Одна из наиболее известных работ австрийского философа К. Поппера, «Открытое общество и его враги», была задумана как обстоятельная критика историцизма. Последний утверждает наличие «закона истории», который, по мнению его сторонников, предопределяет эволюцию народов и стран. Вопреки скепсису упомянутого мыслителя, многие молодые государства, желая показать исторический процесс как подготовку к их появлению на политической карте мира, всячески удлиняют собственную историю, связывают её с крупными событиями прошлого.

До середины 1990-х гг. Беларусь следовала этой схеме. Многие представители интеллигенции активнее, чем в иные периоды, отстаивали тезисы о самостоятельной политической роли Полоцкого княжества и высоком значении беларуского элемента в Великом княжестве Литовском. Эта версия была частично поддержана обществом и властями. Всё изменилось в 1995 г., когда первый президент страны А. Лукашенко инициировал референдум, по результатам которого была фактически восстановлена старая советская символика, а русский язык получил статус государственного. Суверенитет более не увязывался с утверждением националистической версии истории восточноевропейского региона. В ответ многие обвинили Лукашенко в саботировании национальных интересов и подрыве суверенитета.

На протяжении многих лет этот довод оставался одним из основных для критиков лидера Беларуси. Он оправдан с политической точки зрения, поскольку торпедирование суверенитета в ретро- и перспективном планах — крайне серьёзное деяние для любого политика. Однако в интеллектуальном плане этот тезис во многом несостоятелен. Нельзя утверждать, что Лукашенко подрывал суверенитет как таковой, он лишь утвердил своё видение такового. Оно основывалось на экономическом детерминизме и «вере в обыденность». Первый пункт этой двоицы не требует особых пояснений. Его происхождение связано с тем, что глава государства крайне просто истолковал связь между экономикой и политикой, описанную в марксистской теории. Полагая, что первая полностью довлеет над второй и определяет суверенитет, он мог трактовать всё остальное, особенно изыскания в области истории, как интеллигентскую блажь.

Упомянутая «вера в обыденность» также проистекала из упрощенчества, а именно из представления о том, что важнейшая задача государства — обеспечение насущных потребностей широких масс. Простые люди, обеспеченные провиантом, жильём и умеренным оптимизмом, — таков фундамент суверенитета. Всё остальное должно восприниматься как схоластика. В итоге ставка была сделана на сохранение связей с Россией, способной поддержать экономику Беларуси и, таким образом, укрепить её суверенитет.

В 2019 г. в отношениях между Беларусью и Россией возникли проблемы, связанные с желанием Москвы ускорить интеграционный процесс и увязать его с экономическими преференциями для нашей страны. В ходе импровизированных рассуждений на данную тему глава Беларуси повторял тезис о необходимости придать дополнительный импульс экономике. Импульс этот наделялся судьбоносным значением. По этому признаку можно было понять, что президент не изменил своих взглядов. Они были теми же, что и в 1990-х, в самом начале правления. Какова же причина столь примечательной устойчивости?

Можно предположить, что она вытекает из личных особенностей главы государства. Однако этот ракурс позволяет увидеть лишь часть картины. Не менее значимую роль играет политическая важность темы. Лукашенко вступил во власть в то время, когда задавалась концептуальная рамка молодого беларуского государства. Проявив мягкость или непоследовательность, он признал бы поражение в исторически значимой дискуссии. Это перечеркнуло бы многие другие его деяния в роли главы государства. Понимая это, он никогда не пойдёт на пересмотр своего курса, даже если посчитает его ошибочным, исторически несостоятельным.

В этой связи трудно согласиться с утверждениями некоторых беларуских политиков, которые «уличали» президента в том, что он крал идеи оппозиционеров и тем самым косвенно признавал их правоту. В частности, подобные замечания имели место, когда власти одобрили запрос общества на более широкое распространение беларуского языка. Это было истолковано как запоздалое осознание того, сколь ценна национально-культурная составляющая государственной жизни. На самом деле беларуский режим и не думал сомневаться в собственной правоте, а лишь превратил оппозиционную идею в средство шантажа российских элит во время очередного охлаждения между Минском и Кремлём.

Но, если провести известную параллель, то можно сказать, что политико-государственный проект Лукашенко (а также его толкование суверенитета) всё больше напоминает геоцентрическую систему мира в последний период её преобладания. Ему всё труднее отвечать на вызовы современности, и он нуждается в возрастающем количестве подкрепляющих конструкций — как символического, так и ресурсно-материального плана. Которых ныне принципиально недостаёт.