Андрэй Расiнскi: Карціна Аляксандра Колбышава «Ваўкі» рэзка вылучаецца на тле сучасных беларусьфільмаўскіх стужак. На дзяржаўнай студыі «моцнай і працьвітаючай» краіны раптам з’явіўся падкрэслена антытаталітарны фільм. Карціна па аповесьці Чакмянёва, што была забаронена гадоў сорак…
Максим Жбанков: А то и пятьдесят…
А.: Герой уцякае з НКВДшнага эшэлона, бяжыць ва ўласную вёску. Ідзе паляванне на чалавека. Адныя яго хаваюць, другія выдаюць. Вельмі быкаўская трагічная тэма. І цвік у дамавіну савецкай улады, якая застаецца ўзорам для сённяшняга рэжыму.
М.: К сожалению, по сути своей — это фильм опоздавший лет на двадцать. Похожие сюжеты я помню по перестроечным толстым журналам, когда на нас обрушился девятый вал прежде запрещённых тем и героев. «Колымские рассказы», «Дети Арбата» и прочее. Хотя если судить по отдельным кадрам — впечатляет. По качеству исполнения этот белорусский продукт на две головы выше всего, что выходило в последние пять-семь лет. Но тут мы опять делаем комплименты фильму, исходя не из высших критериев — а из нашей бедности: «У нас всё такое слабенькое… На таком фоне — да, событие…».
А.: Гэта карціна зроблена, як трагедыйная класіка. Так, карціна небездакорная: ёсьцека пэўныя сцэнарныя правісы. Але гэта трагедыйная стужка, дзе ўсе слабыя, а галоўны герой — час. І гэта трагедыя не перабудовачных часоў, а нашых. Фільм класічны па форме. Менавіта таму здаецца запозненым. Але ці не знак гэта заўтрашняга дня? Наша грамадства таксама спынілася…
М.: Я бы очень осторожно говорил об этом фильме, потому что мне не хочется его перехваливать. Мне очень не хочется, чтобы талантливый (но небезупречный) автор, решил, что все его обязаны хвалить и рукоплескать. Только потому, что вокруг сплошные «Дастиш фантастиш». Ты обозначил жанр. А я говорю о уровне реализации. Налицо очень качественная операторская работа…
А.: Паўла Зубрыцкага…
М.: Меня поразило, как снята зимняя природа. Вообще, все натурные съёмки сделаны крайне здорово. В отличие от большей части павильонных, где режиссёр зачастую «теряет» актёров. Но мешает излишняя «михалковская» живописность — с пышным, вполкадра малахаем Гостюхина, с заученным волчьим взглядом гэбиста Панина, с настойчивым курсивом красного цвета на сероватом фоне общей картинки. Плакатность убивает оттенки смысла. Сегодня сказать, что красный флаг цвета крови — значит, сказать банальность. Сказать, что ГБ были волками — значит, сказать банальность. Показать население, как несчастных жертв режима — значит, опять сказать банальность. Поэтому я не уверен, что это кино сегодняшнего дня. После Солженицина, Шаламова, Быкова — в чём смысл «Волков»? Что тут нового?
А.: У нашым выпадку сказаць таленавіта — гэта ўжо вельмі шмат. Мы жывем у замарожаным часе, дзе савецкая сістэма існуе дасюль. Карціна нас дэсаветызуе. Акрамя таго ёсць традыцыя трагедыйнага, якое толькі зрэдку з’яўляецца ў кіно. Тут яна ёсць і гэта дасягненне. Гэта позірк аўтара.
М.: Да, это взгляд автора, но я спрошу тебя как зритель зрителя: это то, что нам нужно сейчас? Что, на фоне нашего малокартинья и безденежья должно было появиться именно такое?
А.: Масавая публіка сёння будзе патрабаваць жанравае кіно з жорстка прапісанымі сюжэтамі.
М.: Точно. А это означает, что у этого фильма хорошей зрительской судьбы не будет. По определению. Если человек работает для аудитории, он обязан учитывать её вкусы. Он обязан учитывать те коды (в том числе визуальные), которыми пользуется современный зритель. Если этого нет, автор, простите, занимается самовыражением. В пустой комнате. Сам себе говорит правильные слова. Автор думает о том, что его волнует. На том языке, который представляется ему самым эффективным. Что ж, имеет право. Но при чём тут зритель?
А.: Колбышаў адразу звярнуўся да вечнасці… Дарэчы, наконт гледача. Глядач «Ваўкоў» — сённяшні, але які на гэтую вечнасць зважае.
М.: А ты много таких знаешь? Боюсь, что мы в итоге получим зрителя без кино и кино без зрителя. Кстати, я в этом фильме не увидел даже каких-то попыток обозначить местный контекст. Простите, это всё-таки белорусский фильм. Где (кроме белорусского состава актёров) тут отсылки к «тутэйшасьці»? Где тут, вообще, мы? Сибирские православные пейзане, заснеженные русские просторы…
А.: Дзеянне адбываецца ў Сібіры. Дакладней — у Савецкім Саюзе, ў турме.
М.: А почему? Зачем так далеко ехать?
А.: У Быкава прыпавесці, увогуле, падзеі адбываюцца ў фантастычных краінах!
М.: Извини, аргумент не проходит. Делаешь метафорическую абстрактную вещь — делай! Но ведь тут-то другое: сталинщина, конкретный период. Режиссёр — изначально демиург. Он может выбрать всё, что угодно. Любую страну, любую ситуацию, любых героев. Нет, в данном случае он выбирает страну и героев, в которых я абсолютно не верю. Дело даже не в личных вкусах. Скажи, кто сегодня пойдёт страдать на тоталитарную картину?
А.: Антытаталітарную!
М.: Пусть так. Я подозреваю, что только хорошие друзья режиссёра. И фестивальные жюри.
А.: Але мы жывем у напаўтаталітарным грамадстве…
М.: В том-то и дело. Возможно, здесь был нужен более высокий уровень обобщения. Глубже прописанные характеры, резкие схлёсты персонажей. Острый монтаж. А нам показали бытовой сюжет. Причем сознательно заторможенный. Как в полусне. Я вижу эффектную форму, но мне неинтересны эти герои. Их не выходит любить. Они все слабые. Они все сломанные. Они все зависимые. Они все гнутся, как тростинка на ветру.
А.: Вось гэта і ёсць імгненны партрэт сённяшняга беларускага грамадства. Дый, бадай, нейкі адвечны код Беларусі. У фільме фактычна падаецца сучасная «рэвалюцыйная сітуацыя»: вязні яшчэ не здольныя ўцячы (бо так ці інакш іх загрызаюць ваўкі), а турэмшчыкі ўжо не здольныя вязняў злавіць.
М.: Но если автор претендует на пафос, он должен ему соответствовать. У меня главная претензия к ленте — в житейской одномерности, монотонности чувств. Трагедия теряется в зимних березках. А небо в тумане. В сухом осадке тупик для всех. И больше ничего — кроме активных причитаний «Слава богу», «С богом» и т. п. Да еще финального лепета шепелявой девочки…
А.: Дарэчы, фінальную малітву склаў кіраўнік студыі Замяталін.
М.: Ну хоть кому-то пошёл фильм на пользу… Однако, если серьезно, — будто на православного «Золотого витязя» заточенное кино. Придуманная по-простому «духовка»: видишь крест — подумай о высоком. Слишком очевидные ходы.
А.: А мне яны падаліся цалкам натуральнымі…
М.: На мой взгляд, кино вышло пограничное. Есть удачные формальные решения, нет роста смыслов. Показательно, что один из лучших белорусских режиссёров снял ленту в целом симпатичную — но по сути своей вторичную, ориентированную на архивную стилистику, простые решения и банальные отсылки. В этом-то и есть знак времени. Мне остро не хватает — не только в кино — нового неба, новых подходов. Нового языка. Ты говоришь, что мы живём во вчерашнем дне. Но «Волки», к сожалению, это «вчера» во многом закрепляют и воспроизводят…
А.: Што да новага неба, яно будзе заўтра. Трэба дачакацца й ісці да яго. У гэтым сэнсе фільм Аляксандра Колбышава — дакладная фатаграфія цемры перад доўгімі досвіткамі.