В своем послании белорусскому парламенту в апреле нынешнего года белорусский Президент Александр Лукашенко по понятным причинам попытался прогнозировать сложное будущее для нового Европейского Союза. С учетом того, что вся аналитическая машина главы белорусского государства далека от объективности и направлена главным образом на то, чтобы любыми способами легитимизировать проводимый им курс, важно время от времени пытаться абстрагироваться от президентской «аналитики» и «сверять часы» в отношении процесса европейской интеграции в более реальном масштабе времени, приближенном к тому, что на самом деле происходит в новом ЕС. Это важно для Беларуси, находящейся ныне на границе с ЕС.
Стодневный юбилей европейской интеграции уже позади. Европа погружена в серьезное осмысление дальнейших перспектив своего развития в новом расширенном формате. Серьезным прорывом в данном осмыслении стало принятие европейской конституции, которая в значительной степени позволила снять своего рода «нормативную» напряженность, ощущавшуюся сразу после столь стремительного и беспрецедентно масштабного вхождения в ЕС одновременно 10 новых государств.
Непросто начать жить по единым законам
Сегодня, когда праздники по случаю единства позади, повседневная обыденная реальность ставит перед новой Европой серьезные вопросы: как образовать единое правовое пространство, необходимое для нормального функционирования Союза; как преодолеть евроскептицизм и направить в нужное русло процесс формирования законодательных и исполнительных институтов Союза; как обеспечить устойчивое развитие ЕС; и, наконец, как наилучшим образом выстроить парадигму отношений Союза с США?
Общие законодательные основы — залог устойчивого развития любой системы. Но удивительно — препятствием для быстрой адаптации к новым законам в рамках расширенного ЕС неожиданно стали технические проблемы. Несмотря на то, что большинство новых членов ЕС уже давно начали процесс гармонизации своего законодательства, 1 мая 2004 года стало для них своего рода «моментом истины» с точки зрения понимания, что работа эта потребует еще многих усилий.
Важные законы, принятые ЕС в период с февраля 2003 года по май 2004 года, необходимо перевести на национальные языки. Те же законы Европейского Союза, которые страны Центральной и Восточной Европы адаптировали к местным условиям и уже начали применять, с 1 мая 2004 года, по замыслу ЕС, должны были быть отменены, и в действие должны были вступить оригинальные законы ЕС. В этой связи многие государства представили официальные переводы оригинального европейского законодательства в Европейскую Комиссию заблаговременно, еще до 1 мая, но техническая машина ЕС оказалась неспособной вовремя обработать такое количество переводов. Это значит, что переводы оказались попросту неутвержденными. Чтобы восполнить правовой вакуум, было решено продлить срок действия национальных законодательств. Многие новые члены ЕС, однако, официально отменили их действие. Поэтому на нынешнем этапе точное состояние законодательной базы у «новичков» Европейского Союза описать сложно, и, как следствие, общая законодательная база ЕС находится пока в подвешенном состоянии.
Масштабы проблем в области правового обеспечения действительно впечатляют. Для этого достаточно представить себе, что все юристы, адвокаты и судьи новых членов ЕС должны четко владеть основами европейского законодетельства, так называемого acquis communitaire, которое составляет сегодня примерно 85 тысяч страниц компактного текста. Такая реальность является серьезным вызовом для многих правовиков стран Центральной и Восточной Европы, которые работали и работают в относительно небольших сферах правового регулирования. Например, общий текст венгерского национального законодательства составляет сегодня только 15 тысяч страниц. Кроме того, многие местные юристы до настоящего времени в полной мере не владеют целостным представлением общей законодательной системы ЕС и не имеют необходимой четкости относительно того, какое законодательство — европейское или национальное — применять. Пока данная проблема не принесла серьезных конфликтов, но, как предполагают эксперты ЕС, контракты, которые заключаются сегодня, в условиях перечисленных правовых пробелов, могут стать почвой для серьезных юридических конфликтов в будущем, в том числе споров, которые будет сложно решить.
Естественно в этой связи предположить, что правовая неразбериха в первую очередь может затронуть предпринимателей, которые уже сегодня вынуждены вкладывать немалые средства в процесс законодательного обеспечения деятельности своих фирм. Это, в свою очередь, может привести к банкротству многие малые фирмы, которые окажутся неспособными обеспечивать крупные финансовые инъекции в правовую сферу.
Экономического «кошмара» не будет
Вместе с тем, общие экономические перспективы масштабного объединения, произошедшего 1 мая 2004 года, большинство экспертов оценивают достаточно позитивно. В дополнение к очевидным преимуществам, которые большинство стран Центральной и Восточной Европы имели еще задолго до вступления в качестве ассоциированных членов, уже само членство в ЕС стало важным позитивным психологическим фактором как для восточных стран, так и для Запада. Это проявилось в основном в четырех основных областях: повышении интереса инвесторов, транснациональных партнерских связях компаний, стимулировании экспорта фирм из стран Центральной и Восточной Европы и возросшем туристическом обмене. В действительности, в определенной степени осторожные до момента формального членства новых государств западные фирмы почувствовали себя гораздо свободнее на фоне понимания, что страны Центральной и Восточной Европы теперь в полной мере члены ЕС со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями. Особенно это ощутимо на примере работы средств массовой информации, которые перестроились гораздо быстрее остальных структур бизнеса и сегодня уже практически полностью обеспечивают информацией все новое европейское пространство. Это важно, поскольку роль СМИ в процессе дальнейшей консолидации Европы сложно переоценить.
Раскрепощенные психологически, деловые структуры как на Западе, так и на Востоке стали активнее строить транснациональные отношения, которые, в свою очередь, помогают восточным фирмам и компаниям повышать свою конкурентоспособность на общеевропейском рынке. Ярким примером в этом смысле может служить Польша, экспорт молочной продукции которой возрос на 5 процентов по сравнению с домайским периодом нынешнего года. В этом смысле психологический фактор вновь важен, поскольку доверие к восточноевропейским товарам на Западе растет.
Позитивная тенденция наблюдается и в области туризма. Хотя в западных источниках пока сложно найти точную статистику, общая экспертная оценка свидетельствует о том, что количество западных туристов благодаря введению безвизового режима в Центральной и Восточной Европе в нынешнем году возросло (например, Чехия опубликовала недавно показатели роста туристических обменов на 5 процентов только за период с 1 мая по 30 июня 2004 года).
Очевидно, что рост доверия трудно измерить в одночасье, но также очевидно, что в долгосрочной перспективе данный фактор будет иметь позитивный эффект.
Небольшой по времени период функционирования расширенного ЕС продемонстрировал достаточно впечатляющие темпы роста потоков финансирования в новые страны европейской семьи, которые были предусмотрены фондами Западной Европы специально для стимулирования экономического развития новых членов. Например, Польша получит в период 2004-06 г. г. примерно 10,3 миллиарда долларов на структурные реформы. Если при этом учесть поток средств из польского государственного бюджета и инвестиции частных компаний, то данный показатель приблизится к 19 миллиардам. Такая статистика не может не впечатлять. Чехия — меньшее по территории и населению государство — получит примерно 3 миллиарда долларов.
Пропорциональные объемы финансирования в рамках данной суммы поступят на совершенствование структуры промышленности и бизнеса, транспортной инфраструктуры, человеческих ресурсов. Сельское хозяйство, о котором в столь печальных тонах говорил в своем послании парламенту белорусский президент, также не останется без поддержки, но основной поток ресурсов будет направлен на модернизацию экономики региона. Таким образом, экономические преимущества объединения будут все более очевидными в средне- и долгосрочной перспективе.
Объективная реальность евроскептицизма
Официальная белорусская псевдоаналитическая и информационная машина активно «разрабатывает» проблему евроскептицизма. Данный вопрос уже поднимался в виртуальном пространстве «Нашего мнения» (см. «В помощь сторонникам евроскептицизма»). В действительности, многие западные аналитики говорили и продолжают обсуждать перспективы роста скептического восприятия идеи единой Европы одновременно с ростом ксенофобии в регионе.
Как ожидалось, выборы в европейский парламент должны были подтвердить эту тенденцию. Отчасти это случилось, но в целом итоги выборов оставляют смешанное впечатление.
Например, в Польше критически настроенные по отношению к процессу европейской консолидации партии получили около 40 процентов голосов. Но данный фактор, однако, не может быть в полной мере индикатором 40 процентов евроскептицизма в польском обществе. На итоги голосования влиял, несомненно, более широкий спектр проблем, хотя в целом, конечно, нельзя отрицать, что евроскетицизм в Польше более значителен, чем в каком-либо ином новом государстве ЕС, и будет одним из ключевых фаторов польской политической палитры в течение предстоящих нескольких лет.
В Венгрии и Чехии правые партии также придерживаются евроскептической концепции. Однако эксперты отмечают, что такая тенденция скорее представляет собой проявление недовольства нынешними правительствами в этих странах, чем выражение недовольства по поводу самого фактора членства в ЕС.
Отдельные аналитики указывают также, что признаком скрытого евроскептицизма может быть низкая явка на недавние выборы в Европарламент. Однако данный тезис может быть опровергнут также в достаточной степени убедительным утверждением о том, что итоги голосования свидетельствуют о низкой пока степени осведомленности граждан о структурах Европейского парламента, их роли, возможностях и полномочиях.
Да и в целом тема европейской интеграции утратила ареал торжественности, который окружал ее на протяжении последних лет, население «устало» от постоянного акцентирования внимания на данной тематике, которое, несомненно, имело место накануне, особенно на протяжении последних месяцев непосредственно перед объединением.
Сегодня признано, что практически во всех странах региона ни национальные правительства, ни участники выборов не смогли воспользоваться в полной мере представленными возможностями для информирования общественного мнения о Европарламенте и акцентирования внимания на европейских проблемах в ходе избирательных кампаний. В основном выборы в европейские законодательные структуры рассматривались как промежуточный этап на пути к предстоящим выборам соответствующих национальных органов. Не европейские, а национальные проблемы доминировали в процессе выборов. Кроме того, как оценивают наблюдатели, СМИ во многих странах также не придали выборам должного внимания. В результате, по оценкам социологов, примерно 50-70 процентов населения посчитало, что избирательные кампании в европейские структуры должны быть построены практически исключительно на национальных, а не общеевропейских проблемах.
В целом проблема евроскептицизма сложна и в действительности пока во многом обусловлена национальными факторами, которые будут продолжать играть серьезную роль и в среднесрочной перспективе. Но в целом проводимые в различных странах исследования общественного мнения свидетельствуют о том, что население как раз зачастую больше верит в единую Европу, чем в национальные правительства. Однако те политические партиии, которые желают создать свой «капитал» на основе евроскептицизма, могут уже сегодня с достаточной степенью уверенности идентифицировать группы поддержки. К ним будут относиться, в частности, обанкротившиеся предприниматели, аграрии, пенсионеры. Но посмотрим объективно: процесс банкротства неизбежен по своей природе — ряд фирм просто не смогут конкурировать в гораздо более сложной рыночной системе, которую представляет собой Европейский Союз. Да и само по себе банкротство в большинстве случаев станет возможностью выхода бизнеса на новый, более совершенный уровень, отвечающий требованиям рынка.
Поводом для критики станет и европейская бюрократия, которая вызывает раздражение даже у традиционных членов ЕС.
Аналогичная ситуация может иметь место и сельском хозяйстве, где мощное европейское сельскохозяйственное лобби может на какой-то период создать серьезные проблемы для производителей продукции из новых членов ЕС.
Что касается пенсионеров, то вряд ли следует предполагать, что их потери в результате членства в ЕС станут существенными или будут иметь место вообще. Но в любом случае, конечно, они не смогут получать те же доходы, которые будут иметь активные в экономическом смысле соотечественники, что потенциально может создавать некоторые основы для недовольства, которое объективно на бытовом уровне будет транслироваться как негативное следствие присоединения к ЕС.
Особо следует сказать о такой социальной группе, как безработные. Европейский Союз вряд ли окажется способным снять проблемы безработицы и полностью отрегулировать дисбаланс рынка труда. Безработных поэтому следует считать группой, особо подверженной влиянию национализма и ксенофобии.
В действительности наиболее крупной группой, которая выиграет от расширения ЕС, станут потребители. Именно потребители получат удовлетворение от несомненного повышения качества продукции и услуг. Однако потребители как таковые очень редко образуют организованную политическую силу, поэтому их консолидированное противодействие евроскептицизму вряд ли реально.
Таким образом, на фоне общего позитивного развития процессов внутри Европейского Союза явление евроскптицизма будет продолжать получать некоторую «подпитку», которая, как представляется, будет, однако, далека от фатальных последствий.
Трансатлантическое партнерство: взгляд на перспективы
Процесс европейской интеграции вряд ли целесообразно рассматривать вне контекста отношений расширенного ЕС и США. Динамика этих отношений представляет чрезвычайный интерес. Это неудивительно, поскольку именно эти две мощные движущие силы определяют общую динамику развития современного мира.
По мере углубления процесса европейской интеграции для многих аналитиков становилось ясно, что позиция США приобретает все более двойственный характер: администрация Дж. Буша и Конгресс США постоянно увеличивали знак вопроса в «уравнении» европейских и американских интересов. Сегодня данная тенденция приобрела настолько эксплицитный характер, что не только сами американцы, но и весь мир видит общее серьезное недовольство как на внутреннем, так и на внешнем уровне в связи с политикой самоизоляции, проводимой республиканцами.
Справедливости ради следует заметить, что на заре усилий по объединению Европы США однозначно поддерживали этот процесс. В известной речи Президента Джона Кеннеди в 1962 году, посвященной трансатлантическому партнерству, расширение ЕС рассматривалось как весомая преграда на пути возникновения опасности третьей мировой войны, а также как важный противовес влиянию СССР и распространению коммунизма.
Такое видение начало претерпевать изменения по мере того, как некоторые европейские лидеры стали рассматривать европейскую интеграцию как важный сдерживающий фактор роста американского влияния. Несмотря на это, однако, сразу после окончания холодной войны концепция европейской интеграции вновь «ожила» и получила поддержку США в рамках новой стратегии безопасности НАТО, окончательно сформированной в 1991 году.
По мере реализации стратегии, однако, политики Соединенных Штатов вновь обострили вопрос о том, какова будет степень независимости Европы в рамках нового объединения и не будет ли европейская безопасность возрастать за счет американских ресурсов, становясь при этом все более независимой от США? Напряженность начала вновь нарастать.
Чтобы ее преодолеть, было решено ввести регулярную практику саммитов ЕС-США. Эффективность ее все же оказалась невысокой. Вместо решения вопросов стратегического партнерства, обе стороны концентрировались на относительно «мелких» проблемах.
По мере продвижения процесса европейской интеграции сложности начали возникать и в экономической области. Перспектива возникновения крупного конкурирующего европейского рынка и единой валютной системы, способной серьезно ущемить власть доллара, стала все больше беспокоить США. После своего избрания Президент Джордж Буш и его команда стали все чаще применять избирательный подход по отношению к Европе, который на практике стал все более проявляться в формуле «мы контактируем с теми, кто нас любит». Таким образом у США появились «избранные» друзья в Европе — Испания, Польша и др., хотя при этом Джордж Буш посещал европейские мероприятия и встречался и с другими лидерами ЕС.
После событий 11 сентября 2001 года в США селективная стратегия Соединенных Штатов получила еще большее развитие. Министр обороны США Дональд Рамсфельд четко сформулировал принцип «миссия определяет коалицию», а не наоборот. Это был существенный разворот американской администрации на пути к дистанцированию от ЕС — своего самого крупного и традиционного партнера — и начало эпохи самоизоляции США в мире. Американцы не захотели ожидать, пока единая, но при этом многоголосая Европа достигнет внутреннего консенсуса, и предпочли линию на принятие более оперативных, но при этом самостоятельных решений.
Иракский кризис еще более обострил процесс взаимного отчуждения. Впервые в открытой риторике высокопоставленных американских чиновников появились раздельные понятия «старая» и «новая» Европа, которые, по понятным причинам, вызвали только очередной всплеск раздражения у лидеров ведущих стран «старой» Европы, прежде всего Германии и Франции (Англия в этом смысле, конечно, сохранила свой союзнический по отношению к США дух). Европа стала дробиться на части в русле американской политики. Эффект этого дробления, например, в иракском вопросе был очень близок к формуле «кто не с нами, тот против нас». Появились т. н. «письма поддержки» США от имени восьми (а не двадцати пяти) лидеров Великобритании, Испании, Италии, Польши, Венгрии, Дании, Португалии, Чехии. Затем возникла т. н. «Вильнюсская десятка» поддержки США, которая, как полагают, была спровоцирована самими американцами…
Непосредственно после завершения основной части иракской операции очевидным яблоком раздора стало стремление администрации Джорджа Буша «наказать» Германию и Францию как не поддержавших США. Германия и Франция были демонстративно исключены из участия в контрактах на реконструкцию Ирака.
На фоне последовавших после этого откровенных провалов США в Ираке ошибки американцев стали чрезвычайно очевидны. «Очки» европейских лидеров, призывавших отказаться от военного вмешательства, напротив, поднялись. Джордж Буш стал более сдержанным, а его администрация даже воздержалась от какого-либо вмешательства в процесс подготовки европейской конституции. Но многие разногласия сохранились, а критика европейской политики республиканцев стала одним из основных пунктов предвыборной программы демократов под руководством Джона Керри. Демократы сегодня говорят о факторе европейско-американского единства как ключевом в решении послевоенных проблем в Ираке и в мире в целом.
На фоне иракского кризиса Европа оказалась на высоте. Авторитет США в мире, который и без того постоянно снижался за последние годы (за исключением, быть может, небольшого периода после событий 11 сентября 2001 года, когда поддержка США в мире резко возросла), сегодня сильно пошатнулся.
Как итог, европейская политика США станет, безусловно, центральным элементом программы как Джорджа Буша, в случае его переизбрания, так и Джона Керри, в случае его выборов на президентский пост. Суть этой политики будет, конечно, поддержка консолидации ЕС.
В европейском кризисе …все спокойно
Как и все крупные трансформации, рождение новой Европы 1 мая 2004 года было одновременно торжественным и болезненным. На фоне внешнего ликования европейские политики заговорили об обострении кризиса ЕС, который аналитики представили в трехмерном измерении.
Именно в этом признании, которое возникло не извне, а именно внутри Европы, и есть преимущество демократии. Только демократические механизмы способны самообновляться таким образом.
Трехмерный кризис описывается как кризис (1) институтов (они перестали быть эффективными), (2) новых европейских границ (перестало быть ясным, где все-таки объединенная Европа начинается и где она заканчивается) и, наконец, (3) кризис общего видения: нужна ли такая Европа вообще и куда ведет процесс интеграции в стратегической перспективе.
Новая европейская стратегия, разработанная и предложенная европейскими экспертами на фоне признания имеющихся проблем, направлена на создание «устойчивой политической» Европы. Под политической устойчивостью понимается целый ряд мер, направленных на укрепление общеевропейской идентичности, коллективных ценностей и европейской общественной модели.
Сегодня сформулировано понимание европейской модели общественного устройства. Оно предусматривает, прежде всего, неприкосновенность прав человека, культуру как средство эмансипации, модель устойчивого развития, основанную на балансе между экономическим процветанием, социальной справедливостью и защитой окружающей среды, видение международного порядка, основанного на принципе многосторонности, а не на принципе доминирования одной страны.
Осознание и воплощение упомянутых принципов позволит в долгосрочной перспективе преодолеть такие существенные проблемы ЕС, как ослабление экономического роста, неспособность европейских институтов быстро отвечать на растущие потребности граждан ЕС, неспособность преодолеть кризис старения населения европейских стран, пошатнувшуюся веру населения в эффективную демократию.
Новая стратегия должна обеспечить также «нерастворяемость» Европы в глобальных процессах и преодолеть кризис бездействия по отношению к проблемам международного терроризма.
План конкретных шагов, которые видит ЕС для реализации данной стратегии, может быть предметом рассмотрения специальной статьи. Он впечатляет и вселяет оптимизм, а также веру в то, что это будет мощный союз.
А где же Беларусь?
То, что в результате политики Александра Лукашенко Беларусь выпала из общеевропейского контекста, давно стало печальной реальностью. Но на фоне общеевропейской динамики вопрос о том, где оказывается наша страна и наше общество, становится все более серьезным с точки зрения обеспечения устойчивости развития нашего общества, его будущих поколений.
Как ни странно, формализация расширения ЕС помогает нам осознать причины отсутствия сиюминутного коллапса так называемой «модели» Александра Лукашенко, о котором так часто ошибочно говорили западаные и отечественные эксперты. В силу своей геополитической специфики (а не политики Лукашенко) Беларусь оказалась вовлеченной в довольно устойчивый процесс обмена между Россией и Европой. Иными словами, в обмен на российское сырье мы объективно продавали и продаем в Россию низкотехнологичные, но конкурентосопособные (пока!) на российском рынке товары. Далее по цепи, мы продавали и продаем сырье или сырьевые полуфабрикаты на Запад и покупаем там высококачественные и высокотехнологичные товары.
Но данная парадигма не может быть устойчивой по своей сути. Дело в том, что обмен между Россией и Европой все более устанавливается по прямым каналам или в обход Беларуси, через Украину. Россия постепенно становится все более требовательной к качеству и технологичности и на определенном этапе перестанет проглатывать низкопробный продукт экономической антимодели Лукашенко.
Кроме того, эксперты вновь и вновь сходятся на мнении о неустойчивости России ни в политическом, ни в экономическом, ни каком-либо ином смысле. Обострившаяся на Западе на фоне последних событий у нашего восточного соседа дискуссия о том, что Россия в ее нынешнем виде — это государство без будущего, не может оставаться без внимания. Ведь еще совсем недавно складывалось впечатление, что мир признал, что авторитарные фрагменты развития России могут быть помещены за скобки на фоне главного — стабильности, о которой так много говорил Владимир Путин.
Стабильность России, однако, постоянно рассыпается на глазах, как карточный домик. Крушение сразу двух самолетов, взрыв автомобиля в Москве, подъем военной активности чеченских сепаратистов, терроризм в Беслане свидетельствуют о том, что терроризм в России постепенно трансформировался в довольно устойчивый феномен. Причем терроризм именно с российскими, а не международными (как это хотелось бы видеть Владимиру Путину) корнями.
Недовольство новой системой социальных гарантий, которую недавно тихонько утвердил Владимир Путин, несмотря на массивные протесты населения, банковский кризис в июле, непрекращающаяся возня вокруг ЮКОСа, новая волна вывоза капитала из России — все это ставит под сильное сомнение утверждение о том, что Кремль держит ситуацию под контролем. Единственное, что, кажется, удалось стабилизировать в России, — это авторитарный контроль на политической сцене, в бизнесе и гражданском обществе. Но авторитарная стабильность постоянно дает трещины. Это неслучайно. Это закономерно. И опасно в применении к той парадигме, которую использовало и использует правительство Лукашенко, постоянно делая Беларусь зависимой от опасных флуктуаций на Востоке.
Опыт ЕС демонстрирует и всю сложность процесса объединения законодательств, о которой так долго рассуждал Александр Лукашенко в отношении провального проекта белорусско-российского союза. Сегодня резонно спросить: были ли когда-либо Беларусь и Россия готовы начать реально этот процесс? Анализ подсказывает определенно негативный ответ.
В общих чертах, каждый раз, когда тема развития ЕС и состояние современной Беларуси сопоставляются и противопоставляются в процессе анализа, неспособность команды белорусского президента разработать хотя бы минимально внятную и очерченную стратегию и видение развития Беларуси просто потрясает.
Единственное в этой связи вселяет оптимизм: авторитарному хаосу всегда непременно приходит конец.