Массовое сознание не приемлет противоречий. Если оно обращается к неким событиям, то последние должны иметь однозначное толкование. Это касается, в числе прочего, и победы в Великой Отечественной войне. Попытки многочисленных специалистов показать сложность и неоднозначность данного явления часто наталкиваются на раздражение со стороны обывателей.

Это затрагивает и день, в который празднуют Победу. Он воспринимается многими как линейный феномен, ведущий свою родословную от весны 1945 г., пронзающий советскую эпоху и устремляющийся в наше время. Эта отполированная гладь разбивается элементарными данными о событиях второй половины 1940-х. Общеизвестно, что в декабре 1947 г. руководство СССР приняло решение не проводить соответствующие праздничные мероприятия в наступавшем 1948-м. В указанном действии сошлись различные мотивы. Прежде всего, отметим нежелание И. Сталина возвеличивать маршалов Победы. Свою роль сыграло и противостояние двух её толкований. Первое утверждало патриотизм как главный движитель военных успехов. Второе отводило эту роль большевистской партийности, что, конечно же, было поддержано Кремлём. 9 Мая вновь стало нерабочим днём лишь в середине 1960-х, когда Советским Союзом руководил Л. Брежнев.

В своём политическом творчестве А. Лукашенко всегда опирался на символы и ритори­ческие штампы советской эпохи. Основные заимствования он сделал из той части советского наследия, которая была создана в брежневские времена. В данный период большевистские идеалы уже не играли той роли, которая отводилась им при Сталине, а обыденность стала довлеть над прочими сторонами жизни. В подобных условиях уже не осталось остроты между толкованиями, охарактеризованными выше. День Победы стал компромиссом, соответствовавшим общей мягкой тональности брежневского СССР.

Но консенсус — это путь к обезличиванию. В конце советской эпохи 9 Мая было куда более выхолощенным праздником, чем в 1940-х гг. Именно в таком виде его и «унаследовал» первый президент нашей республики. На протяжении четверти столетия он преподносится властями Беларуси как символическая данность, как нечто само собой разумеющееся, не подлежащее обсуждению. Однако, сохраняя верность ритуалам, руководство страны начало тихую национализацию Великой Отечественной войны. В итоге День Победы был лишён особого акцента. Его сместили на День независимости (3 июля). В нём слились победный мотив и беларуская составляющая того масштабного военного конфликта.

В 2020 г., вопреки устоявшейся традиции, военный парад в Минске был проведён в мае, а не в июле. Эту перемену многие комментаторы связали с противостоянием между Минском и Москвой, разгоревшимся в 2019-м. Его причина состояла в желании Кремля изменить формулу российско-беларуских отношений: либо углублённая интеграция, либо отмена преференций. Разумеется, президент Беларуси сделал ставку на сохранение полноты собственной власти в ущерб экономической составляющей. Как часто бывает в подобных случаях, одна из сторон, а именно беларуская, обратилась к историческому и символическому наследию для обоснования своей позиции. Проведение праздничных мероприятий и военного парада в День Победы должно было показать, что Беларусь — хранительница памяти о Великой Отечественной на фоне «циничной» России, позволившей себе забыть совместное военное прошлое.

Подобные игры привычны беларускому обществу. Они не привлекли бы внимания, если бы не началась эпидемия коронавирусной инфекции. Она затронула Беларусь весной 2020 г. и привела к ухудшению её экономического положения, и так не отличавшегося особой стабильностью на фоне урезания российских преференций в энергетической сфере и постоянных разногласий вокруг импорта товаров в Россию. Выросла социальная напряжённость, точнее — ожидание таковой в высоких кабинетах. Наконец, возник тревожный запрос со стороны общества на более активные шаги в борьбе с коронавирусной инфекцией, в то время как глава государства высказался против жёстких мер.

В этих условиях парад неожиданно приобрёл повышенное значение. Многие комментаторы свели его к возможности для беларуских властей показать бескомпромиссность во взаимодействии с обществом и послать ему сигнал о недопустимости протестных действий в случае дальнейшего ухудшения общей ситуации в республике.

Однако это лишь часть картины. Принимая решение о проведении парада в указанной ситуации, глава государства ориентировался не только на мачистские соображения. Воспринимая себя как архитектора государственно-политического механизма Беларуси, он не мог лишить созданную им Систему одного из важных ритуалов, способных подчеркнуть её жизнеспособность и функциональность. Этот довод кратно усиливался в преддверии президентской кампании, которая интерпретировалась первым лицом как проверка всей Системы на прочность. Немаловажно и то, что лидер страны видел в себе хранителя исторически важного проекта — той Беларуси, которая создавалась им на протяжении четверти века. Как было отмечено выше, он всегда строился на советских штампах. Игнорировать их было нельзя.

Таким образом, если для масс парад в условиях эпидемии выглядел как проявление неадекватности, то для режима Лукашенко он стал подтверждением сохранявшейся нормальности.

Пожалуй, это первый случай в истории независимой Беларуси, когда День Победы стал объектом соперничества между властями и обществом. Последнее привыкло проигрывать, что предопределило исход данной истории. Однако всё более частое появление «спорных территорий» в отношениях между ними должно вызвать тревогу в высоких кабинетах.

Если ранее беларуский политический режим был ориентирован на борьбу с относительно узкой прослойкой оппозиционно настроенных людей, то сегодня перед ним стоит весьма неприятная задача обуздать целое общество, всё более подверженное глухим тревоге и недовольству.