На образовательном семинаре «Бизнес в стиле FLEX» фермер Владимир Барауляпосетовал, что в обществе по сей день нет социального заказа на фермерство. Это — далеко не первая и одна из множества аналогичных жалоб на отсутствие того или иного социального заказа. Таким же образом на прошлогоднемКастрычніцком эканамічнам форуме в ту пору еще помощник президента Кирилл Рудый в своем выступлении«Почему реформы не получатся» огорченно отметил, что в Беларуси нет общественного запроса на реформы. Нет социального запроса — это, в общем, «разъяснение» из разряда «такие дела»: призваны описывать ситуацию, на которую невозможно повлиять.

Как вообще должен выглядеть общественный запрос, чтобы власти его опознали в качестве такового? Кого правительство и другие командиры Беларуси включают в «общество», и какие именно каналы коммуникации признаются в качестве легальных и легитимных инструментов передачи социального сигнала?

Избирательные процессы с командных высот рассматриваются в этом плане как неинформативные: альтернативное голосование и программы, за которые голосовала часть избирателей, но которые не победили, — это не общественный запрос. Программа безальтернативного победителя составлена функционерами и посему социальный заказ не воплощает: себя представители госаппарата как бы выносят за скобки и частью общества не полагают.

Разумеется, партии — это также не голос общества. Следует ли еще раз упоминать о том, что партийная среда не развита, и государство препятствует ее развитию? Такая же или почти такая же ситуация с негосударственными общественными объединениями. Общеизвестно, что негосударственным коллективным агентам в праве формулировать и представлять какие-то общественные запросы априори отказано, но интересно, что и GoNGO по какой-то причине социальный запрос сформулировать не могут. Как и парламентские фракции (которых к тому же нет).

Можно было бы зайти с другой стороны — со стороны социологических замеров по важным общественно-политическим проблемам. Но и здесь государство планомерно отгораживается от общественного запроса (кейс НИСЭПИ — один из наиболее показательных). А государственные социологические службы регулярных опросов не проводят, а если и проводят, то тайно от общества, их результаты не обнародуются.

Тоненький ручей общественных чаяний сочится через разнообразные «горячие линии» — те редкие часы, когда госслужащие становятся интерактивны. Или самореализуется посредством механизма коллективных петиций (например, petition.by). Но какие бы запросы и заказы ни поступали в аппарат таким образом, государство ведь все равно квалифицирует их как частные, а не общественные.

Доходит до веселых казусов: один из фермеров говорит о том, что в обществе нет социального заказа на фермерство. Сам-то он каким образом стал фермером? По ошибке? Думал, что есть такой социальный заказ? Или он имел в виду, что белорусы не приучены копошиться в земле? Или предпочитают работать в колхозах? Ведь исходя из количества подсобных хозяйств подобные заключения про «социальный заказ» делать сложно. Конечно, не все стремятся стать фермерами, но если полагать что такой или аналогичный заказ может сформировать только все общество в целом, то всякий социальный заказ исключен просто по той причине, что представители любого коллектива не хотят заказывать одно и то же.

Итак, куда ни брось взгляд — повсюду в белорусском обществе исключительно частные, партикулярные интересы, включая партийные, коллективные и собственно общественные. Впрочем, как и в любой другой стране. Но в любой другой стране именно такие групповые и частные интересы и признаются в качестве общественных запросов. В нашей же стране, по всей видимости, только один человек обладает правом их представлять. Именно от него госорганы этот общественный запрос худо-бедно готовы услышать и воплотить в какую-то программу действий.

В таком случае так и надлежит говорить: Лукашенко не желает реформ. Президент не хочет создавать условия для фермерства и бизнеса. Незачем морочить головы друг другу «социальным заказом».