С одной стороны, с 2004 года участие женщин в общественно-политической жизни страны из года в год постоянно расширяется, хотя и очень медленными темпами. С другой — вовсе не факт, что в нашей патриархальной стране представительницы прекрасного пола когда-нибудь сумеют стать руководящей и направляющей силой. Тем не менее, давайте вспомним основные тенденции и наиболее интересные события, непосредственно касающиеся женского участия в отечественной политике, произошедшие за минувшие почти полтора десятка лет.

Из истории вопроса или наказ главного избирателя

«Отправной точкой» неспроста является именно 2004 год, весной которого Глава государства во время своего ежегодного послания недвусмысленно выразил желание видеть в обновленном после осенних выборов Национальном собрании не менее 30-40% женщин. Много позже этот тезис станет одним из основополагающих Национального плана действий по обеспечению гендерного равенства.

На тот момент число женщин-депутатов нижней палаты белорусского парламента составляло всего лишь 14 человек (или 13% от общего числа депутатов). А это, мягко говоря, никак не соответствовало гендерной структуре белорусского общества. Зато полностью отвечало его же патриархальной культуре. В итоге по результатам выборов 17 октября 2004 года число женщин в Палате представителей увеличилось более чем в два раза.

Любопытно, что в Верховном Совете БССР одиннадцатого созыва процент представительниц прекрасного пола был искусственно доведен аж до 37%. Сказано — сделано. Вернем все лучшее, что было в Советском Союзе, а заодно восстановим гендерную справедливость, тем самым приблизившись по этому показателю к «разным прочим шведам».

Как известно, парламент Швеции состоит из женщин на 44%, а в парламенте Исландии их вообще 48%. Но в этих странах приход женщин во власть происходит естественным образом, и преференции для них искусственно никто не создает. Кроме того, высокая доля женщин в представительном органе вовсе не обязательно является признаком демократичности выборов. Первое место в мире по представительству женщин в парламенте занимает как раз не Швеция, а… Руанда с своими «рекордными» 56%.

Однако точное воспроизведение социально-гендерной структуры страны возможно лишь при искусственном формировании парламента. Ведь люди, как известно, склонны выбирать тех, кто по их мнению, способен лучше других представлять их интересы. Спрашивается: зачем Президенту Лукашенко тогда понадобилось увеличивать число женщин в белорусском парламенте?

Во-первых, это был имиджевый ход, своего рода реверанс перед Западом. Так как при определении демократичности любого политического режима одним из критериев является степень участия женщин в деятельности законодательной и исполнительной ветвей власти. Ведь по общему демократическому правилу, участие женщин в электоральной кампании сказывается положительным образом на избирательном процессе и поднимает личный рейтинг женщин, занимающихся политической деятельностью. Женщины-политики, как правило, отличаются исполнительностью, ответственностью и, если берут на себя ведение какого-нибудь дела, то стараются довести его до конца.

Во-вторых, большинство впервые избранных в ПП НС третьего созыва женщин пришли туда из органов государственного управления, где, по официальным данным, их число на тот же 2004 год составляло 62%. (На сегодняшний день — вообще 70%). Любопытно, что за 1996–2000 годы численность женщин в структурах исполнительной власти лишь возросла. В 17 из 27 министерств их удельный вес превышал 50%. В остальных (за исключением силовых) колебался от 30 до 50. Например, Минстатистики и анализа почти на 90 процентов было укомплектовано представительницами слабого пола.

В-третьих, логично было предположить, что поработавшие под казенным контролем, уяснившие правила игры в госаппарате, получающие регулярное жалование, новоиспеченные обладательницы депутатских мандатов рассматриваются как предельно управляемые и предсказуемые. А бюрократический опыт одобрения законопроектов — дело наживное. Большинство из них были дисциплинированы, с ними можно было легко договориться. Они хорошо умели выполнять указания, исходящие сверху, а принимать решения, как показала дальнейшая практика, была не их задача. Также, вероятно, предполагалось, что во фракцию оппозиционеров, если бы такая появилась в ПП № 3 (во втором созыве верхней палаты такая была — называлась депутатская группа «Республика»), они никогда бы не пошли.

Показательный случай, лишь подтверждающий вышесказанное: для многих из них стало неприятным сюрпризом, что руководство палаты, оказывается, пусть отчасти и формально, но все же избирается самими депутатами. А в Администрации никто и не думает, чтобы снисходить до назначения председателей комиссий.

Если в 2000 году среди 642 кандидатов в депутаты женщин было 79 (то есть 12%), а избрано лишь 14 (чуть больше двух процентов от общего числа кандидатов и почти 18 от числа кандидатов-женщин), то уже в 2004 году из 359 кандидатов обоих полов женщин было уже 22%. Абсолютная цифра почти не изменилась — 78 претендентов-женщин.

Избранию тогда подлежало 32%, что составило 9% от общего числа кандидатов и почти 40% от числа женщин-кандидатов. Тенденция? Вовсе нет. Есть веские основания полагать, что очередное «высочайшее» указание тогда просто было выполнено на твердое «хорошо».

В Палате представителей текущего (шестого) созыва, избранного осенью 2016 года, женское представительство по сравнению с предыдущим, пятым, увеличилось на 9 человек и составило 38. Это 34% от общего числа депутатов. Благодаря этой цифре наш парламент вообще рекордсмен в ЕАЭС, а в рейтинге международной организации Inter-Parliamentary Union (IPU) наша страна занимает 29 место в мире.

Женщина на главном посту страны — из области фантастики?

Для того, чтобы начать разговор на эту тему, есть смысл упомянуть результаты исследования РОО «НИСЭПИ», проведенное в ноябре того же 2004 года, когда был взят курс на хотя бы номинальное, но расширение участия женщин в отечественной политике. Вернее, ту часть исследования под названием «Женское лицо белорусской альтернативы», итоги которого на тот момент были интересны еще и в разрезе лихорадочных метаний белорусской оппозиции в поисках единого кандидата в президенты для выборов-2006.

В ходе того исследования изучалось отношение белорусов к потенциальным кандидатам-женщинам. Хотя в целом в постсоветских странах готовность общества к избранию женщины в качестве главы государства значительно ниже, чем во многих странах Запада, за первые годы XXI века у нас появилось немало активных и профессионально подготовленных женщин, в некоторой степени завоевывавших политический авторитет к моменту проведения опроса.

Организаторы исследования на вопрос: «Представьте, что на выборах президента Беларуси предлагаются кандидатуры Лукашенко и фамилия женщины-кандидата. За кого из них вы бы проголосовали?» получили любопытнейшие результаты ответов.

У Лидии Ермошиной было 4,8% (тут и далее — десятые части важны). Кандидатуру Ирины Красовской одобряли 9,2%, Людмилы Грязновой — столько же. У Татьяны Протько было 11,4%, а у Натальи Машеровой — аж целых 15,9%.

Так, еще в 2001 году, после обнародования Натальей Машеровой (на тот момент уже находящейся в статусе депутата Палаты представителей) своих президентских амбиций, ее рейтинг пошел резко вверх. Люди, даже в сельской местности, нередко жаждут нового, а тут была еще и такая известная фамилия. Виноват в этом, в первую очередь, сам Лукашенко, создавший в свое время миф о Петре Машерове. Вот почему дочь последнего на тот момент представляла серьезную электоральную угрозу для власти. Для того, чтобы Наталья Машерова не участвовала в выборах главы государства в качестве кандидата, власти тогда пришлось приложить немалые усилия. В 2005 году переименование проспекта Машерова в проспект Победителей, равно как и присвоение имени бывшего партийного руководителя БССР нескольким обычным улицам столицы — было в ряду этих усилий.

Вместе с тем, как выяснилось в ходе опроса, электорат потенциальных кандидатов-женщин почти совпадал с демократическим электоратом в целом. Специфически женского в нем было немного. Потенциальный электорат кандидатов-женщин не совсем совпадал с электоратом кандидатов-мужчин, а по некоторым характеристикам был даже ближе к электорату в целом.

Отсюда вытекал главный вывод исследования — конкурировать на равных с мужчинами в борьбе за пост президента белорусские женщины на тот момент совершенно не могли. Что спустя даже одиннадцать лет, осенью 2015 года отчасти подтвердил «кейс Короткевич» — первой в истории независимой Беларуси женщины-кандидата в президенты, по официальным результатам набравшей 4,42% голосов избирателей (или 269 542 в абсолютных цифрах). Тем не менее, прецедент был создан: кандидат «женского пола» был не только зарегистрирован, но и смог провести в целом полноценную избирательную кампанию.

Год спустя, в ходе парламентских выборов-2016, белорусские власти пропустили в ряды депутатов Палаты представителей двух «инакомыслящих», причем это были оппозиционеры, не известные доселе широкой публике. И более того — женщины, а именно: член Объединенной гражданской партии (ОГП), юрист и предприниматель Анна Канопацкая, а также заместитель председателя «Таварыства беларускай мовы імя Францішка Скарыны» (ТБМ), научный сотрудник Института языкознания Елена Анисим. Любопытно, что Анна Канопацкая баллотировались в парламент по тому же округу, что и экс-кандидат в президенты Татьяна Короткевич.

В ходе первой сессии новоизбранного парламента присутствие Анисим и Канопацкой было заметно лишь по вопросам, которые они задавали в ходе отчета правительства парламенту, а также отдельным чиновникам, представлявшим законопроекты депутатскому корпусу. Тут Анисим безусловно выделялась, так как она практически единственный депутат, который всегда говорила по-белорусски. Но затем Канопацкая развернула довольно бурную деятельность, как в стенах парламента, так и за его пределами. К таким инициативам, в частности, относится начало гражданской кампании под названием «Вперед, Беларусь!» и недавнее намерение выдвинуть свою кандидатуру на пост председателя Объединенной гражданской партии. Лично у меня сложилось стойкое впечатление, что при подобной динамике будет логичным услышать заявление Анны Канопацкой об участии в будущей президентской кампании в качестве кандидата. Даже если события будут развиваться по подобному сценарию в режиме максимального благоприятствования ее (гипотетически возможным) президентским амбициям, то на сегодняшний день можно утверждать с довольно высокой долей вероятности, что к «кейсу Короткевич» просто добавится «кейс Канопацкой». Причем, в процентном отношении — с очень близкими результатами. И это случится вовсе не потому, что конкретный кандидат-женщина «плохой» либо «хороший». А потому, что женщина на главном посту государства (да и во власти вообще) пока что диссонирует с патриархальной структурой нашего общества. Здесь как никогда уместно вспомнить фразу главы Центризбиркома Лидии Ермошиной, сказанную ею в декабре 2010 года, правда, по другому поводу: «Сидели бы дома, борщ варили».

Расширение женского участия в жизни общества — дело, безусловно, хорошее. Проблема в том, что в наших реалиях речь пока что может идти только о номинальном (фактически — за счет за счет особых квот) расширении женского влияния в обществе, но никак не о реальном влиянии. Ведь для этого нужно время. Причем гораздо большее, чем потребуется для изменения этой самой структуры общества.

Напоследок приведу интересные данные результатов недавних выборов в Минский городской совет депутатов. Если в прошлом созыве из 57 депутатов женщин было 17 (или 29,8%), то в нынешнем — лишь 14 (что есть 24,5%). Получается, что до «минимум трети женщин» в этот раз не дотянули. Разумеется, ненаучно делать какие-либо выводы, исходя только из этих цифр. Но вдруг мы постепенно от «квотного» подхода перейдем к схеме, когда во власть приходят, что называется, «своим ходом», хотя бы в столице? Хотелось бы надеяться.