Вслед за Петром Кравченко Вячеслав Кебич нарушил обет молчания, будто бы специально принятый отставными белорусскими чиновниками высокого ранга, и опубликовал книгу воспоминаний под названием «Искушение властью».
Знаем, что мемуары писали Черчилль, Эйзенхауэр, Гавел, Горбачев… Теперь вот Кебич. Над мемуарами Вячеслава Францевича можно смеяться до слез, сетовать над судьбой-злодейкой, и удивляться: что же это было с Родиной и нами? *
О президентских выборах
«Мог ли я не проиграть? Конечно, мог», — задается вопросом и тут же отвечает Вячеслав Францевич. И перечисляет аргументы: если бы сполна задействовал, причем на совершенно законных основаниях административный ресурс, как это делается теперь у нас, в России, в других странах. Не сделал этого по глупости. Понадеялся на свой штаб, понадеялся на местную власть, местная власть понадеялась на авось…; если бы потребовал от государственных СМИ не забывать о своем государственном статусе и поменьше лить грязь на власть; если бы взял деньги богатых спонсоров, нанял профессиональных политтехнологов, поощрил активистов инициативных групп; если бы пользуясь дружеским расположением Ельцина, Черномырдина убедил Кремль, что Беларусь никогда не повернется к России спиной, не пойдет в объятья Запада. Такие прогнозы делались некоторыми спецслужбами, и они подыгрывали не мне, а Александру Лукашенко, игравшему моими же интеграционными козырями…
Теперь, «холодным умом», Кебич ясно видит причины провала: другие кандидаты уже на старте имели фору перед премьером, поскольку формально никто из них не отвечал за состояние экономики. Всех собак вешали на правительство, а значит лично на Кебича; страна переживала серьезный экономический кризис, вызванный последствиями распада Советского Союза. И это подогревало протестные настроения, которые всегда направлены против власти; подыгрывая кандидатам в президенты государственные СМИ отдавали предпочтение не аналитическим публикациям, в которых разъяснялись истинные причины падения жизненного уровня, а популистской пропаганде, разоблачениям, на первые страницы газет выносились дешевые сенсации; социологические службы распространяли недостоверную информацию о настроениях избирателей. Желаемое выдавалось за действительное; грубейшие ошибки допустил «я сам» при формировании избирательного штаба. В нем оказались люди, руководствующиеся не государственными интересами, а личными амбициями, конъюнктурными соображениями.
И итоговый аккорд: «Да, я мог бы победить. Но увы, у истории нет сослагательного наклонения…»
Не хватило цельности
Да, если бы у бабушки росла борода, то она была бы дедушкой. В связи с вышеизложенным возникает парадоксальный вопрос — хотел ли Кебич вообще выигрывать выборы, насколько глубоко было его желание остаться у власти. Судя по всему, нет. Иначе трудно объяснить, почему он отказался законными способами, что подчеркивает, усилить административный ресурс. Хоть законность он понимает своеобразно. Мог отдать задания газетам, но не отдал. Побоялся: «Только не сейчас! Ведь скажут же, что купил Кебич прессу!» В итоге «не найдя понимания у правительства, правительственная „Советская Белоруссия“ „мочила“ власть не хуже „Народной газеты“, которая уже тогда была с бэнээфовским душком…»
Про «душок» разбросано тут и там, поэтому вполне очевидно, что в БНФ Кебич видел главного противника в борьбе за власть. Оппонента, с которым не может быть компромисса по идейным мотивам. Его-то он и победил.
В этих оговорках весь Кебич. Как и герою известной эпиграммы Пушкина, ему не хватает цельности. Вот он пишет о встрече с Иоанном Павлом II. Папа, незаурядный полиглот, поинтересовался у белорусского премьера, на каком языке тот предпочел бы вести беседу. И предложил на выбор практически все европейские языки. Францевич растерялся: «Возьми, да и ляпни: На польском».
Разумеется, конфуз вышел. Но деликатный понтифик, глядя, на «пшекающего» Кебича, поблагодарил его за удовольствие, полученное от общения на родном для него языке, и пожелал ответить взаимностью, перейдя к русскому языку.
То есть Папа не только «проявил удивительную осведомленность о положении католической церкви в Беларуси», но и компетентность в вопросе о реальной ситуации в стране вообще. В этом смысле со стороны Кебича более выразительным была бы разве что немота. Де мол, оглох и онемел, потому ни слова по-белорусски сказать не могу…
Как же его называть? Полуполяк, полурусский… Точнее — советский белорус. Типаж, можно сказать. Он и вспоминает о том, как советская власть помогла ему, сыну малообразованных крестьян, получить высшее образование, закончить школу с золотой медалью: «Будь тогда платное образование, остался бы, наверное, в родных Першаях на всю жизнь». А так, получается, выбился в люди…
Совсем недаром Солженицын называл таких людей образованцами. У них были дипломы советских вузов, но не было культуры. Были специфические технологические знания, но почти ничего «сверху». Кебич пишет, что выбирая специальность, хотел подать документы на отделение технологии бродильных производств. Но в приемной комиссии, оценив его «медаль», предложили стать инженером-механиком. Мотивировали понятно — на спиртзаводах мало платят. Вдобавок можно спиться, а механикам везде у нас дорога.
Но нет его — «сослагательного наклонения». Потому не знаем, какого пивовара могла бы приобрести Беларусь в лице «хлопца з Першаёў», можем только предполагать, какого бы президента получила Беларусь, победи Францевич на выборах.
Во-первых, неамбициозного. Если исходить из вот этих, по автобиографическому жанру, комплиментарных, как он, вероятно, считает, сведений, то следует признать — и в той, и в другой ипостаси заявки на успех отсутствуют. Тот же пивовар может быть малообразованным в общепринятом смысле, но, как минимум, он должен уметь варить пиво. Если хорошо варит, это и будет ожидаемым от него максимумом.
Вячеслав Францевич называет своих родителей малообразованными крестьянами. Но вряд ли кто из ученых агрономов смог в бы в современной деревне прокормить семью, в которой было семеро детей (причем, шесть дочерей, что очень важно!), как это сделал дед Кебича. Это сегодня фраза «семья — ячейка общества» стала риторической, а «в те поры» была таковой на самом деле. То есть под началом деда ходило, включая жену, 8 человек. Такого количества штатных единиц по нынешним меркам вполне хватает для средней руки начальника практически любого отдела в любом облисполкоме. Причем у современного начальника связи с подчиненными формальные, ограниченные служебными полномочиями и рабочим временем.
Вполне возможно, что в этой сфере «малограмотный» дед Кебича понимал больше своего высокообразованного внука — премьер-министра. Францевич уже в статусе бывшего премьера и несостоявшегося президента пишет, что советская власть весь достаток семьи свела «к трудодням, по которым платили 20 копеек». Но считает, что образование сделала бесплатным. Его дед наверняка бы подсчитал стоимость имущества, «сколлективизированного» у него безвозмездно властью, и сказал бы, что «золотая медаль» внука и его обучение в БПИ не компенсирует и малой доли отнятого.
Именно крестьянское сословие в то время в основном и кормило государство. То есть на самом деле нахлебников у этого единственного работника было еще больше. Но в общем все вписывалось в классическую схему: один с сошкой — семеро с ложкой.
Сейчас в Беларуси при численности населения в 9,5 млн. человек в экономике по официальным данным занято около 4,4 миллиона. Тоже много, но не столько же, сколько приходилось кормить деду Кебича.
Науку превзошел, но недалеко ушел
Впрочем, не станем требовать невозможного от автора мемуаров. Потому что необходимая мера искренности в них присутствует. Знание — не всегда. Ибо схоластика (а политэкономия социализма — это схоластика в превосходной степени) в той мере использует рациональность, в какой она позволяет доказывать ее умозрительные схемы. Все, что с ней расходится, отвергается без объяснения причин. Поэтому «золотой медалист» Кебич вполне логично мог бы логично объяснить своему деду, что в данном случае 20 копеек за трудодень есть та цена, которую общество находит возможность платить колхознику за избавление его от эксплуатации другим человеком. И поскольку производство носит непосредственно общественный характер, то колхозник работает непосредственно на себя. Мало получает, значит плохо работает.
Если поверить в это (а ведь верили!) то власть, давшую сыну малообразованного, к тому же не очень умелого колхозника (зарабатывал 20 копеек на трудодень), бесплатное высшее образование остается только благодарить и боготворить.
Как говорится, науки превзошел, но недалеко ушел.
Как считал Мераб Мамардашвили, культура — это то, что остается, когда все забываешь. Вячеслав Францевич, о чем он пишет, заблуждается насчет того, какое же общественное собрание разогнал матрос Железняк. Считает, что царскую думу, ну и шут с ним. Никому ни холодно ни жарко от того, что золотой медалист не помнит сказочных персонажей из истории КПСС. Важнее то, что он запомнил, что вошло в его подсознание. Если не во время аудиенции Папы Кебич инстинктивно заговорил по-польски, это означает одно — он вспомнил себя, рожденного во Всходних крэсах. Но не забывал и о том, какую роль в его личной судьбе и карьере сыграли московские товарищи (чиновники союзных министерств, аппаратчики ЦК КПСС) и потому мог вполне искренне бить себя кулаками в грудь и после Вискулей — ребята, да я такой же русский, как и вы. Может только немного. Это «немного» Лукашенко совершенно по-хулигански превратил в достоинство: «Белорусы — это русские, но со знаком качества!».
О роли Кебича, и в более широком плане, того номенклатурного слоя, который (корректнее будет сказать не во времена перестройки, а при перестройке) в развале СССР поговорим позже. Пока ограничимся констатацией — она велика!
Настолько, насколько обширной была разваленная страна.
О чем думали Наполеон и Кебич
Пока о другом. О том, что народ наш сбился с ног в поисках «руки Москвы», которая «все это нам устроила». И сейчас люди, почитав из мемуаров Вячеслава Францевича главы, опубликованные в газетах, принимают за чистую монету слова о том, что кандидат в президенты Кебич, пользуясь дружеским расположением хозяев Кремля Ельцина и Черномырдина, мог бы убедить их в дружеском расположении Беларуси к России в случае его победы. Мог бы, но не захотел.
А вот «некоторые спецслужбы» подыграли Лукашенко, который играл «моими же интеграционными картами».
Так и хочется воскликнуть: «Что наша жизнь? Игра…». Но автор мемуаров так и не понял, в какие же игры он играл. Начнем с того, что вскоре положение реформаторов во главе с Ельциным, триумфально вошедших в Кремль, стало напоминать положение Наполена и его армии, вошедших в Москву. Редко едины бывают во мнениях историки, но все без исключения считают эту его победу началом стратегического поражения.
Как и Наполеон, Ельцин в Кремле вскоре почувствовал себя окруженным всей великой Россией. Он пришел дать волю, а начал с либерализации цен, что привело к их росту. Ожидали — к небольшому (в противном случае Ельцин обещал лечь на рельсы), получилось — к огромному. В мгновение ока все праведными трудами нажитое обратилось в дым, зарплаты и пенсии стали фикцией. Если уж совсем попросту, то людям стало нечего есть. Но не ложиться же в самом деле на рельсы. Пришлось маневрировать, благо политический капитал у Бориса Николаевича был большой.
Вполне ожидаемо (поводом стала затеянная президентом России Конституционная реформа) 1993 г. разразился политический кризис. Кульминацией стало октябрьское противостояние президента и Верховного Совета, возглавляемого амбициозным Русланом Хасбулатовым, которое переросло в вооруженное столкновение. «Мятежники» штурмовали Останкино, захватили здание Московского правительства и еще несколько объектов, президентская власть повисла на волоске. Разрешилось все расстрелом Белого дома из танковых пушек и пленением зачинщиков бунта, который едва не стал «беспощадным». Бессмысленным был.
Обстрел здания ВС транслировали в прямом телеэфире на весь мир и, что называется, на всё СНГ. В понедельник белорусы могли в деталях наблюдать, как дело происходило. Полагаем, этот сюжет не добавил популярности Ельцину в России. А в Беларуси многие еще даже не осознавали себя гражданами суверенной страны и воспринимали происходящее как общую беду.
Вячеслав Францевич не мог не видеть этого репортажа. Интересно бы узнать, о чем он при этом думал. О чем думал Наполеон, глядя на пожар московский, нам рассаказали…
Об обещанном забыли
Но и в Кремле, и в стане «демократов» должного понимания того, что произошло, отсутствовало. Демократическая Россия в декабре, празднуя победу над «вечно вчерашними», с легким сердцем идет на выборы в воссозданную наконец Государственную думу и с треском проигрывает. «Россия, ты сошла с ума!» — нервически воскликнул, кажется, Юрий Афанасьев, когда на табло в телестудии начали высвечиваться результаты. От Владивостока и Камчатки и уже до Урала — победно шествует ЛДПР Владимира Жириновского и других «антиельцинистов». Вместо, говоря по-нашему, элегантной победы — оглушительный провал.
Если бы демократы чувствовали настроения избирателей, не устроили бы, на западный манер, мониторинга хода выборы в прямом эфире. Минимум. А может быть включили административный ресурс.
Беда, разумеется, но не смертельная: отрицательный результат в политике, как и в науке, тоже результат. Урок для умных людей. И они поняли, что при существующих настроениях электората (агрессивное неприятие всех этих реформ и реформаторов) главные выборы не выиграть ни при каких ресурсах. То есть выиграть можно, конечно, но для этого надо отменить выборы. Ограничились тем, что «забыли» о некоторых пунктах ельцинского конституционного указа, где было сказано, что после декабрьских думских выборов 1993 года 12 июня 1994-го будут проведены президентские выборы.
Ельцинисты потренировались и на думских выборах 1995, где не преуспели, но в 1996 году вынужденно пошли на президентские выборы, потому что не решились ломать «демократию» через колено. Говоря спортивным языком, Ельцина поднимали из глубокого партера, еле подняли, с оглушительным шумом в два этапа привели к победе.
Вот она — рука Москвы
И только после выборов 1996 года официальный Кремль обратил внимание на Лукашенко, строптивого белорусского президента, который в своей игре ставил и на Ельцина, и на его многочисленных оппонентов. И не прогадал. Его в открытую стали поддерживать и Ельцин, и оппозиционеры. И именно в этот момент заработала «рука Москвы» — посланники Кремля сделали все, чтобы разрешить спор между белорусской оппозицией и Лукашенко в пользу Лукашенко.
А в 1994 году Кремлю, подчеркнем, было не до президентских выборов в Беларуси. Да, Кебич «мог позвонить» Ельцину с Черномырдиным. Что он, кстати, делал и: по всему судя, не только звонил. Но, три месяца — с января по март 1994 года — правительство Кебича напрасно ожидало приезда в Минск российского премьер-министра Виктора Черномырдина для подписания соглашения об объединении денежных систем. Газеты выходили с шапками всякий раз, когда после телефонного разговора между премьерами назначался срок визита. Черномырдин не приехал.
А когда приехал, то оказалось, что лучше бы не приезжал. Визит кремлевского гостя приурочили к 50-летию освобождения Беларуси, организовали пьянку, стилизованную под встречу ветеранов партизан, показали сюжет по телевидению. И люди увидели прежний советско-партийный маразм в самом его неприглядном виде.
«Поцелуй — произведение устное, которое исполняется печатно», — утверждал финский юморист Марти Ларни. Все так и произошло. Газеты растиражировали супербратский (взасос!) поцелуй двух курпулентных немолодых мужиков, номенклатурщиков, раздобревших на служении народу, и это поставило жирную точку в политической карьере последнего номенклатурного правителя Беларуси. И напрасно Кебич обвиняет Лукашенко в популизме, он сам не чужд был «поболтать с народом». Но эффект получался отрицательным. Что до «аналитики», то сумма квартирных льгот, обещанных им в своей программе превысила по стоимости пять ВВП, произведенного Беларусью в 1993 году.
Кто ж в это мог поверить?
Ельцина окружал народ, который ему уже не верил, Кебича — народ, который никогда ему не верил. Кремль предпринимал все возможное, дабы удержать власть (в том числе и не совсем честно, политтехнологически, но так, чтобы сохранить хотя бы имитацию выборов). Номенклатурный Минск отвергает инициативу БНФ о проведении досрочных выборов в ВС (в результате которых можно было сохранить многие позиции) и инициирует разработку проекта Конституции, вводит пост президента. Может быть и не «под Кебича», как утверждает автор мемуаров, но ведь трудно сбросить со счетов действующего премьера, который у всех на виду, и возможности у него такие, какие другим и не снились.
Но возможностей влиять на народ у него не было. А народ в тот момент, вероятно, впервые за многие десятилетия стал политической силой, от которой напрямую зависела власть. Тем более, что процедура его была вполне подходящей. Демократической…
Вот такая же Беларусь окружала Кебича.
Поэтому и шансов на победу у него в демократических выборах не было. Никаких.
Говорим Кебич, подразумеваем…
Когда говорим Кебич, подразумеваем белорусскую советскую номенклатуру, и наоборот. Поэтому вполне можно сказать, что Кебич подвел номенклатуру, а номенклатура не помогла Кебичу. Теперь можно только гадать о причинах, но в своем стремлении малыми усилиями и формальными процедурами сохранить свою власть они совершали одну ошибку за другой. И каждая новая ошибка фатально провоцировала последующие.
Это было какое-то коллективное умопомрачение. Вероятно, на самом деле многим своим соратникам он мог бы «по примеру Юлия Цезаря сказать: и ты, Брут!», но это же может сказать и всякий каждый. К сожалению, предательство или то, что мы принимаем за предательство — вещь вполне заурядная. А если же считать Кебича уполномоченным по делам номенклатуры, то к нему многие могли бы предъявить претензии. И не только номенклатурщики, но и многие «мягкотелые» сограждане, которых сохранение статус-кво прельщало больше всяких перемен. Их надежды тоже оказались обманутыми. Ввиду победы именно Лукашенко, обманутыми самым брутальным способом.
Безвинных политиков не бывает. Но в том, что проигравших победитель заставляет играть по собственным правилам, не вина их, а беда. Впрочем, для искушенных игроков проигрыш не несет в себе ничего исключительного. Как говорится, генерал готовится к победе, но должен уметь минимизировать последствия поражений. Это профессиональное требование. Показательный в этом плане сюжет изложил сам Кебич, рассказывая об обстоятельствах визита в Беларусь президента США Билла Клинтона. Оказывается, накануне прибыла группа охраны Клинтона в составе 200 человек при 4 снайперах. Проверили все маршруты передвижения, а на площади Победы, где планировалось возложение венков в присутствии местных жителей, провели совместную репетицию. «Любопытно, — отмечает Кебич, — что роль Клинтона играл Михаил Мясникович…»
На наш взгляд, любопытно, но не более. Для подлинного профессионала репертуарных ограничений не существует. Вероятно, Мясникович мог бы стать вполне успешным универсальным драматическим актером. Что там Клинтон с его саксофоном и примитивными пиар-ходами. Без малого 7 лет Мясникович исполняет роль главного над академиками, над нашими, так сказать, Ломоносовыми, а они и не ропщут.
Ну получилось бы такое у Клинтона?
Ивана Антоновича Кебич относит «к категории руководителей ленинского типа, которые всегда тщательно изучают обстановку, четко формулируют задачу, определяют союзников и противников, продумывают отношение „к болоту“… Антонович, реально оценив шансы после первого тура, предложил Кебичу не ходить на второй тур, использовав для этого политтехнологические аргументы, а затем искусственно созданную заминку обратить на пользу себе. Реакция Кебича: „На что вы толкаете меня, Иван Иванович? Что скажут обо мне люди?..“
Как говорится, без комментариев. Но тогда незачем было и в драку лезть. А так получилось будто бы понарошку и в насмешку над всеми другими кандидатами (кроме Лукашенко) с пренебрежением к собственным сторонникам и остальным белорусам, которых даже с учетом бешеной популярности Лукашенко, как показали итоги выборов, оказалось большинство. Лишенное перспектив на многие годы большинство.
Так что Антонович дело говорил. Правда, не взирая на лестную для него характеристику (партийному функционеру безусловно льстит его отнесение к категории руководителей ленинского типа), в анализе он оказался не силен. Несмотря на то, что ему в преддверии выборов предоставили «в пользование» Институт системного анализа, в оценках общественных настроений он явно заблуждался. А ведь в начале 90-х белорусское общество отрылось к диалогу, ожидало его и активно в них участвовало. Не работа — а мечта для социолога.
Тем более странно, что специалисты возглавляемого профессором Ротманом социологического центра при БГУ, как пишет Кебич, «подложили ему свинью», не только не угадав с рейтингами, но можно сказать, поменяв их местами.
Но, подчеркнем, при всем желании видеть непременно то, что «заказано» этот социологический подлог был чересчур очевидным. Можно было играть и без социологов. А то получилось как в одном из логических доказательств несуществования Бога: «Если всемогущ, то сможет ли создать камень, который поднять не сможет?» Оказалось вполне, если Бога зовут Вячеслав Францевич.
Экономист Аганбегян
Однако возвратимся к интеграционным картам Кебича, которыми более умело сыграл Лукашенко. Надо ли говорить, что затеянная одним из подписантов Вискулёвского соглашения, «нотариально» заверившего кончину СССР, интеграционная игра вызывало подозрение у одних, иронию у других. Однако речь пойдет не о формальностях Вискулей, которые наконец освободили союзные республики от обязанности изображать братскую дружбу даже тогда, когда речь шла о распределении союзных ресурсов. Всегда недостаточных и потому «несправедливо» распределяемых.
В 1990 году инженер-механик Кебич, правда к тому времени уже «вторично высокообразованный» в Минской ВПШ, председатель Госплана БССР, утверждаемый (очевидно и в обоих — республиканском и союзном ЦК) в должности председателя Совета министров БССР, защищает диссертацию «Структура и функции государственных органов управления союзной республики в условиях развития ею экономической самостоятельности». И становится аттестованным суперквалифицированным экономистом. Зачем?
А мода пошла такая. Раньше номенклатурные должности ценились за материальные возможности, с ними связанные, а сейчас захотелось облагородить этот первичный интерес прикосновением к святому — к науке. В то время Александр Лукашенко, утверждавший себя в качестве хозяйственного реформатора, мог, вероятно, получить ученую степень по совокупности научных трудов (обобщить ноу-хау, изложенные в курсовых работах, написанных в Могилевском пединституте и Горецкой сельхозакадемии). К слову…
Что до диссертации Кебича, это именно тот случай, когда можно сказать — не читали, но даже не осуждаем. Все, вся альфа и омега, прописана в самом названии. Речь идет об элементарном хозрасчете, на который в то дорыночное время переводили птицефермы, оборонные заводы (!), ФОКи (физкультурно-оздоровительные комбинаты) их руководители при поддержке трудовых коллективов. Истоки консенсуса администрации и подчиненных предельно просты — ожидаемая выгода. Оформляй первую, хочешь вторую, а если очень хочешь, то и третью модель хозяйственного расчета — и флаг тебе в руки. Составляй смету, завышай все виды расходов, получай экономию и разноси денежки по ведомостям. Ресурсы поступают централизованно и по фиксированным ценам.
Такая практика чревата большими потрясениями, если ее распространить только на курятники и шорные мастерские. Примененная к союзным республикам (а в них — к автономиям, областям, районам и сельсоветам) — это кратчайший путь к подрыву экономики всего СССР.
В этом деле усердствовали руководители разных уровней, директора крупнейших, крупных и мелких предприятий, бригадиры комплексных и специализированных бригад. И потому экономика разваливалась с самого низа, от основания, рушились стены и ехала крыша. Называлось все это почему-то перестройкой.
Но в отличие от бригадиров и заведующих фермами, которые, как уверяли газеты, все сплошь мыслят по-государственному, люди ранга Кебича должны были на самом деле мыслить по-государственному. Увы чего не было, того не было. Француз Ги Сорман в книге «Выйти из социализма» задался вопросом: «Почему в Советском Союзе Абел Аганбегян считается выдающимся экономистом?» И сам же ответил: «Потому что там нет хороших экономистов». Не был таковым горбачевский предсовмина Рыжков. Он, например, заявлял, что в рынок пойдем, но по социально справедливым ценам. Народ все понял правильно, и смел с прилавков остатки ширпотреба. Ситуацию адекватно, может быть, понимал сменивший его на этом посту Валентин Павлов. И не вынеся тяжести этого знания, ввязался в компанию дилетантов из ГКЧП, а после от безысходности ушел в запой.
Видимо иного способа избавиться от всеобщей паранойи не нашел.
А дальше как в притче: «И сказал брат брату — это мое…». В этой ситуации адекватно повели себя прибалтийские политики, которые вбрасывали в перестроечные дискуссии все эти идеи о региональном хозрасчете, имея целью создание подлинно независимых национальных государств посредством доведения (этих идей) их до абсурда. Горбачев это быстро раскусил, но ничего по существу противопоставить такому сепаратизму не мог. Организованная им ресурсная блокада прибалтийских республик не помогла, поскольку во имя достижения политической независимости своих государств прибалты отказались от дешевых ресурсов центра. На этой единственно реальной интеграционной удавке по сути держался весь народнохозяйственный комплекс СССР.
Впрочем, не станем завышать требования и валить все на Кебича. Желание «оставаться немножко беременной» было присуще многим, а действующий премьер, который практиковал разные «интеграционные схемы» в течение ряда лет, который обещал для Беларуси вытребовать особые условия, казался им лишь наиболее обещающей фигурой.
Не получилось.
Потому что не могло получиться.
*Разбираются только фрагменты книги, опубликованные в «Народной воле» от 1 февраля и «КП в Беларуси» за 7–13 февраля.