Ещё весной нынешнего года, когда активное вовлечение широких слоёв населения в политику становилось очевидным, многие задавались вопросом о роли демографического фактора в этом процессе. Обратной стороной медали стал вопрос об ошибках поколения А. Лукашенко, обусловивших пороки предложенной им модели развития общества и государства. В этом смысле показательной стала риторика Лукашенко, связанная с положением нашей страны в конце прошлого века. В соответствии с ней беларуское общество находилось в упадке, и лишь верные действия управленцев из поколения первого президента отвели нас от пропасти и позволили построить благополучную жизнь. Многие восприняли это как сиюминутную реакцию на всеобъемлющую критику. Однако это было нечто большее — повторение поколенческого мифа об утраченном и вновь обретённом благополучии.
Люди, родившиеся в 1950-60-х гг., встретили развал Советского Союза и пресловутые 1990-е в самом активном возрасте. Они особенно остро ощутили социально-экономические трудности нового времени и столь же ярко пережили восстановление относительного благополучия в 2000-х. Как следствие, это поколение увидело в себе первопроходца, созидателя, поборника счастья. Было бы несправедливо утверждать, что это ложь. Однако налицо явное преувеличение собственной исторической роли.
Беларуское государство было воспринято Лукашенко и его сверстниками как их собственное детище. Полная власть над ним казалась само собой разумеющейся. Не только любовь к власти, но специфическое отношение к «детищу» объясняет возмущение первого президента в связи с попытками альтернативных политиков «перехватить» властные полномочия. С этим связаны его принципиальный отказ от диалога с оппонентами и видение протестного движения как неблагодарности со стороны «поколения детей».
Насилие — не проблема для многих управленцев. Они подвержены своего рода профессиональной деформации, один из элементов которой — восприятие людей как статистической массы. Однако у поколения Лукашенко эта особенность усилена тем, что оно оформилось как личности в советских реалиях. А советские управленцы отличались особенным «статистическим цинизмом» — в высшей степени обезличенным восприятием общества. К тому же они зачастую исходили из того, что социум приводится в движение как раз силовыми действиями: толчками, бросками, ломанием через колено. Стоит ли удивляться тому, что мы наблюдаем в действиях и риторике фактического президента?
В данной связи уместно вспомнить о ролевых моделях. Каждое поколение выбирает свои. Какими они были для амбициозных выходцев из беларуского села, подобных нынешнему главе государства? Разумеется, речь о вариациях на тему «крепкого хозяйственника» — руководителя местной сельскохозяйственной организации. Это был апофеоз карьеры и властных полномочий в представлении местных молодых людей. Став зрелыми в эпоху перемен, они (скорее, неосознанно) усвоили данную ролевую модель со всеми её недостатками. Таковых много, но особое внимание нужно уделить трём: экономической неэффективности, иерархичному мышлению и грубости в обращении с нижестоящими. Последние пункты не требуют комментариев. Они объясняют сегодняшнюю усталость беларуского общества от надменного и оскорбительного тона, свойственного не только первому лицу, но и всей системе властных отношений, созданной им. Более развёрнутого комментария достоин первый пункт. Экономическая неэффективность типичного советского управленца проистекала из того, что его профессиональная жизнь представляла собой не столько процесс зарабатывания денег, сколько ежедневное участие в функционировании колоссальной распределительной системы.
Чем была наша страна в экономической «парадигме», предложенной Лукашенко? Большой распределительной машиной, в которой выгоды от сотрудничества с Россией и благополучной рыночной конъюнктуры обменивались на пассивность общества в политических вопросах. Люди из поколения первого президента выстроили то, что они наблюдали в сформировавшей их советской действительности: приёмную отраслевого руководителя, в которой просители ожидали той или иной материальной милости, некоего положительного решения относительно их небольшой житейской проблемы.
Все неурядицы, возникшие вследствие указанных поколенческих особенностей, можно было бы преодолеть, если бы Лукашенко обладал хоть малейшей склонностью к диалогу. И её отсутствие объясняется не только чертами его личности, но и спецификой поколения, к которому он принадлежит. Духовно, интеллектуально эти люди остались в эпохе Модерна с его ставкой на тотальность. Последняя понята ими превратно. Компромисс и всё связанное с ним воспринимаются как разрушение той самой тотальности, как девиация изначального миропорядка. Последствия данной мировоззренческой установки мы наблюдаем в хронике нынешнего острого политического кризиса.