Потребности, обязанности и возможности каждого человека изменяются в продолжение жизни, что отражается в изменении структуры потребления. Но в калькуляции минимальных потребительских бюджетов должна сохранятся определенная последовательность, чтобы человеку не пришлось отказываться от привычных стандартов и норм сразу же по выходе на пенсию, когда он и физически здоров, и интеллектуально богат, и эмоционально вполне адаптирован, и обладает основным гуманитарным благом — свободным временем. Подчеркнем, речь идет не об излишествах, не о потакании порокам и слабостям, но о сохранении привычных для человека норм потребления на сложившемся в обществе уровне.
Поскольку в основу калькуляции МПБ положены научные нормы здорового питания, рационального потребления предметов санитарно-гигиенического назначения, обуви, одежды, бытовой техники, предметов культурного назначения, сложившейся усредненной структуры потребления медицинских, рекреационных, коммунальных и транспортных услуг, удельного веса налогов, сборов и прочих обязательных платежей, то его величину нельзя оценивать как большую или малую. Она научно обоснованна.
Но живут люди в основном не по науке, отсюда проистекает и большинство их проблем. Которые они сами и должны решать. Если кому-то не хватает денег на отдых в Анталии, государство в этом неповинно. Государство, рассчитывая с помощью общепринятых в мире методик минимальный потребительский бюджет, определяет уровень бедности (малообеспеченности), опускаясь ниже которого, человек теряет возможность «жить как все».
Пенсионеры являются основной и самой многочисленной категорией населения, подлежащей государственному попечительству. В настоящее время на учете в органах по труду и соцзащите в Беларуси состоят 2 млн. 444 тыс. 200 пенсионеров, и их численность с 1993 года увеличилась более чем на 300 тысяч человек.
От минимума к минимуму
В спровоцированной перестройкой экономической ситуации, определяемой необходимостью приспособления народного хозяйства Беларуси к вторжению рыночных отношений, обеспечение соответствия назначаемых пенсий величине минимального потребительского бюджета стало нелегкой задачей — постоянно решаемой, но объективно невыполнимой. Еще в январе 2004 г. средний размер назначенной месячной пенсии составлял 113,9 тыс. рублей (68% от величины минимального потребительского бюджета пенсионера). В январе 2005 г. (после 10 лет президентства Лукашенко) средний размер назначенной месячной пенсии составил 172,6 тыс. руб. (89,9% от величины минимального потребительского бюджета пенсионера). И только к январю 2006 г. средний размер назначенной месячной пенсии (228,7 тыс. рублей) превысил цену «потребительской корзинки», составив 104,5% от величины среднедушевого минимального потребительского бюджета семьи пенсионеров.
В потребительскую корзинку белорусского пенсионера долго «не докладывали мяса», как говаривал Геннадий Хазанов.
Впрочем, показатели социально-экономической статистики, декларируемые всяким гражданином и организацией, интерпретируемые высокими инстанциями с оглядкой на законодательно устанавливаемые прогнозы или благие пожелания высших лиц, высказанные «по поводу событий и по просьбе трудящихся», не поддаются анализу исключительно рациональными методами.
Требуются поправки с учетом «чертовщинки», местной политической специфики, которая с течением времени получила название «белорусского чуда». Как утверждали сторонники подчиненной роли науки в познании, верую, ибо абсурдно! И не только главных по статистике следует в том винить, поскольку инструментарий этой науки явно недостаточен для «полномерного» охвата действительности. Например, согласно статистике, которая пришла к такому выводу на основе сравнения роста цен и заработной платы, в 1995 г. среднемесячная зарплата в народном хозяйстве составляла всего 43% от уровня 1990 г. Но ведь в приснопамятном 90-м, когда правительство СССР решилось на переход к рынку на основе реформы цен с учетом «социальной справедливости», прилавки магазинов оголились. Дело, в общем, привычное, но ширпотреб исчез и «из под прилавков», подсобок и оптовых баз, опустели оптовые базы.
Бухгалтерские документы отражали движение денежных средств, но товарные потоки ушли из официальных каналов, плановое государственное начало в снабжении отступило перед групповыми и личными интересами участников общественного воспроизводства. То есть шахтеры, как и раньше, спускались в шахты, сталевары вставали к мартенам, скотники с доярками брели по утрам на колхозные фермы — работа шла, общественный продукт прирастал. Например, в первом «перестроечном» 1985-м году было произведено 1032 тыс. тонн мяса в убойном весе, в 1989-м — 1195 тыс. тонн, молока — 6759 и 7410 тыс. тонн, средний годовой удой молока от одной коровы увеличился с 2481 до 3181 кг. Более того, БССР в животноводстве выполняла и перевыполняла «прогнозные задания» Продовольственной программы: «по планам партии» в 1986–1990 гг. производство мяса в убойном весе в среднем за год должно было составить 1100-1200 тыс. тонн (фактически в 1986-1989 составило 1139,1 тыс. тонн), молока — 6900-7000 тыс. тонн (фактически за этот период — 7281,4 тыс. тонн).
Росло и производство промышленного ширпотреба. Без учета стоимости алкогольных напитков промышленных товаров для населения в 1985 г. было произведено на 14,7 млрд. рублей (на 1487 рубля на душу населения), а в 1989-м — на 19,2 миллиарда (1878 рублей на душу населения). Для повышения гуманитарной составляющей экономики был предусмотрен опережающий рост производства предметов потребления (группа «Б») по сравнению с производством средств производства (группа «А»). Отметим, не революционный поворот к потребителю, но весьма осторожная реакция на «возросшие потребности советских людей»: по сравнению с 1985 годом ширпотреба в 1989-м произвели на 29%, орудий производства — на 26%.
Разумеется, теоретики и практики перестройки оставались стихийными марксистами, для которых приоритетное развитие производства средств производства над предметами потребления было и краеугольным камнем экономического мышления, и стратегической установкой, и ежечасно решаемой (планируемой, обеспечиваемой ресурсами) задачей. Поэтому целью перестройки и одновременно средством достижения ее задач виделось ускорение социально-экономического развития на основе радикального обновления технической и технологической базы производства.
В полном соответствии с такой «азбукой марксизма» в экономике БССР в 1989 г. удельный вес средств производства в общем объеме производимой продукции составил 68,1%, предметов потребления — 31,9%. То есть экономика носила явно «антипотребительский характер». При этом в группе «А» скрывалась под видом станков и механизмов скрывалась еще и значительная доля продукции, предназначенной для нужд военно-промышленного комплекса, которая не могла быть востребована ни индивидуальным, ни общественным цивильным потребителем.
А между тем «ускорение» во всех отраслях (достигалось или только имитировалось) сопровождалось форсированным повышением заработной платы, таким образом создавался «инфляционный навес» над экономикой. В 1989 г. сумма вкладов населения БССР в учреждениях Сбербанка СССР 15 185 млн. рублей (160% от показателя 1985 г.); «отложенный спрос» городского населения увеличился с 6,5 до 11 млрд. рублей, сельского — с 3,2 до 4,5 миллиардов. Средний размер вклада на душу населения в городах достиг 1,58 тысячи рублей (плюс 54%), в сельской местности — 1,3 тысячи рублей (плюс 52%).
Иными словами, только официальная «сумма» отложенного спроса по стоимости приближалась к объемам произведенных в 1998 г. товаров народного потребления, но это было частичное совпадение именно по валу, но не по ассортименту. В магазинах еще оставался «товар вообще», но покупали его разве что дальновидные люди на черный день. Постепенно стремление запастись впрок стало определять потребительское поведение, что еще больше усугубило ситуацию в розничной торговле, но позволило населению создать определенный ресурсный запас к моменту окончательного краха официальной экономики. Вдобавок народ имел на руках значительные суммы средств, хотя государство и пыталось довольно неуклюже связать их массированными закупками импортного ширпотреба. Неуклюже, поскольку союзные и республиканские ведомства в торговле мало понимали, а правительство не решалось вводить свободные цены, с помощью которых только и можно было изъять денежный излишек и позволить «деревянному» укрепить себя.
В качестве примера безыскусности методов руководства можно назвать масштабные закупки зеленого кофе в зернах, турецкого чая (полагаем, несколько эшелонов на всю страну), который можно было заваривать разве что в автоклаве, а с другой стороны, реанимацию карточной системы распределения, которая к концу 90-х охватила не только распределение товаров первой необходимости, но и деликатесные и дорогие продукты, сложнобытовую технику, транспортные средства включая автомобили.
В общем, мало кто, оценивая вызванные перестройкой обстоятельства, находит среди них положительные. А они, несомненно, присутствовали. Например, невиданный для советской страны потребительский бум. Взять хотя бы продажу населению тех же автомобилей. Еще в стабильно-застойном 1970-м населению БССР было продано всего 3 тысячи машин, в 80-м торговля продала населению 40, в 85-м — 57, а в 89-м — 69 тысяч легковых авто. В 1989 г. по сравнению с 1985-м объем продаж товаров населению вырос на 26%, в том числе продовольственных — на 11%, непродовольственных — на 41%. Показатели, за которые не было бы стыдно и сейчас, но вызывающие больше доверия, чем нынешние. В частности, вполне объясним (ни для кого не являлась секретом истинное положение дел в сельском хозяйстве) скромный рост продаж продтоваров. Но в этой группе опережающими темпами росли продажи мяса и мясопродуктов (плюс 35%), молока и молочных продуктов (плюс 34%). По другим позициям потребительский спрос был практически удовлетворен, поэтому продажи или не росли, или увеличились соразмерно продолжающемуся росту численности населения. В современной Беларуси официальная статистика показывает значительный рост продаж продтоваров по всем практически позициям ежегодно при стабильно сокращающейся численности населения. Поэтому рост товарооборота напоминает равномерно раздувающийся под постоянным давлением воздушный шарик с ясно прочитываемой судьбой и перспективой.
Перестроечный рост продаж непродовольственных товаров отражал характерные для советского общества представления о роскоши и достатке. В частности, население активно приобретало мебель, часы всех видов, радиоприемники, стиральные машины, пылесосы, мотоциклы и мотороллеры, стеклянную и фарфорово-фаянсовую посуду — ассортимент, включающий и такой товар-символ, как «хрусталь». С отменой госмонополии внешней торговли многие товары-фетиши утратили свой «виповский» статус под напором хлынувшего в страну импортного ширпотреба, многие не выдержали ценовой и качественной конкуренции. Но ведь не все золото, что блестит. А для советского человека — тем паче. Поэтому лидировали в рост продаж первой и последней перестроечной пятилетки товары легкой промышленности. Не разделяя партийно-идеологического оптимизма руководителей, население стало методично и в растущих объемах закупать про запас самое необходимое для повседневной жизни и выживания в форс-мажорных обстоятельствах. Оригиналы даже скупали хлеб на сухари, «консервировали» в трехлитровых банках муку, крупу и макаронные изделия, непьющие запасались спиртным, некурящие — табаком (благо распределение было «справедливым»). Хозяйки скупали простыни и наволочки, все виды тканей и швейных изделий, обувь, мыло и моющие средства, но опережающими темпами сметали с прилавков чулочно-носочные изделия, продажи которых к концу этого срока почти удвоились.
Эти накопленные ресурсы во многом обеспечили «мягкое вхождение» населения в рынок, о чем свидетельствует практически полное отсутствие социальных протестов. О стихийных проявлениях пролетарского гнева и речи не было, но даже и организованные профсоюзами акции проходили вяло и больше напоминали прежние казенные мероприятия, проводившиеся ради галочки в отчете. В 1992 году продавцами стали практически все. В городах и селах, в электричках, в учреждениях, в любом людном месте организовывалась стихийная торговля. В этом же году, похоже, впервые в советской истории затоварились комиссионные магазины. Да так и не воскресли. Только некоторые из них возродились как антикварные, а большинство уступило место «секонд-хэндам».
Еще раз подчеркнем: перестроечный потребительский бум происходил на фоне пустеющих и пустых прилавков, и вскоре сама официальная торговля стала только декорацией, за которой происходило становление новых отношений. Фон соответствовал сути — начало было вполне ублюдочным, и вполне соответствовало тому вердикту, который классики вынесли капитализму в «коммунистическом манифесте»: ничего святого!
Ничего святого не было за душой людей, поставивших пределы советскому социализму. Одни, наделенные властью, не могли на самом деле «поступиться принципами», которые только и обеспечивали их психологическое право оставаться у власти. Другие поспешили ресурсные потоки перенаправить в русло собственных интересов, не замечая, что таким образом подмываются берега и теряет устойчивость сама твердь земная. Обыватель же молился отоваренному талону, справедливо полагая, что голод утоленный сегодня, гораздо лучше обещанной в перспективе всем сытости.
В итоге эти интересы и эти ценности стали главными, и воспроизводство прежних отношений самопроизвольно прекратилось.
А люди выжили…