Партызаны, партызаны,
беларускія сыны…
Янка Купала
Действуйте малыми группами!
Сайт community.livejournal.com/by_mob/
Андрэй: Пасьля месяцаў пасьпяховых флэшмобаў варта казаць пра новую беларускую зьяву — «сецевы супраціў». Прыклад старажытнага — і пасьпяховага — сеціва, якое перамагло куды агрэсіўнейшы і злы перасьлед: першыя хрысьціянскія суполкі ў Рымскай імпэрыі. Аналягі ў нашай гісторыі — «Мужыцкая праўда» Каліноўскага, партызанскі, падпольніцкі рух. Але сецевы супраціў іншы, ён абапіраецца на сучасныя тэхналёгіі. Інтэрнэт, электронныя форумы, калектыўная творчасьць пад ананімнымі нікамі, імгненная мабілізацыя асобных — і незнаёмых — людзей дзеля кропкавае атакі — дзе заўгодна на прасторах Беларусі, куды ў дастатковай ступені даходзіць сеціва. Масавая незадаволенасьць непадцэнзурнага сеціва становіцца бачнай на плошчах і вуліцах краіны.
Максим: Не могу разделить твой энтузиазм. Я пока ничего радикально нового не вижу. Есть определенная часть молодежи, которая активно существует в сетевом информационном пространстве, есть различные формы ее общения. В ситуации взрывной политизации массового сознания, которая произошла с 19 по 25 марта, в этих кругах пробудилась политическая активность. Ну и что? Прежде, скажем, общались по переписке, затем стали звонить другу по телефону, потом появились мобильные средства связи. В данном случае работают каналы сетевой коммуникации. Достаточно ли этого для провозглашения «сетевого сопротивления»?
А.: Сеціва дазволіла, па-першае, паскорыць камунікацыю, а па-другое, ствараецца эфэкт, які быў закладзены ў самім сеціве. Гэта эфэкт арганізацыі, якая ня мае цэнтру. Паказальна з флэшмобамі: там няма арганізатараў — гэта калектыўная творчасьць у найчысьцейшым выглядзе.
М.: А массовая реакция болельщиков на футбольном матче — не коллективное творчество? Или переживания зрителей, собравшихся на просмотре фильма очередного оскароносного режиссера? Чем не коллективные переживания?
А.: Гэта калектыўныя пачуцьці іншага чыну. Там ёсьць цэнтральнае відовішча, якое «скіроўвае» рэакцыю і падсілкоўваецца гэтай рэакцыяй. У сецевым супраціве наадварот — кожны сам сабе рэжысёр, сцэнарыст ды ўдзельнік.
М.: Действительно, в своем классическом варианте флэшмобы были анонимны и беспредметны: 200 человек в центральном зале универмага вдруг начинают синхронно завязывать шнурки. И расходятся по одному, каждый завязав свой личный шнурок. Наши первые флэшмобы были такими же «абстрактными», когда, например, к фигуре торговки семечками на Комаровке возлагали чупа-чупсы. Курьезы, разовые аттракционы. Но сейчас белорусская ситуация совсем не та. Теперь флэшмобы получили политическую окраску. И я не согласен, что здесь нет режиссера. Да есть он! Потому что при всей своей пестроте это сумма реакций на одного и того же исходного, базового «режиссёра», на один и тот же главный раздражитель…
А.: …рэжым…
М.: Здесь есть общий внешний импульс, который вызывает ответную реакцию — и он однозначно политичен. Наши флэшмобы оказываются принципиально неклассическими. Они ангажированы. Они концептуальны.
А.: І яны адштурхоўваюцца ад рэчаіснасьці — і ад хлусьлівага тлумачэньня рэчаіснасьці. Найбольш бурную рэакцыю выклікала хлусьня дзяржаўнае тэлевізіі. Радыё, газэты — усё забіта адным тварам і лаянкай «адмарозкі, дэбілы!». І пайшла рэакцыя на ўсё гэта. Хацеў бы зьвярнуць увагу: для беларускага «сецевага супраціву» характэрна неагрэсіўнасьць (у адрозьненьні ад правакацыі й лаянкі ўлады). Гэта спроба ачышчэньня, спроба прарвацца да рэальнасьці як такой.
М.: Но для романтического провозглашения «сетевого сопротивления» ещё очень далеко. Сегодняшние флэшмобы имеют достаточно узкое предназначение. Они важны как оформление социального недовольства, которое не может себя выразить, по понятным причинам, ни через официальные, властные каналы, ни — по столь же понятным причинам — через традиционные структуры оппозиционных партий и союзов. Это третья сила, которая возникает в качестве нового игрока на поле неравной битвы оппозиции и политической власти. И я бы предполагал здесь в перспективе определенную эволюцию. Либо коллективное движение начнет оформляться в некую стратегическую активность — и тогда потребуются структуры, либо активность погаснет, как гаснет костер, в который вовремя не подброшено топливо.
А.: У гэтых флэшмобаў ёсьць некалькі натуральных функцый. Па-першае, была каласальная актыўнасьць моладзі — і звыклыя формы для гэтага не пасуюць…
М.: В том числе и потому, что все легальные формы власти обрубали жестко и с ходу…
А.: …другое — закасьцянеласьць дый проста «вырубленасьць» фізычная статуснай апазыцыі. Гэта сродак самаарганізацыі — раз, самападтрыманьня актыўнасьці, сродак ня даць згаснуць пачуцьцю свабоды, якое было ў намётавым мястэчку, сродак самамабілізацыі, унутранай салідарнасьці — і сродак у нейкай ступені дагрукацца да грамадзтва, хаця бы нейкімі кропкавымі ўдарамі. Чым больш творчы — і бясьпечны — флэшмоб арганізуецца, тым болей людзей. Да Нямігі са сьвечкамі шмат людзей прыйшло — відовішчнасьць усе ацанілі.
М.: А достаточно ли этого? Допустим, ты идёшь по улице. На каждом углу — девушка с голубым шариком. Нормальная схема флэшмоба. Может, вместо шарика — джинсовая ленточка или свечка в руке. Но эти все знаки интересны и понятны только своим. Тем, кто вошёл, например, на livejournal.com, прочитал про мобправила, знаком с этим кодом. Профанное большинство прохожих — «публика» — эти коды не читает, просто с ними незнакомо. И возникает парадоксальная ситуация. Мимо проходят люди, спрашивают моберов, что происходит. А те, верные правилам моба, ничего не отвечают и делают вид, что ничего не происходит, что они здесь абсолютно случайно.
Возникает реальное противоречие между кодексом классического флэшмоба, подчеркнуто беспредметного, нейтрального, непрактичного, и той миссией, которые флэшмобы выполняют у нас. Миссией гражданской мобилизации, демонстрации солидарности, и миссией (которая сейчас выполняется в минимальной степени) послания тем, кто еще не вовлечен в социальную активность. Для большинства населения, даже встречающегося лицом к лицу с мобом, смысл моба по-прежнему остается непонятным, закрытым, чужим. А это значит, что моберы реально работают на две аудитории: на себя и на тех, с кем они играют в прятки…
А.: …сілавыя структуры, ГБ, службы аховы, АМАП — але ж яны фатаграфуюць адзін аднаго: міліцыя мобэраў, а мобэры — міліцыю.
М.: …и записывают данные друг друга, и составляют списки друг друга…
А.: …узаемнае складаньне сьпісаў…
М.: Более того, я подозреваю, что между постоянно присутствующими представителями обоих сторон завязываются непростые психологические отношения. Люди начинают узнавать друг друга. Что получается? Клубное движение. Клуб «чёрных» и «белых», регулярно встречающихся на площадке флэшмоба. Называть это формой активного массового сопротивления пока очень сложно. Скорее, речь идет о форме некоего самоопределения тех, кто в этом участвует. И, одновременно, о форме работы с парнями в черном, кто «по три ночи не спит», перемещаясь с акции на акцию. Игроки играют друг с другом. Они играют друг на друга. Но в стороне оказывается общество. Общество остается за пределами этого спарринга. И что дальше?
А.: Спачатку ідзе назапашваньне сілаў. Мяркую, супраціў ня сыйдзе. Так, нат у сеціве ўжо ня так пішуць — але флэшы пайшлі ў іншыя гарады, яны адбываюцца ня толькі ў сталіцы. Яны адбываюца ў Берасьці, у Віцебску, Слуцку… Па-другое, нейкая інфармацыя даходзіць і да «чайнікаў», якія выпадкова трапілі на флэшмоб. Гэта нейкая незвычайнасьць, якая патрабуе дэшыфроўкі. Але проста так яе не абыдзеш. Ідзе разрыхленьне глебы…
М.: Но «человек с улицы» для дешифровки полученного послания не отправится на сайт «Хартии-97» или «Свабоды». Он чаще всего так и остается со своим недоумением: собрались люди со свечками — и что? А дальше многоточие. Скажем, прошел флэшмоб возле памятника Дзержинскому — люди читали Конституцию. Кто это заметил? Акция проходила в стороне путей активного движения по центральному проспекту. И возник «эффект Бангалора»: протест в закрытом пространстве.
Флэшмоб закономерен в нормальном гражданском обществе, где отдельно взятый индивид спокойно и вольно собой распоряжается, в том числе и участвуя в мобе. У нас же общество внутренне несвободно. Смысл флэшмоба по-белорусски в том, что он помогает бывшему винтику системы ощутить себя человеком, принимающим решение. В противовес инерции массового сознания, атмосфере запугивания и страха человек берется судить о реальности от первого лица. И даже пройти со свечкой возле «МакДональдса» — очень мощный шаг для того, кто на это решился. И в этом смысле для мобов не должно быть задачей максимальное расширение числа участников. Потому что это не агитационная политическая вербовка кадров.
А.: Для флэшмобаў невялікая колькасьць людзей — натуральная зьява. Тут важны крэатыўны чыньнік. Маналіт аднаасобнай дыктатуры ужо не выглядае маналітам; нават мяккі супраціў яго разбурае. І сыстэме цяжка прычапіцца да людзей: ну, прыйшоў чалавек напісаць ліст да Менгарканалу…
М.: А вот в этом еще один аспект флэшмобов: они демонстрируют изначальную абсурдность существующих властных рецептов решения проблем. Идут девочки со свечками возле «МакДональдса» — их тормозит здоровенный омоновец, начинает переписывать у них паспортные данные, а потом долго думает: отдать им паспорта или нет. Налицо неадекватная, глупая — и в законе никак не прописанная — деятельность по пресечению… неизвестно чего.
А.: У мобах, дарэчы, добра прадумваецца, каб не было аніякіх зачэпак — і менавіта гэта прыводзіць да зашыфраваньня пасланьня, у значнай ступені. Але сыстэма ў нэрвовы стан прыходзіць. Абсурд сыстэмы становіцца яўным для яе самой. Для рэпрэсіўных органаў, якія пачынаюць думаць.
М.: Система абсолютно устарела и неспособна найти симметричный ответ. Специалисты компетентных органов читают сетевые форумы, цепляют информацию, даже пытаются участвовать в обсуждении — и их сразу распознают по характерным интонациям, неповторимому строю мышления. Но даже когда на месте проведения моба оказывается определенное число людей в штатском, они реально не знают, что делать.
Еще один момент: флэшмобы работают как определенный знак для мирового сообщества. Это эффектные информационные поводы, которые не нуждаются в переводе. И в то же время знак для тех, кто прошел через бурные мартовские дни, у кого теперь проблемы на работе и учебе, кто строит свою жизнь с учетом радикального нового опыта — знак того, что ничего не закончилось. Всё только начинается.