11апреля этого года на праздновании 70-летия российского поэта-песенника И. Резника награду от Алексия Второго вручил батюшка-настоятель храма… при управлении делами президента. Понятно, российского.
Вот уж сколько лет в борьбе со всем и вся, собственно говоря, с самой историей, жизнью, цивилизацией и эволюцией, на одной шестой планетной суши, пусть и разбитой на конкретные национально-государственные осколки, не утихает война мировоззрений. И не только в плоскости либерализма-демократизма, диктатуры в форме пресвященного монархизма, — продолжается извечный спор со времён Фомы Аквинского: а что же есть власть и Бог? Кто из их первый, кто второй?
Существование христианства на наших землях в качестве государственной религии от князя Владимира и до 1917 года, без сомнения, оставило неизгладимый след. И не только в душах многих поколений, но и во всех сферах культуры и даже науки. Что ни говори, а читать, писать многие века дети учились по Библии. Да и Родину любить тоже по ней. Вспомним скориновское предисловие: «…Как пчёлы боронять ульев своих…». Обязательным атрибутом повседневности была молитва перед едой и перед сном, посещение храма, особенно в праздники. Да и праздников этих, выходных, было для рабочего люда больше, чем ныне государственных. Потому и не странно, что бытовое летоисчисление велось не иначе как «от Богородицы до Пасхи» или «вот как-то, помниться, на Троицу…». Но всё это если и не кануло в Лету, то сильно занесено речным песком.
Причины известны. Десятилетия «диктатуры пролетариата» сильно подорвали в прямом и переносном смысле церковь. Коммунистическая мораль и нравственность, или, точнее, их отсутствие в гуманитарном смысле стали новой верой, религией, оправдывавшей любые беззакония, в том числе и убийства. Эпоха минула. Официально объявленная свобода совести дала возможность религии вновь прийти в повседневную жизнь. Широкими жестами, словно шубу с барского плеча, власть стала раздавать Церкви храмы и земли, жертвовать нами заработанные деньги, давать всяческие, в том числе и налоговые, привилегии. Но, как известно, «всем сестрам по серьгам» редко получается. И начинают озвучиваться на самом высоком уровне, прямо скажем, сомнительные, если не абсурдные постулаты вроде «православный атеизм» или «православие — неотъемлемая часть государственной идеологии». И на это можно было бы посмотреть как на попытку покаяния, если бы дорога к храму мостилась благими намерениями и с Верой.
Зачем власть приходит в храм? Думаю, не замаливать грехи и не просить прощения у Бога за содеянное. Власть желает получить благословение, власть желает быть освящённой, окроплённой святой водой, как автомобиль или квартира. Она желает быть нерушимой, как церковный брак, вознесённой над миром, как купол храма, и громогласной, как колокол. Сама того не осознавая, она хочет быть «помазанной на царство», что подразумевает не только вечное правление, но и автоматическое отпущение прошлых и будущих грехов.
В России всё было просто, сказали себе: «Москва — третий Рим, а четвёртому не быть», выбрали, забыв владыку в Константинополе, на междусобойчике патриарха. Так и жили до 1917 года практически душа в душу — церковь и власть. Эту же систему восстанавливают и сегодня, от имени Управления делами президента управляя даже храмами с приходами, мужественно выстаивая службу в храмах на престольные праздники и, само собой разумеется, получая на голову порцию святой воды. То есть, сами себя, по сути, освящая.
В нашей же традиции и истории несколько другой «расклад». Появление и утверждение многоконфессиональности как нормы жизни, разность символа Веры для народа и власти, толерантность к новым протестантским течениям, уважение к иудеям и мусульманам воспитывали в поколениях не только веру как таковую (любую), но уважение естественных и неотъемлемых прав и свобод человека. Мало того, с бытового уровня оно переходило на законодательный. В 17-м веке, к примеру, в уставе полоцкого цеха швецов было записано, что год через год на старшинство в цехе выбирались ремесленники католического и православного вероисповедания. На католические праздники цех в полном составе был обязан явиться в храм и принести три фунта воска и присутствовать на молебне, то же и на православные праздники. Кто не являлся, обязаны были заплатить штраф — 6 грошей литовских. Что касается исторической белорусской власти, то сама себя она освятить не могла. Требовалось благословление из Рима от Папы. Так было с коронованным в Новогрудке Миндовгом, так было и с ожидаемой коронацией Витовта в Вильно. Правда, в последнем случае материальный символ власти, корона до Вильно так и не доехала. Однако в самом акте получения короны из рук главы римской церкви был глубокий политический смысл — страна и её глава получали признание европейского сообщества, становились полноправными членами цивилизованного христианского мира.
Тут как-то сами собой напрашиваются ассоциации с современным Евросоюзом, ОБСЕ, ВТО, Шенгеном и т. д. И вспоминаются обещания нашей власти белорусский народ за цивилизованным миром не вести.
При том, что остается непреодолимое желание небесного освящения власти. Хоть кем-то, хоть как-то и по возможности «на веки вечные». В нашем случае по старому проверенному принципу «ты мне — я тебе».
А Христос когда-то, в вечное нам назидание, выгнал торговцев из храма. Первосвященники тогда его не поняли. И это стало одним из обвинений Его перед Понтием Пилатом. Но если как-то можно понять (с погрешностью на «бедность и убогость») саму церковь, то понять власть, жертвующую народным благосостоянием на эти цели, не получается. Со времён Платона и Аристотеля мы собрались в государство, делегируя ему наше право общежития, но никак не наши естественные права. К коим относится и право на веру, на свободу слова, на собрания, на наш труд и на наши мысли.
Скажу сразу — не знаю, на какие деньги возводятся по всей Беларуси «псевдорусские» храмы в стиле московского храма Христа Спасителя или Коломенского, или Кижей. Могу полагать, как законопослушный налогоплательщик, что и на мои кровные. Одно знаю точно, что в них, как и при «реставрации» Мира и Несвижа, используются металл и бетон, новодельная технология, уничтожающая историческую аутентику. Новоделы выводят исторические памятники из категории историко-культурных, исторических ценностей. Эти грандиозные «духовные» стройки стремятся к небу никак не на добровольные пожертвования бабушек, дедушек и иных прихожан, покупающих свечи и заказывающих поминание за здравие или упокой после службы, что потом прочитывается за 5-10 минут по 50-150 имён. Даже если к этому присовокупить свадьбы, отпевание и окропление автомобилей — всё равно хватит только на пару тысяч кирпичей. Хотелось бы увидеть в стране хоть одно здание, памятник, храм, построенный сегодня на эти сборы.
У отца Фёдора из «12 стульев» была одна голубая мечта — свечной заводик. Не для блага, поминовения или здравия прихожан. Заводик — символ личной обеспеченности и благосостояния семьи: «Заживём!». Он только не понимал, что во времена его бытия, о чём собственно и писали авторы романа, изменились приоритеты. Благосостояние мог принести не свечной заводик, а фабрика по производству кумача. На крайний случай — контора по сбору рогов и копыт.
Не за горами уж и сто лет от тех «векопомных дней», и, казалось бы, самое время по мировым стандартам им уйти в категорию «памятников». Но что-то не пускает, держит, тянет, привязывает. Всё хочется, аж не можется, быть коронованным, освящённым, обожествлённым. Хочется, чтобы кто-то, понятно не народ, с его выброшенными в урну несчитанными бюллетенями, освятил данность. Философия Макиавелли, перерастающая в синдром Ницше. Но вот и ни у того, и ни у другого не было необходимости в освящении себя самого и тем более власти. Антинародность — да, Сверхчеловек — да, власть для власти — да, антидемократичность — да. Но сами-то они и не были никогда частью того самого народа-демоса. И это оправдание. Для них.
Но правители прошлого никогда не пытались быть «святее Папы Римского». И если строили храм Святого Петра в Риме, Софийские соборы и заказывали росписи Леонардо или мастеру Иоанну в Полоцке, то на свои деньги; если отправляли в поход рыцарей — то за убеждение, веру, за свои деньги; если фараоны строили себе пирамиды, то платили каждому строителю; если охотились на мамонта, то делили тушу на всех — и детей и стариков. В силу того, что они уже были и богатыми, и сильными, и грамотными, и мудрыми по рождению. Им не было необходимости искать «освящения» того, чем было привычно и нормально заниматься всю жизнь. Они менялись, сменялись, даже трансформировались. Но никогда они не были плебеями, чтобы опускаться до заискивания, до заигрывания с тем, что по рождению своему они просто знали, что им было дано от рождения.
Когда оказывается, что в «православном атеизме» есть ещё и православие (в более широком контексте — христианство), то, как же его не приветить, не подкормить за счёт согласных на всё граждан. И ведь ничего особенного не требуется. Сказать епископу «Спасибо!» в ответ на пасхальное приветствие «Христос Воскресе!», сложить руки на причинном месте, чуть склонить голову — якобы и не перекрестился, и не обидел, и, главное, — вывести главу церкви (причём одной, соответственно, любимой) на подиум иннаугурационного шоу. И стоимость этого благословения растёт в геометрической прогрессии и даже становится неотъемлемой частью государственной идеологии.
И то, что в наших реалиях сегодня мы видим в качестве псевдорусских храмов, «Кижей» и «Коломенских», московских «луковиц» и позолот даже в полоцком Спасе, завтра грозит обернуться минаретами и электронными муэдзинами вслед за гостиничными комплексами и так называемыми «инвестициями». Под них уже сегодня расчищены древнейшие исторические территории и даже целые города: Минск, Витебск, Гродно и др. Только хромой и слепец, о коих писал ещё Кирилла Туровский, не видят, что есть виноградник. Чем следует на самом деле дорожить.
Но если нет родства, если слепота с хромотой в одном теле, если история начинается со Скорины где-то «в Петербурге», и с мифической «Линии Сталина», то и не будет Родины. А только предмет, объект, средство для достижения единственно верной крестьянской цели: «Абы деткам было добра».