Белкульт: на изломах времён

Максим Жбанков

Резюме

Культурные итоги 2020 года принципиально отличаются от аналогичных результатов последних лет. Глобальная пандемия коронавируса и президентские выборы 2020 резко драматизировали общественные настроения и сложились в общий сюжет радикальной перезагрузки культурного поля. Прежние практики условного сосуществования – вялого администрирования сверху и нишевого партизанства снизу – перешли в фазу острого эстетического (а по сути политического) противостояния. Культурная политика власти превратилась в полицейский режим.

Устоявшиеся формы неформатного авторского высказывания, проектного мышления и организации креативных процессов эпохи инерционной стабильности оказались разрушенными, репрессированными или вытесненными в культурную эмиграцию. В то же время державная культуриндустрия окончательно доказала свою беспомощность – даже в плане пропагандистского обслуживания интересов власти.

К резкому катастрофичному переформатированию смысловых и стилистических настроек оказался не готов практически никто из заметных культурных авторитетов. А потому время политической ломки и гражданского активизма получило особый тип эстетической аранжировки – протестную коллажно-монтажно-цитатно-фельетонную нарезку. Спонтанную нулевую стадию грядущей культурной революции.

Тенденции:

Вместо смысла: кризис культурных конвенций

В течение последних лет беларусская культура жила в режиме мягкого несогласия и декоративного протеста. Отсутствие реальных низовых рычагов для исправления существующего порядка означало одновременно и отключение верхушечных претензий на корректировку андерграунда. Разные этажи культурной системы научились демонстративно не замечать друг друга. Взаимное безразличие различных сегментов культурного поля давало каждому из них шанс на комфортное существование в рамках наличного расписания полётов, без выхода на уровень хирургического исправления реальности. Проблемы пришли вместе с запросом на передел власти.

Реальным триггером перемен явился синхрон двух знаков державной беспомощности: вялая и безнадёжно запоздалая реакция на приход коронавируса и провокативная блокировка альтернативных кандидатов по ходу президентских выборов. Отмеченное в наших предыдущих обзорах оформление культуры «новых прагматиков», свободных как от охранительной риторики власти, так и от травматично-героического национал-романтизма, в критической для страны ситуации привело к осознанию острой потребности в новом менеджменте. И тем самым обозначило беспартийных граждан «креативного класса» как политических оппонентов системы. Как прямую угрозу её неизменному лидеру.

В итоге коронавирус и авторитарный режим сработали в связке, жёстко прополов наличный культурный ландшафт. Весной гастрольный график обвалила эпидемия, – а летом и осенью добил державный террор, распугав всех более-менее сознательных залётных акторов. Весной же арт-галереи перепрофилировали в пункты сбора ресурсов и средств по борьбе с «короной», – а после арт-менеджеров начали допрашивать по подозрению в антигосударственной активности. И художники с артистами пошли на сутки.

Весной в локальных театрах, своевременно не закрытых на карантин, начали умирать актёры, – а летом начался массовый (добровольный или принудительный) исход «политически неблагонадёжных». Сперва по медицинским показаниям закрывались клубы, – а дальше возродились «чёрные списки» протестных музыкантов. Задержания на дворовых концертах стали обычным делом.

Минкульт решил профинансировать четыре независимые киноленты (в том числе по литературным бестселлерам Виктора Мартиновича и Андрея Горвата). Но вовремя опомнился, сократив список наполовину и оставив в нём наименее спорное: сериалы про «песняра» Мулявина и борца Медведя.

Ведущая площадка культурных акций «ОК 16» и краудфандинговая платформа Ulej были закрыты по смешным обвинениям. Фактически – из-за их связи с участниками команды оппозиционного кандидата, банкира Виктора Бабарико.

Сместились рабочие графики практически всех литературных премий. С весны на осень перенесён книжный фестиваль «Прадмова». Престижный кинофест «Лістапад» рискнул среагировать на новейшие события лета-осени, сформировал спецпрограмму беларусского кино, подготовил несколько дискуссионных панелей – и был отменён по отмашке Минкульта буквально накануне открытия.

Культурная эмиграция стала привычным делом, всё чаще оказываясь не творческой командировкой, а аварийной эвакуацией.

На этом фоне напрасные ожидания национальной кинопремьеры – готового ещё года два назад «Купалы» Владимира Янковского – выглядят вполне закономерно. С точки зрения культурной политики власть живёт в глухой обороне, предпочитая блокировать, а не открываться. И самой точной метафорой её нынешней позиции можно считать дерзкий перформанс c участием артиста и литератора Ильи Сина:1 голова в бетоне, ждём врача.

Время, назад: знаки вчерашнего завтра

В середине лета ещё казалось, что всё будет как всегда. Просто на выборы придёт много людей с белыми ленточками. Стартовым посылом «мягкого» поп-протеста прозвучали не брутальные речёвки Tor Band, а нежные меланхоличные баллады с рефренами вроде «спазніліся зноў» (дуэт Лявона Вольского и Владимира Пугача) или «нас мало, но мы есть» (Анна Шаркунова с бригадой «наших» поп-звёзд). Хипстерский замес депрессивности и самолюбования оказался абсолютно соразмерным политическому инфантилизму нового поколения несогласных.

Травматичным фальстартом на фоне общей благостности прозвучал в июле – ещё до украденных выборов и запуска полноценных массовых репрессий – другой коллективный трек «Вам» (музыку на стихи экс-кандидата в президенты Владимира Некляева написала Настя Шпаковская из группы «Нака»).2 Злой и отчаянный текст – написанный по свежим следам событий 2010-го, но опубличенный автором только в 2020-м, – звучал как крик проигравших ещё до начала боя. На победу всё это не работало никак. Собственно, этим побеждать никто и не стремился. Роль эмоционального триггера досталась мёртвому герою: Виктор Цой с его вечным «Перемен!» стал лучшей старой новостью сезона.

Неожиданное для большинства ускорение социальных трансформаций – рост гражданских инициатив и самоорганизации, политизация прежде нейтрального «креативного класса», новые формы взаимопомощи и солидарности – буквально в течение нескольких месяцев создало совершенно новую реальность. И как закономерное следствие – пакет «опоздавших» культурных текстов, задуманных и реализованных во времена социальной стагнации, декоративного национализма и вышиваночного патриотизма.

Очередной альбом Лявона Вольского «Амерыка»3 предложил растревоженной апрельской стране пачку открыток с того берега – цикл песенных стилизаций под ковбойские куплеты, мексиканские распевы и голливудский пафос. Пара ярких новых песен – «Калі пачнецца той снег» и «Палон» – лишь подчеркнула искусственность (и необязательность) общей концепции проекта.

Премию Гедройца получили три других послания из прошлого: «Тантамарэскі» Сергея Дубавца (история нашумевшего процесса ашмянских таможенников), «Песнь пра Цімура» Андрея Адамовича (хроники литературной богемы времён глобального торможения) и уютное ретро «Калядны стол» Зараславы Каминскай.

Новый релиз от главного литератора последних лет Альгерда Бахаревича «Апошняя кніга пана А.» позиционировался как «главная книга лета» – однако по степени востребованности и публичному резонансу явно уступил взвинченной лексике соцсетей и уличному активизму. Коллекция странных историй, собранных под одной крышей в стиле «Декамерона» или «Рукописи, найденной в Сарагосе», могла порадовать как литературного гурмана, так и наивного неофита. Но не сейчас. Взрывная реальность с её перманентной катастрофичностью и вечными эмоциональными качелями оказалась слабо совместимой с принципами изящной беллетристики и позой звёздного автора.

Главным литературным бестселлером года по праву стали свидетельства задержанных с Окрестина.

Страна в куски: посткультура времён постстабильности

Послевыборный коллапс условно стабильного культурного порядка явился ответом на политический кризис, силовой беспредел и смерть всех социальных гарантий. Декоративно-сервильная провластная культурка однозначно уступила по идеологической значимости агрессивному стендапу инфо-киллеров государственного ТВ и окончательно приобрела в глазах власти статус чемодана без ручки: любить нечего, платить незачем.

После протестного ухода из Купаловского театра большей части группы, первую сцену страны пытались заполнить то фольклорными плясунами, то самопальными ВИА, то наскоро собранными студентами младших курсов. Политические чистки в Большом театре выбросили, в числе прочих, за борт приму Маргариту Левчук, известного баритона Илью Сильчукова и дирижёра Андрея Галанова (за участие в записи обращения в поддержку бастующих), скрипачку Аллу Джиган и альтистку Александру Потемину. Филармонических артистов задерживали прямо на рабочих местах.4 Преподавателей творческих вузов увольняли по причине активной гражданской позиции. Часть решила уволиться сама в знак несогласия с охранительной политикой администрации.

Знаковые артисты «лёгкого жанра», прежде не замеченные в протестной активности – от Дениса Дудинского и Litesound до Анны Шаркуновой и обласканного властью «Тяни-Толкая», – выступили в поддержку перемен и осудили силовой беспредел. Звездные поп-рокеры Nizkiz выпустили клип «Правілы», снятый на масштабном протестном марше 16 августа.5

Поп-артисты из коллекции «Славянского базара» записали пролукашенковский клип «Любимую не отдают». Но уже в августе заявил о себе «Вольны хор» – партизанский ансамбль вокалистов, озвучивающих патриотический репертуар в самых неожиданных публичных зонах – от гипермаркетов и цирка до метро и железнодорожных вокзалов.

Распад прежних культурных конвенций довёл до критической отметки градус идейного и эстетического противостояния. Легальная культуриндустрия оказалась в коме, а масса ярких исполнителей – вне допустимых форм публичного действия. Запрещённая музыка и «неудобные» театры в отсутствие разрешённых площадок ушли в онлайн-трансляции и сетевые ивенты. Ситуация усложнилась после запуска механизмов массового террора и последовательного превращения властью протестных артистов в политических «боевиков» и «врагов государства».

Всё это в комплекте с разрушением привычного режима гастрольной деятельности, коронавирусными ограничениями и охотой на инакомыслящих фактически ввело беларусскую культуру в режим чрезвычайного положения – с административным беспределом, цензурой, запретами вольных акций, уголовным преследованием, принуждением к лояльности, психологическим шантажом и жёсткими ограничениями в правах.

Ответом явился настоящий взрыв протестного креатива – от уличных граффити и политического плаката до концептуальных выставочных проектов, сделавших беларусский культурный протест событием международного масштаба.6 Актуальные стихи репрессированных поэтов Дмитрия Строцева, Ганны Комар и Уладзя Лянкевича, протестные дневники Юлии Тимофеевой, эссе Альгерда Бахаревича «Последнее слово детства. Фашизм как воспоминание» в кратчайшие сроки были переведены на ряд европейских языков. Беларусский музыкальный протест назвал беспрецедентным известный музыкальный критик Артемий Троицкий.7

Ступор традиционных структур поддержки и защиты культурной работы – от запуганного и безвольного Минкульта до задушенных проверками краудфандинговых платформ – оставил незаполненной нишу координационно-стратегического центра культурных процессов. Политические репрессии в культурной среде добавили потребность в поддержке пострадавших артистов и их проектов. Так, в октябре 2020 деятели культуры Беларуси создали Беларусский фонд культурной солидарности (руководитель продюсер Сергей Будкин). Начав с оперативной помощи пострадавшим и репрессированным, Фонд постепенно пришёл к разработке собственных культурных проектов, реализации культурной дипломатии и стратегической разработке культурных реформ. Концертные онлайн-трансляции Фонда используются для сбора средств пострадавшим артистам.

Кабаре Беларусь: лёгкие жанры для смутных времён

Главные достижения протестного арта 2020 – полная децентровка и раскрепощение. Размывание граней хаотичных эмоций и профессионального высказывания. Актуализация вольной «фельетонной» манеры лёгкого культурного письма в ситуации общего культурного обнуления и затяжной ментальной катастрофы. Вытеснение креатива из легального поля неизбежно означает возвращение культурпартизанства – «теневых» форм творческого высказывания, неформальных сообществ и спонтанно-импровизационной стилистики.

Эталонный артист переломной эпохи – не райтер, а скриптор. Документалка – лучший формат киногода. Международный резонанс получил фильм Максима Шведа «Маршрут перестроен».8 Простая затея – покататься с таксистами по летнему предвыборному городу и просканировать настрой народа – дала отличную возможность поймать атмосферу канунов. Когда ещё всё возможно. И ещё никто не умер. Наивно-импровизационный почерк митинговых растяжек, внезапное видео, ремейки и ремиксы, вольное цитирование и боевой сарказм, фольклорный драйв с поправкой на интелигентский фасон… Новая генерация не просто пришла в политику. Она сделала её народной. Мозаичной и лоскутной. Карнавальной и кайфовой.

Лучшей защитой от послевыборной шоковой терапии стали «быстрые медиа» – сетевой песенный блогинг. Музыка немедленного действия. Скоморошины с «Титаника». Новый клип от Сергея Михалка и группы Drezden (режиссёр Каролина Полякова) превратил обычный михалковский смысловой винегрет в набор маркеров рассыпающейся на глазах эпохи, совместив авторский поток сознания с нарезкой хроник насилия и поп-культурного шлака. Оперная дива на выезде Маргарита Левчук ушла в боевое кабаре на пару с гитаристом и текстовиком Андреем Пауком.

Живописные недотёпы из «РСП» вдруг выдали едкое минималистичное техно про «бабу Лиду», «Колю в бронике» и «ашчушчэния не це». Чуть раньше мятежные «купаловцы» нарезали безумное провинциальное диско, научив всю страну выпевать «Шчу-у-у-чынш-чы-ы-ына!».

Нация заново учится говорить. На всех языках сразу. Срываясь то в агит, то в блатняк, то в артхаус. Перепевая то Кобзона, то Ротару. И не особенно заботясь о чистоте словаря, правилах жанра и «высокой духовности». Лоу-фай коматозной державы не имеет времени на постпродакшн. Зато точно измеряет температуру по палате. И безошибочно выдаёт диагноз.

Культура стала борьбой. А борьба – перформансом. За который, как показал трагичный опыт 31-летнего художника Романа Бондаренко, можно у нас заплатить жизнью.9

Заключение

Сложившуюся в течение года цепочку событий можно обозначить как пересменку – ничейную полосу политических и культурных трансформаций. Идейная и организационная деградация режима совпала с мозаичным ростом гражданского активизма, общим кризисом традиционной оппозиции и резкой ротацией лидеров мнений.

Системные атаки на symbal.by и другие ресурсы «мягкой беларусизации» – в комплекте с «дикой охотой» на инакомыслящих – окончательно похоронили надежды на позитивную трансформацию державной культурной политики. Прежние игры с национальной символикой и исторической памятью оказались принципиально несовместимыми с официальным курсом «осаждённой крепости» в круговой обороне. Что привело к росту информационных шумов, реанимации партизанского андерграунда и оформлению очередной версии белкульта в изгнании. Выжатый за пределы страны авангард «креативного класса» значительно обеднил прежнюю картинку «внутренней Европы». Но в то же время стал заметным компонентом глобальных культурных процессов.

Отсутствие внятной стратегии перемен и последовательной работы по перезагрузке коллективного сознания привело к хаотичному креативному движению пробуждающейся нации сразу во все стороны. И к весьма эффектным – хотя по определению сырым и дискуссионным – поискам нового словаря переломной эпохи.