Приглашения прозападной части белорусского общества к конструктивному диалогу, направленные Лукашенко, отвергнуты. Причем в самой грубой форме.

Уже на следующий день после проведения оппозицией празднования Дня Воли, прервав свое длительное, неизвестно в какой обители затворничество для посещения овощных предприятий Минского района, Лукашенко заявил о неизменности своей позиции: «Я уже давно сказал, вот тут мы по соплям или по морде, по-русски говоря, любому надаем, кто посмеет свернуть тот процесс, который идет в нашей стране. Созидательный, тяжелый, трудный, не без этого…»

К западным послам, которые на мероприятии оппозиции 25 марта почти в полном составе демонстрировали интеллигентное томление по началу вышеупомянутого конструктивного диалога, жесткая риторика была смягчена, но разобраться с каждым из них Лукашенко пообещал. То есть если понадобится, то и «по-русски говоря»?

Показывалось по белорусским и цитировалось по разным каналам «без пи-пи» в самый прайм-тайм, когда родители краем уха прислушиваются, что он на сей раз отчебучит, а детишки таращат в экран глазенки, ожидая мультика. То есть всяк мог видеть и слышать. Говорилось же, конечно, не специально для собранных на скотном дворе пейзан, а именно всем, всей стране и мировому сообществу.

Забавно было бы послушать, как прозвучали все эти изыски в переводе на европейские языки. На языке дипломатическом, наверное, в самом общем, формализованном виде. Де мол, Лукашенко угрожает оппозиции нарушить ее права конституционные права с помощью физического насилия, а с дипломатами еще толком не определился.

О «соплях и мордах» говорилось не в запальчивости, что свойственно увлекающимся натурам, а вполне «на трезвую голову». То есть сомнений быть не должно: никакого смущения или неудобства этот человек не испытывает.

Столь же несомненно, что нет сейчас в Беларуси ни государственного института, ни функционера, ни философа (писателя, артиста, деятеля искусств — подставьте любое нужное наименование или статус), который выразил бы публичный протест против таких антиобщественных проявлений. Мол, не могу молчать?..

Хотя ничем особенно не рискуют. Есть звания, положение, авторитет, которые только укрепятся, прояви кто хотя бы эстетическую непокорность позволяющей такую бесцеремонность власти…

Морализаторство смешно всегда, поскольку провоцирует встречное — а сам ты кто такой? Но ведь не может быть и абсолютного релятивизма в этом вопросе. Я, например, против такой формы публичного выражения своего неудовольствия кем бы то ни было, а президентом государства в особенности.

В передаче Владимира Соловьева однажды обсуждали вопрос о том, почему России так настойчиво навязывают западные ценности. Восточная женщина Ирина Хакамада, защищавшая эти самые ценности (о которых много говорят нехорошего, но мало кто себе представляет «во плоти»), в качестве примера предложила себя. Придерживаться западных ценностей — это значит относиться к другим «без кидалова», критически к себе, стараться соблюдать данное слово, в поведении не выходить за рамки приличий, не считать, что уничижительного отношения заслуживают инакомыслы по факту своего инакомыслия, не считать всё принадлежащее «не своей культуре» эталоном лучшего, следовать принципу — язык твоего партнера — лучший на данный момент язык, соответственно изучать языки партнеров, быть чистоплотным в денежных отношениях и в физическом смысле. И Восток с Западом сойдутся. Это не цитата, разумеется, а изложение смысла сказанного госпожой Хакамадой.

Понятно, что у таких людей, как Лукашенко, они никогда не сойдутся, какие бы заявления они ни делали. Привыкшие (не будем уточнять причины) к постоянно угрожающему обману, они сами готовы обманывать кого угодно. Превентивно и перманентно. Это они называют прагматизмом.

Кантовский императив наоборот. Делай так, чтобы тебя боялись, и тебя зауважают.

Лукашенко, разумеется, оговорился: Ленин говорил о том, что та революция ничего не стоит, которая не может себя защитить, Лукашенко сказал о власти, но оговорка вышла крайне симптоматичная. Учитывая, что он отвергает саму мысль о революции, даже пикантная. Представьте себе на минуту стареющую даму, которая вот таким образом защищает свою уходящую власть над мужчинами. По соплям да в морду…

Это не то чтобы не по-европейски, но даже и не по-нашенски. Таких дам поднимают на смех.

А человечество, как утверждал Маркс, смеясь расстается со своим прошлым. Потому практикующие марксисты смеясь ломали самодержавие, в колыбели задушили младенца буржуазной государственности, отбросили, как ветошь, буржуазный парламентаризм.

В этом месте хотелось бы сделать какой-либо изящный жест, на который горазды политологи, но в том нужды нет. Изящней, чем это делают эсэнгэшные президенты (на словах и на деле), вряд ли получится. Лукашенко, например, не раз говорил, что бывшие советские республики до парламентского правления еще не доросли. Политологи-социологи доказывают это данными многочисленных опросов, ссылаясь на многолетний методически безупречный мониторинг, укажут на рейтинги и прочие признаки-приметы незрелости. И добавят: разумеется, административный ресурс используется, но никакого ресурса не хватило бы, если бы на улицы вышло не 10 000, а, допустим, 100 000 человек.

Лукашенко охотно принимает рейтинги, но ему нет нужды доказывать истинность своих утверждений. Он не ученый, он политик. Но будь в том необходимость, он указал бы на легкость, с которой лишил Беларусь «химеры парламентаризма» в 1996 году. Практически не встретив сопротивления, как не встречает его с тех самых пор.

Однако не стоит в демократии искать то, чего в ней нет. В равной степени это относится и к авторитаризму. В первой нет ничего, кроме свято оберегаемой процедуры выборной смены политического руководства, во втором — кроме «не святой» уверенности в том, что данному лицу, опирающемуся на узкий круг лиц и структур, известно нечто такое, что не известно остальной (большей) части социума.

В это же верил один из персонажей Гашека, утверждавший, что на самом деле внутри земного шара имеется другой шар, больший его по размеру…

А это значит, что общество не только не доросло, оно еще и опасно заболело. Ему рассказывают (вполне буднично), что если вести речь о преемниках, то на роль надо готовить самого младшенького, а общество, в лице просвещеннейшей его части — главных редакторов самых читаемых газет, только кивает головами.

Мол, если захочет, то сделает.

И это, к сожалению, тоже сквернословие. В прайм-тайм…