Участники:
Гарри Погоняйло, председатель юридической комиссии Белорусского Хельсинского комитета, эксперт в области прав человека
Елена Тонкачева, юрист, эксперт в сфере прав человека
Олег Агеев, бывший адвокат Минской городской коллегии адвокатов, бывший член президиума Минской городской коллегии адвокатов, правозащитник
Владимир Дунаев, модератор
Владимир Дунаев. Одним из условий начала критического диалога с беларуской властью ЕС называет отказ от использования судов для политических репрессий. Что практически означает это требование: демонтаж всей системы политической юстиции в Беларуси или это более локальный призыв к исполнительной власти ограничить использование юстиции в качестве своего инструмента? Кому все- таки адресован этот призыв?
Елена Тонкачева. Когда формулировалось это условие, речь шла, во-первых, о время от времени повторяющихся политически мотивированных процессах в отношении оппонентов политического режима. В частности, можно вспомнить дело Маринича, бывшего кандидата в президента, дело Козулина, который также был подвергнут уголовному преследованию. И именно на подобного рода примерах и базировался Европейский союз, когда выдвигал такое требование.
Во-вторых, речь шла об административных судебных процессах по привлечению к ответственности за участие в несанкционированных митингах.
И последнее — многочисленные судебные процессы в отношении общественных объединений граждан и независимых средств массовой информации.
Я полагаю, что по этим основным категориям дел формировалось понимание того, что существующая правовая система на уровне правоприменительной практики используется в качестве средства политического давления и политической расправы. Посему, если с этой точки зрения относиться к постановке вопроса, то можно предполагать, что достаточно воли самого судейского корпуса, качественной работы прокуроров и адвокатов, обеспечения состязательности сторон и соблюдения законов, чтобы избавиться от этого позорного ярлыка — использование судебной системы в качестве инструмента для политических репрессий.
Конечно, сама судебная система требует серьезного реформирования. Концепция судебной реформы, была принята еще в 1993 году. Она предполагала серьезный набор действий, направленных на обеспечение независимости судебной власти, института адвокатуры, на обеспечение равных возможностей на судебном процессе, по введению суда присяжных и т. д.
Визит в Беларусь спецдокладчика ООН по независимости судей и адвокатов в 1999 году показал отсутствие прогресса. Этот доклад, посвященный оценке независимости судебной ветви власти и института адвокатуры, до сегодняшнего дня актуален. Эти выводы подтвердил и завершившийся год назад проект ПРООН, посвященный деятельности органов правосудия. В работе по этому проекту принимали участие представители белорусского академического сообщества, а также ряда государственных органов. Поэтому выводы этого проекта можно считать консенсусом между государственными и независимыми экспертами о необходимости системных изменений.
Но если отвечать на вопрос о сегодняшних требованиях ЕС, то, по моему мнению, воли судейского корпуса достаточно для прекращения использования себя в качестве инструмента политических репрессий.
Гарри Погоняйло. Применение юстиции для расправы с политическими оппонентами — не изобретение г-на Лукашенко. Этим грешат, как правило, все диктаторские режимы и при этом всегда утверждают, что политических статей в кодексе нет, что это все уголовщина, а суды независимы и принимают решение в соответствии с законом. Но многочисленные примеры говорят о том, что в Беларуси уголовная юстиция используется как инструмент для подавления инакомыслия, для борьбы с оппозиционными лидерами. В любой демократической стране подобные примеры использования судебной силы недопустимы, это грубейшее нарушение прав человека. Это демонстрация того, что суды зависимы от исполнительной власти и следуют не закону, а политической целесообразности. Причем раньше избирались более жесткие методы борьбы, например, похищение людей и, возможно, внесудебные казни. Благодаря общественному осуждению этих случаев и в стране, и за рубежом, мы таких случаев сейчас не имеем. Зато очень широко стала использоваться уголовная юстиция, и число политических заключенных у нас иногда превышает 2-3 десятка.
Е.Т. Если учитывать административные наказания, которые выносятся с непосредственным участием судей, то в 2006 году через жернова судебной системы прошли 1200 человек, а в декабре 2010-го было порядка 780 человек, задержанных одновременно.
Г.П. И вот тут важно четко понимать, что требования прекратить использование судов для целей политических репрессий неоднократно закреплялись в резолюциях как ЕС, так и ПАСЕ, на уровне региональных международных институтов. Но ни одна из резолюций в отношении Беларуси так ни к чему не привела.
Особенно показательны последние события, связанные с задержание участников событий 19 декабря 2010 г. Мне думается, что одной воли судей для исполнения закона недостаточно. Нужна политическая воля, четко сформулированная и, возможно, реализованная в проведении правовой реформы для того, чтобы действительно в Беларуси суд был независимым, объективным, профессиональным и не поддавался давлению со стороны исполнительной власти. Если ситуация, связанная с судами, сохранится еще год, два, три, то мы потеряем весь судейский корпус, и смело можно будет требовать применения санкция ко всем судьям, потому что они запятнали себя таким отправлением правосудия. Речь идет не только об уголовных делах. Людей увольняют с работы, они пытаются восстановиться через суды, и суды абсолютно игнорируют их законные требования. Людей выгоняют из университетов, и они пытаются это оспорить в судах и натыкаются на непонимание своей правовой позиции. Многие требования граждан, связанные с критикой власти, с необходимостью через суд добиться выполнения властью конституционных прав, также не приводят к реальной защите этих прав судами. Суды занимают четкую позицию на стороне государства, и в этом проблема.
Олег Агеев. Ни для кого не секрет, что независимостью в нашей судебной системе уже и не пахнет. И я считаю, что как ветвь власти судебная ветвь просто отмерла, ее фактически не существует. И необходимость серьезных реформ назрела уже давно, и все события, которые мы сегодня обсуждаем, об этом свидетельствуют.
Достаточно ли воли самого судьи, чтобы не стать орудием власти по устранению политических оппонентов? Я считаю, что недостаточно. Сама система государственного устройства сделала судей частью этой системы, и можно уже говорить о круговой поруке, которая обычно имеет место в преступных организациях. Система распределения материальных благ тоже свидетельствует о том, что судьи не обладают реальной независимостью.
Е. Т. Они могут не выносить неправосудных решений.
О.А. Я думаю, что уже нет. Когда приходит работать молодой судья, ему сразу не дают рассматривать политически мотивированные дела. Его постепенно готовят к этому. Сначала он пачкается чуть-чуть, а потом его вовлекают в этот круг. Не секрет, что судьям раздаются бумажки с указанием фамилии и приговора. После того как первый раз он вынесет постановление, руководствуясь не законом, а такой бумажкой, назад ему пути нет. Гарри Петрович абсолютно прав: мы на сегодняшний день уже потеряли судейский корпус. Есть просто послушная машина. Это винтики, которые ничего не решают.
Е.Т. Я хотела бы расставить акценты, чтобы быть правильно понятой. Когда мы говорим об условиях ЕС, мы предполагаем, что они должны быть реализованы и зафиксированы в некоем обозримом будущем. Я являюсь сторонницей системной судебно-правовой реформы, потому что-то, что есть, не отвечает современным стандартам и целям обеспечения прав человека. Но что такое судебно-правовая реформа в постсоветских странах? Это 15, 20, 25 лет. Мы будем ожидать комплексной реформы в контексте требования ЕС? Это малореалистично. Для меня рационализация этого требования и введения его в четкие временные рамки, которые можно зафиксировать, означает две вещи: во-первых, анализ практики административных дел по событиям 19–20 декабря и вынесение рекомендаций по вопросам разрешения дел по участию граждан в массовых мероприятиях. Во-вторых, пересмотр, анализ, обобщение и отмена незаконных приговоров по всем делам, связанным с событиями 19 декабря. Этих двух действий со стороны Верховного суда будет достаточно, чтобы понять, что судебная система услышала требования ЕС и адекватно продемонстрировала свою готовность выступать в качестве судебной ветви власти. Это требование не к президенту, а к судебной ветви власти. Пока судебная власть таковой себя не осознает, мы не сможем избавиться от практики политически мотивированных репрессий.
Что касается кадрового состава, придется идти по пути реформ, которые займут 15-20 лет, потому что мы не уволим всех судей одновременно.
В.Д. Конечно, надежда на моральную ответственность судебной власти в условиях современной Беларуси кажется слишком идеалистичной. Но разве мы не находим примеров индивидуального и корпоративного поведения, которые свидетельствуют о том, что даже в таких, казалось бы, безнадежных обстоятельствах, можно сохранять достоинство и профессионализм? Например, поведение минской коллегии адвокатов. После 19 декабря мы обнаружили, что самоуправление адвокатского сообщества — это не мираж, что в этой среде возможна не только круговая порука подлости, но и профессиональная солидарность в лучшем смысле этого слова.
Г.П. Без независимой адвокатуры нет независимого суда. Это фундаментальные принципы, на которых стоится демократическое правосудие. Хороший человек был избран демократическим путем впервые в истории белорусской адвокатуры. Он попытался провести реформы законным путем, опираясь на органы адвокатского самоуправления. Многие начинания были перспективными. Он попытался отстаивать адвокатов, которые оказались в поле зрения Министерства юстиции, на которых было спущено много собак. Президиум городской коллегии долго разбирался и защитил своих адвокатов.
О.А. С начала этого года было вынесено 4 представления о привлечении к административной ответственности адвокатов и 5 предписаний. Тогда городская коллегия встала на сторону адвокатов, не усмотрев дисциплинарного проступка у коллег. Впервые в истории адвокатуры. Не прошло и месяца, и со стороны государства подверглись репрессиям уже члены президиума коллегии. Орган адвокатского самоуправления реализовал свою функцию, но члены президиума были «вырезаны». 3 человека в течение двух недель были отстранены от работы, а их всего там 12.
Е.Т. А дальше возникает резонный вопрос: что сделала республиканская коллегия? Почему она не высказала свою принципиальную позицию и не встала на защиту. Или республиканская коллегия — это уже не адвокаты? Так убирайте их.
Г.П. Когда на законодательном уровне адвокатов лишают независимого статуса, а органы адвокатского самоуправления унижают настолько, что они перестают быть таковыми, тогда вообще сложно говорить о независимой позиции адвокатов, и им сложно противостоять исполнительной власти.
Е. Т.Я Вам скажу, Никита Лиховид, даже в тюрьме, находил в себе силы и мужество не поддаваться на незаконные действия со стороны администрации. А адвокаты, находясь на свободе, могли бы найти в себе мужество не сдавать основы собственной профессии. Это не требует героизма.
Г. П. Когда любое решение адвокатского самоуправления может быть приостановлено Минюстом, это означает, что органа адвокатского самоуправления нет. Я знаком с проектом закона «Об адвокатуре и адвокатской деятельности», который прошел уже первое чтение в Палате Представителей. В одной только статье 36-й есть 20 полномочий Министерства юстиции по вопросам адвокатуры, а еще в 12-ти статьях расписаны другие полномочия министерства в отношении адвокатуры. Если этот закон пройдет, председатель коллегии будет назначаться по рекомендации министра юстиции, а освобождаться от должности вообще без участия адвокатского органа самоуправления. Лишили лицензии — и все.
В.Д. Таким образом, ситуация развивается в направлении противоположном укреплению независимости судебной власти. А когда представители юстиции сами являются жертвами произвола, особенно если это носит массовый характер, трудно ожидать, что в стране можно противостоять произволу с помощью юстиции.