Всякий политический режим стремится к максимальной легитимности. Пропаганда помогает ему в этом. При этом необходимо различать пропаганду и миф. Первая — обоснование второго. Хрестома­тийные примеры общественно-политических мифов, подкреплённых мощной пропагандой, известны каждому: нацистский — об арийской расе, большевистский — о всемирной пролетарской революции. Однако нельзя считать мифотворчество уделом одних лишь тоталитарных режимов. Демократиям оно также присуще, хоть их мифы не столь явственны. Глобализация — типичный пример такого рода.

В Беларуси один политический режим существует уже более четверти века. Он также создал свои устойчивые мифы. Один из ключевых утверждает, что сильная президентская власть — это наиболее приемлемый вариант для хаотичной постсоветской действительности. Якобы в этом случае практически исключено превращение государства в заложника олигархии, как в России 1990-х или в Украине. Этот посыл был поддержан государственной пропагандой. Каких-либо проблем у неё не возникало: Россия ельцинского периода, проводившая децентрализацию всех областей общественной жизни, «поставляла» внушительное число негативных примеров. Они свидетельствовали о «нашей» правоте. Как следствие, будучи персонификацией указанного мифа, А. Лукашенко стал для многих граждан нашей страны и России эталонным борцом с постсоветской смутой и несправедливо­стью.

Спустя 25 лет после избрания первого президента Беларуси многие бывшие почитатели разочаро­ваны в нём. Тем не менее среди беларусов всё ещё сильна вера в то, что у главы нашего государства есть как минимум одно неоспоримое достижение: он-де не допустил превращения Беларуси в олигархическое государство сродни Украине и России. Хотя подобный ракурс давно устарел. Олигархия — это, прежде всего, положение, при котором небольшая группа людей, далеко не всегда включённых в формальные государственные институты, оказывает существенное влияние на политическую жизнь страны. В этом смысле Россия была под определяющим влиянием олигархии в 1990-х гг. Так, если бы не поддержка со стороны крупных фигур российского бизнеса, Б. Ельцин мог и не переизбраться на пост президента в 1996 г. В наши дни российская бизнес-элита не воздействует на ключевые политические процессы, но использует государство для обогащения — например, участвуя в крупных инфраструктурных проектах.

Таким образом, из крайне активного субъекта олигархия превратилась в сервильное сообщество, готовое доказывать государству свою лояльность, располагающее взамен долей участия в экономиче­ской повестке властей и правом на обогащение путём эксплуатации своих разветвлённых связей.

В этом смысле Беларусь и Россия стали значительно ближе, чем в 1990-х гг. Наша страна меньше, и не имеет тех активов, которыми располагает Российская Федерация. Следовательно, площадь соприкосно­вения власти и бизнеса значительно меньше. Но суть этого взаимодействия очень похожа на то, что мы наблюдаем у соседей. Есть привилегированная группа предпринимателей, которые получают всевоз­можные льготы и преференции — и даже право голоса при рассмотрении второстепенных экономиче­ских вопросов. Как и их российские коллеги, они участвуют в различных проектах, инициированных государством, а в случае необходимости прикрывают неблаговидные, но полезные для страны начина­ния, такие как «схема с растворителями» и поставки санкционных товаров в Россию. При этом, как и у соседей, в Беларуси нет речи о каких-либо политических амбициях бизнес-сообщества.

Таким образом, налицо частичная эрозия той картины, которая в совокупности с прочими составила миф о «сильной власти» в нашей стране. Однако нет признаков того, что это беспокоит главу Беларуси и его окружение. Вероятно, они сознают, что размывание мифоло­гии — первый шаг к демонтажу Системы, но действий по её обновлению не предпринимают. Скорее всего, это связано с тем, что А. Лукашенко утратил интерес к политике. Он уже давно оставил для себя лишь три роли. Первая — государственный деятель, управленец высшего звена. Вторая — символ постсоветской Беларуси, историческая фигура. Третья — дипломат-миротворец регионального масштаба. Политику он отбросил за ненадобностью. В условиях прочно устоявшегося персоналист­ского режима она видится как преодолённая необходимость.

В данной связи уместно сделать ремарку о том, что в 2018–19 гг. у части аналитического сообщества появилась надежда на возрождение беларуской политики в связи с наметившимся транзитом власти. Однако на нынешнем этапе обсуждать это всерьёз едва ли возможно, учитывая практически полное отсутствие информации о намерениях первого лица и его склонность к политическому лавированию. На фоне всевозможных умозрительных конструкций, создаваемых экспертами, ещё более монолитным кажется намерение первого лица заполнить собой очередную президентскую каденцию. Тем самым А. Лукашенко лишь продлит существование привычной политической модели и осень «своей» мифологии.