Хрестоматиен тезис о принципиальном различии между дореволюционными российскими интеллигентами и западными интеллек­туалами. Оно заключалось в моральной составляющей. Интеллигент в царской России — это сплав ума и общественно преломлённой совести, усиленной религиозными коннотациями. Они проявлялись в остром неприятии существующего мира (а также его продолжения — общества) как погрязшего в пороках. Мечтой этих людей было новое, максимально справедливое общественное устройство. Эти грёзы перекликалась с образом Царства Христова. Таким образом, российские интелли­генты воспринимали нравственную сторону жизни с большим пиететом, чем их иностранные коллеги по умственному труду.

Западные интеллектуалы также являлись поборниками справедливости. Иначе нельзя объяснить революционно-демократический настрой многих выдающихся мыслителей XIX–ХХ вв., таких как К. Маркс, Ж. Сорель, М. Фуко. Моральное начало сделало их сочинения привлекательными для большого числа людей, а потому и общественно значимыми. При этом они не имеют явных связей с религиозными дискурсами, а основаны на светской гуманистической морали.

Важно понимать, что российская интеллигенция — явление в своем роде исключительное. Она была уничтожена в результате той самой революции, о которой её представители так долго грезили. Более того, неприятие ими окружающего мира лишь подпитывало большевистский террор. В нём косвенно присутство­вало стремление уничтожить своеобразно истолкованную греховность и построить более справедливый мир.

В последующем советская интеллигенция могла быть охарактеризована одним словом — сервильная. Вплоть до развала СССР она не была, за редкими исключениями, носительницей высокой морали. Фигуры Лихачёва и Сахарова не могли изменить этого расклада. Вероятно, этим и можно объяснить тот факт, что советские диссиденты всячески старались удалиться от образа интелли­гента — и напоминали, скорее, западных интеллектуалов. Постсоветская интеллигенция и вовсе перестала быть чем-то определённым. Исчезли осязаемые критерии социального класса. В сегодняшней Беларуси, в России, как и на всём постсоветском пространстве, более уместным является слово «интеллектуалы». Оно не столь дискредитировано и менее расплывчато.

Тем не менее для интеллектуалов, как и для российских интеллигентов дореволюционной поры, одним из основных вопросов является отношение к окружающей их общественной действительности. В России этот вопрос был остро поставлен дважды. В первый раз это произошло в 1990-х гг., когда возникла необходи­мость в реагировании на всеохватную децентрализацию политической жизни и криминализа­цию общества. Во второй раз это случилось в 2000-х в связи с постепенным усилением авторитарного режима В. Путина.

В Беларуси всё сложилось иначе. До середины 1990-х самой актуальной темой оставалось национальное строительство. Вокруг этого смыслового ядра развивалась практически вся интеллектуальная жизнь. С приходом к власти А. Лукашенко, но особенно после событий 1996 г., произошла смена темы. Ею стал авторитаризм. Националистический дискурс не прекратил своего существования, но его развитие было приостановлено. Он стал вторичным и дополняющим — нечто вроде символа принадлежности к некоему «оппозици­онному» сообществу.

Однако беларуские интеллектуалы — это не только те, кто враждебно настроен к существующему режиму. Среди них есть также и те, кто сервилен или сохраняет подчёркнутый нейтралитет. Хотя все эти люди зависимы от властей. Дело в том, что за последние 25 лет, в течение которых в Беларуси существует один политический режим, он столкнулся с разнообразными формами интеллектуаль­ного реагирования на свои принципы и действия. Это дало ему возможность найти ответ на каждую из них. Как результат, в зависимости от поведения, власти склонны разделять интеллектуалов на три группы:

1) сотрудничающие;

2) оппозиционные;

3) эскаписты.

Особенности первой и второй групп очевидны и не требуют особых разъяснений. Однако необходим краткий комментарий об эскапистах. Под таковыми можно понимать всех, кто уклоняется от дискурсов, навязываемых властями. Уклонение может быть как деятельным (эмиграция вне принуждения), так и пассивным (безразличие к политическим проблемам в рамках своей деятельности). Тем не менее во всех случаях продолжается игра на поле властей. Это выражается в самой необходимости делать выбор, в том, что беларуские интеллектуалы зачастую оценивают друг друга, отталкиваясь от занимаемой политической позиции. В этой поляризации — корень взаимной враждебности и возможность контроля со стороны властей. Кроме того, данное разграничение ведёт к абсолютизации политического дискурса. Он становится тотальным, судьбоносным.

Сегодня основная задача беларуских интеллектуалов — не столько рост количественных и качественных показателей своего творчества, сколько формирование себя как самостоятельной силы. Они должны не только отвечать в рамках дискурсов, предложенных властями, но и создавать свои, вовлекать в них представителей истеблишмента. Без этого они останутся лишь ведомыми, узниками собственной башни.