шок свёлся бы к относительно скромным «потерям» в выпуске (до 1.5% ВВП по сравнению с фоном 2019 года и при прочих равных условиях) и доходах бюджета (около USD 300 млн).1

Однако в последующие годы на новых этапах налогового маневра «отрегулировать» схожим образом «нефтегазовые» проблемы становилось бы всё сложнее. В этом случае не позднее 2022 года Беларусь вынуждена будет либо снижать объёмы нефтепереработки, либо предлагать другие системные ответы на удорожание сырой нефти. Вместе с тем предложить такие ответы сложно вследствие чрезвычайно важной роли сектора нефтепереработки для национальной экономики. Хотя его непосредственная доля в ВВП составляет менее 1%, за счёт масштабных отраслевых взаимосвязей, а также мультипликативного влияния на спрос, этот сектор формирует по меньшей мере 8.5% от ВВП. Кроме того, он играет важную роль в обеспечении внешней, фискальной, а также финансовой стабильности во всей экономике.

В качестве третьей опции Россия в течение 2019 года склоняла Беларусь к пакету соглашений об «углубленной интеграции» как условия доступа к субсидированию беларусских НПЗ в форме обратного акциза наравне с российскими предприятиями по переработке нефти.

Ни одна из этих опций не была определена беларусскими властями как приемлемая. В результате конфликт приобрёл затяжной характер, продолжаясь практически весь первый квартал 2020 года. В этот период поставки российской нефти в Беларусь и соотв. экспорт беларусских нефтепродуктов сократились примерно на 60% (по сравнению с аналогичным периодом 2019 года). Снижение объёмов нефтепереработки явилось спусковым механизмом для начала рецессии.

На фоне разрастающихся проблем в экономике и влияния пандемии власти не рискнули чрезмерно затягивать конфликт. Также к концу первого квартала, на фоне резкого проседания мировых цен на нефть, на попятную пошла и Россия. В результате стороны пришли к решению, главным звеном которого явилось сокращение спецпремии российских экспортёров при поставках сырой нефти в Беларусь. Таким образом, в 2020 году входная цена нефти для Беларуси возросла по сравнению с условиями поставок 2019 года, но лишь примерно наполовину от того, что изначально диктовала российская сторона. Для отрасли нефтепереработки и макроперспектив такую сделку можно определить как обеспечивающую выживание: отрасль сохранялась на плаву, что давало возможность выполнять критически важные функции в макромасштабе, но близко к минимально приемлемому уровню рентабельности.

Для более длинного горизонта такой механизм позволяет лишь заморозить ключевые противоречия между сторонами. Во-первых, Беларусь так и не признала логику, в рамках которой российский налоговый маневр выводит сектор за рамки ЕАЭС. Во-вторых, последующие шаги реализации налогового маневра по российской схеме по-прежнему означают для Беларуси неизбежность системных изменений в отрасли нефтепереработки. В связи с этим можно ожидать, что в будущем (до 2024 года) данный замороженный конфликт, вероятно, вновь актуализируется.

Особый путь в борьбе с экономическими последствиями коронавируса

Пандемия коронавируса и её влияние на экономику в корне изменили экономическую картину в целом. В начале соответствующего периода глобальная неопределённость в отношении последствий пандемии достигла небывалых масштабов. Поэтому в выработке антикризисной политики большинство стран исходили из того, чтобы предотвратить наиболее негативные сценарии. Как правило, стабилизационные меры были одновременно нацелены как в сторону предложения, так и спроса. Поддержка бизнеса предусматривала купирование угроз эрозии производственного потенциала и разрыва производственных цепочек. Зачастую условием предоставления такой поддержки являлось сохранение рабочих мест. Господдержка преимущественно направлялась в фирмы из наиболее пострадавших отраслей, а иногда в сектор малого и среднего бизнеса.

Что касается спроса, то подавляющее большинство стран прибегли к активной трансфертной поддержке домашних хозяйств. Кроме того, домохозяйствам через механизмы господдержки предоставлялись рассрочки и отсрочки в исполнении своих обязательств. Это позволяло решать несколько задач одновременно: поддерживать потребительскую активность, сохранять платёжную дисциплину и избегать усугубления диспропорций в доходах. Оборотной стороной мейнстримного подхода явился рост дефицитов бюджета, а также обременённости госдолгом.

Подход Беларуси к борьбе с последствиями коронавируса в экономической сфере существенно отличался от описанных выше практик. Во-первых, выработка какой бы то ни было реакции заняла продолжительный период времени. В течение первого месяца эпидемии власти предпринимали лишь точечные и малые по масштабу меры.

Во-вторых, власти прибегли к традиционным прямым директивным инструментам. Среди первоочередных реакций особым кейсом явилось ценовое регулирование. Перечень социально значимых товаров, цены на которые подлежат прямому контролю, на протяжении нескольких первых месяцев пандемии был существенно расширен. Тем самым власти пытались директивным образом запретить негативные последствия, тогда как в других странах правительства фокусировались на предоставлении стимулов производителям и покупателем, чтобы такие последствия предотвратить.

В-третьих, подготовленный с существенной задержкой ответ на коронакризис, позиционируемый как системный, вряд ли можно де-факто таковым считать. Так, ключевой нормативно-правовой акт – указ № 143 – предлагал ограниченный перечень инструментов поддержки для бизнеса и совсем скромный для домохозяйств. Фирмы могли претендовать на рассрочки, отсрочки по налоговым, арендным и энергетическим платежам. Приоритет в предоставлении данных мер поддержки декларировался по отраслевому признаку. Кроме того, фирмам был предоставлен перечень новых прав в области трудовых отношений. Домохозяйства в рамках данного указа получили лишь некоторые послабления в условиях получения отдельных видов трансфертов.

В-четвёртых, наиболее масштабные антикризисные меры, зачастую даже не позиционирующиеся как таковые, были направлены на поддержку госпредприятий. С одной стороны, административными инструментами предприятия понуждали поддерживать объёмы выпуска, не соответствующие масштабу проседания спроса. С другой стороны, негативное влияние такого поведения на финансовое состояние предприятий сглаживалось неконвенциональными мерами по их поддержке. Главным механизмом стала реструктуризация старых долгов и удешевление стоимости их обслуживания. Причём такая поддержка предоставлялась, как правило, на индивидуальной основе. В ряде случаев в процессе реструктуризации долгов менялся кредитор, либо же кредитные требования трансформировались в долю кредитора в капитале заемщика. Также активизировалась практика предоставления новых директивных кредитов, вопреки декларируемому ранее намерению её свернуть к концу 2020 года.

Таким образом, в период коронакризиса действия властей определялись следующими ключевыми установками: ограниченный масштаб поддержки экономики; приоритет неконвенциональных инструментов предоставления поддержки, ограниченность прямых финансовых вливаний; безусловный приоритет крупных государственных предприятий в получении поддержки; приоритетность предложения относительно спроса, минимизация прямой поддержки домохозяйств. Причины подобных особенностей антикризисного подхода можно разделить на условно объективные и субъективные. К первым следует отнести чрезмерно ограниченное поле для маневра в использовании стимулирующих инструментов экономической политики. При имеющихся многочисленных структурных изъянах – финансовая долларизация, чувствительные инфляционные ожидания, высокой уровень обременённости государственным и корпоративным долгом – активная стимулирующая политика чревата нарушением макроэкономической и финансовой стабильности. Ко второй группе причин относятся мировоззренческие и политические установки властей, связанные, например, с активной поддержкой крупных госпредприятий, невзирая на их перспективы и исходное финансовое состояние.

Разрастание угроз финансовой стабильности

Важным последствием коронакризиса, отчасти неизбежным ввиду многочисленных структурных изъянов, а отчасти рукотворным ввиду особенностей антикризисной политики, можно считать нарушение финансовой стабильности. В первую очередь речь идёт об ослаблении долговой устойчивости корпоративного сектора в результате поддержания избыточного объёма производства в период коронакризиса. Предприятия накапливали запасы, что вело к вымыванию и без того дефицитных ликвидных оборотных средств и сокращению способности обслуживать свои долговые обязательства.

Другой болевой точкой финансовой стабильности явилась ликвидность, прежде всего в иностранной валюте, а также обменный курс. В самом начале года сформировался тренд на отток срочных валютных депозитов населения из банковской системы, который только усилился на фоне коронакризиса, а также усугубился скачкообразным ростом спроса на иностранную валюту. Во второй половине года на фоне политического кризиса эти тенденции лишь упрочились. В результате в 2020 году из банковской системы выведено около 25% всех срочных депозитов населения в иностранной валюте (около USD 1.5 млрд). Это явилось серьёзным ударом по ликвидности банков, которые лишь частично смогли заместить отток другими ресурсами. Ещё одним последствием явилось обесценение беларусского рубля.

На этом фоне Нацбанк, чтобы остудить разворачивание негативных тенденций, в горячие периоды вынужденно задействовал золотовалютные резервы. Кроме того, во второй половине года были серьёзно скорректированы механизмы реализации монетарной политики. Нацбанк перешёл на практически ручной контроль вливаний рублёвой ликвидности в банковскую систему, пытаясь тем самым ограничить спрос на иностранную валюту и трату золотовалютных резервов. При этом, памятуя о проблеме долговой устойчивости сектора госпредприятий, Нацбанк избегал повышения ставки рефинансирования. Во втором полугодии она оставалась замороженной и на фоне ручного управления ликвидностью во многом утратила свою роль в качестве инструмента политики.

Комплекс описанных действий позволил заморозить разрастание угроз финстабильности. К тому же роль своеобразных демпферов сыграли обменный курс, объёмы кредитования и ставки на кредитно-депозитном рынке. Беларусский рубль за год обесценился примерно на 14% к корзине валют и примерно на 22% к доллару США. Во втором полугодии кредитная активность банков существенно снизилась (помимо имеющей директивную природу), а ставки по кредитам и депозитам существенно выросли, что оказало определенное стабилизирующее воздействие на состояние ликвидности. Указанные адаптации несколько сгладили проявление симптомов хрупкости финстабильности, однако её исходные причины сохранили актуальность.

В 2020 году платой за купирование финансовых угроз можно считать потерю около 20% золотовалютных резервов страны (около USD 1.9 млрд). При этом росла обременённость госдолгом: такое проседание резервов произошло вопреки тому, что в 2020 году привлекались новые существенные порции госзаимствований для их поддержания. Наиболее крупные заимствования – это размещение новых выпусков евробондов (на USD 1.25 млрд) и получение кредита от России и Евразийского фонда стабилизации и развития (в сумме на USD 1 млрд) на основе политических договоренностей.

Внешнеторговое чудо

Избранный властями формат антикризисных мер оказался весьма рискованным не только с точки зрения финансовой стабильности, но и эффективности сглаживания выпуска. В качестве меры по поддержке выпуска такой подход мог сработать лишь в случае скорого восстановления спроса. Позитивной новостью и во многом даже везением явилось то, что внешний спрос на беларусскую продукцию действительно начал быстро восстанавливаться с середины года.

Более того, внешний спрос явился драйвером для дальнейшего наращения объёма производства во втором полугодии. Уже к осени по большинству товарных позиций физический объём экспорта восстановился до своего предкризисного уровня и впоследствии продолжил рост. Не менее важным для динамики выпуска, внешней и финансовой стабильности явилось то, что импорт при этом рос существенно меньшими темпами. Эффект достигался благодаря снижению внутреннего спроса (и в первую очередь инвестиционного) на фоне разрастающихся финансовых угроз и неопределённости, резких колебаний обменного курса, а также мер по рационированию импорта со стороны властей.

В результате переориентация режима роста на внешний спрос явилась важной макроэкономической тенденцией, последовавшей после 4-летнего периода роста, в основном связанного с внутренним спросом. Такое внешнеторговое чудо можно назвать ключевой причиной достаточно привлекательной для 2020 года динамики ВВП. Кроме того, оно позволило ослабить имевшиеся угрозы макроэкономической и финансовой стабильности.

Противоречивые итоги года

Экономические итоги 2020 года оказались противоречивыми. Исходя из количества и масштаба имевших место шоков, вероятным выглядел сценарий глубокого проседания выпуска и доходов, сопровождаемого интенсивным финансовым стрессом. В реальности же по итогам года ВВП сократился лишь на 0.9%, что существенно меньше, чем, например, в период рецессии 2015–2016 годов. Кроме того, в Беларуси спад ВВП на фоне коронавируса оказался одним из наименьших среди всех стран мира. Более того, несмотря на пандемию и сжатие экономики, в Беларуси продолжился рост средней реальной заработной платы, причём внушительный (на 8.2%). При этом безработица сохранилась на уровне 4.1%.

В течение года имел место небольшой рост реального уровня соцтрансфертов (пенсии, пособия и пр.) при снижении уровня бедности (на 0.1 процентного пункта, до 3.3%). Финансовые стрессы имели ограниченный характер. Инфляция, хоть значимо и ускорилась (до 7.3% по итогам года) и вышла за таргетируемый уровень в 5%, оставалась тем не менее в относительно приемлемой зоне.

Однако привлекательные с точки зрения конкретного года результаты выглядят неоднозначно для перспектив более длительной дистанции. Уже в течение года в качестве своеобразной платы за особый антикризисный путь актуализировались многочисленные риски. Во-первых, угрозы финансовой стабильности, которые во многом были ожидаемы и предсказуемы. Они чреваты отложенными последствиями в виде финансовых стрессов. В качестве аналогии такого механизма напрашивается сравнение с валютным кризисом 2011 года, который во многом явился отсроченной расплатой за волюнтаристскую экономическую политику в предшествующие годы.

Во-вторых, как на микро-, так и на макроуровне постепенно формируются и разрастаются новые риски и угрозы. Так, многие госпредприятия, вынужденно ухудшив свою финансовую позицию и нарастив издержки на труд, прибегли к отсроченным мерам по урезанию издержек. Одновременно это усиливает их притязания на господдержку.

На макроуровне вынужденное обесценение рубля и эклектичная монетарная политика привели к новому этапу роста инфляционных ожиданий. Создаётся опасность нового инфляционного тренда, а не просто краткосрочного ускорения инфляции, как в 2020 году. Схожие риски сформировались в фискальной сфере и сфере управления госдолгом. Вынужденное (на фоне российского налогового маневра) сжатие доходной части при недостаточной готовности корректировать расходную часть привело к масштабному снижению профицита. Это создаёт принципиально новую ситуацию в фискальной сфере для страны, а также накладывает дополнительные ограничения на управление внешним долгом в будущем.

Заключение

2020 год явился чрезмерно насыщенным на события и неоднозначным с точки зрения результатов. Специфическая антиковидная политика, усугубленная политическим кризисом, привела к разрастанию многочисленных рисков. В стране масштабно усилились угрозы финансовой стабильности, начал формировать новый инфляционный тренд, возникли риски в фискальной сфере и сфере управления госдолгом.

В совокупности указанные риски обусловливают достаточно высокую вероятность нарастания негативных отложенных последствий в будущем. К примеру, представляется высокой вероятность отсроченной и затянутой рецессии. Если использовать буквенные аналогии, то для Беларуси коронакризис вполне может оказаться не V-образной рецессией, как можно предварительно заключить на основе данных 2020 года, а W-образной. Более того, если иметь в виду структурные изъяны, также усугубившиеся на фоне пандемии и политического кризиса в 2020 года, реалистичной может стать L-образная рецессия, приводящая к резкому спаду в экономике.