Августовская лекция в магазине «Логвинов»
Катастрофа есть резонанс. Катастрофа есть эффект. Как в кегельбане — шар пролетел и все вповалку. Сам по себе шар не катастрофичен. Катастрофой становятся следствия его движения. Соответственно, в культуре катастрофичны события с мощным негативным резонансом. Иначе говоря, драмой становится то, что мы готовы считать драмой. А катастрофой, соответственно, то, что мы читаем как катастрофу.
Первый и главный тезис здесь таков: мы сами ранжируем реальность. Мы — авторы своих культурных триумфов. И своих культурных катастроф. Катастрофичность беларуской культуры — наше собственное изобретение. Итог нашего вечного спора с реальностью.
Чем занят думатель? Думатель думает. Грезит наяву. Играет в слова. Строит концепты. Конструирует схемы. Думатель живет в мире, который придумал сам. Построил из подручного материала. А он разный: кому Канчэўскі, Гедройц ды Бабкоў, каму — Хайдеггер, Гигин и Татьяна Щитцова, а кому вообще Дугин, Федя Бондарчук и заслуженный военно-полевой ансамбль «Любэ». Сколько есть способов думать Беларусь? Ровно столько, сколько существует таких личных ресурсов материала для сборки.
В чем едины одержимый лукашист и неистовый борец за Евросоюз? В том, что считают свою схему самой верной. И единственной, способной дать счастье стране. Все, что в нее не укладывается — в лучшем случае, ошибка. В худшем — катастрофа.
Проблема, однако, в том, что точно в схему реальность не ложится никогда. Потому думатели вечно хотят ей помочь. Там подрезать, тут подправить, здесь подклеить, там убрать. Так думатель культуры вырастает в ее режиссера. А у режиссера два главных кошмара: а) когда замысел не воплощен б) когда спектакль отдали другому.
Большинство наших траблов как раз и связано с войной словарей и борьбой за штурвал. С одной стороны «ренессанс самобытности», с другой — «забойства культуры», с одной — «духовное возрождение», с другой — «жахі русіфікацыі», с одной — «русский мир», с другой — «беларускае гетта». Что конфликтует с чем? Одни маркеры реальности с другими. Это битва бумажных драконов. А реальная культура живет в паузах речевок. И, как правило, ничего о них не знает.
Чем плох неточный маркер? Тем, что он сбивает прицел и путает карты. В фэйковом поле госТВ живут картинные пейзане, ухоженное начальство и вечная победа. Картонный андергаунд населен поющими качками в татушках, хлопцамі-балахоўцамі, Саўкай ды Грышкай і штодзенным забойствам матчынай мовы. Двойное трывожнае шчасьце: крик сверху — «мы победили, но нужно быть начеку», крик снизу — «ўсё роўна мы пераможам, бо іначай быць проста не можа». Две сказки для мозаичной страны — обе про какую-то другую Беларусь.
Ясное дело, они не совместимы. Натурально, основные каналы коммуникации и финансовые ресурсы закрыты для низовых инициатив любого профиля. Поэтому у анархо-культур-активистов периодически возникает соблазн договориться с системой. И катастрофой тут оказывается провальная попытка переговоров. Но так картинка видна с нашей стороны. А с другой все совсем иначе.
Сам факт наличия госкультуры и госфинансирования — никак не катастрофа. Катастрофа — это фатальный сбой программы: превысил скорость, свернул не туда и вылетел с трассы. А какие тут катастрофы, когда никуда не едешь, а просто куришь в окошко, пока сотрудники качают авто? Госкульт просто так устроен. Это его нормальное состояние. Захочет сделать «Грэмми» или «Оскара» — все равно на выходе будет «Базар».
Для мертвой системы арт-активист — аномалия. С ним нельзя сотрудничать. Его можно только усвоить. А потому за каждым хождением во власть — стайки обиженных культур-партизан. Сменится власть — обиженных меньше не станет. Поскольку управляемая культура травматична по определению.
Нервные умники живут в условном мире бла-бла-бла вокруг культуры. Это танцы вокруг знаков, и победа тут — экспансия «верного» символа. Точнее, вытеснение нашим ненашего. За что боремся? За тарашкевицу. За вышиванки. За красно-зеленые бантики. С чем сражаемся? С бел-чырвона-белым. С нячэсными цишотками. С неправильными фотками и не теми блогами.
Нам врут про войну культур. Врут все, кто пробует быть режиссером. Врут по разным причинам. Прежде всего потому, что война — это понятно бывшим советским. Своих не бросаем, пленных не берем и наше дело правое. Любая авторитарная система — ничто без культуры войны. Способности выдать непонятное за диверсию.
Война хорошо продается и легко усваивается. Сразу ясно, что, зачем и почем. На восток гоним декоративное православие, бронзовых Пушкиных и славные победы над голландскими панками, на запад — культур-партизанство и інтэлектуальны супраціў.
Есть еще, правда, новинка прошлого сезона — беспартийная культура-3. Зона анархичного хипстерского арт-дизайна. Но на уровне креатива она остается штучками продвинутого меньшинства — лабораторными опытами фестиваля Adnak! c минимальным резонансом за его пределами. И возможностью раз в год о себе заявить — с паузой до следующего феста. Это низовая культура ремесленных цехов без шансов стать индустрией.
Напарник культур-креатива — культур-потреблянс. Здесь тоже все не просто. В провластных юзеров верится слабо. После очередной телетрансляции так и тянет назвать их исполняющими обязанности публики. Партизанских юзеров узнаешь по тревожному взгляду, рюкзачку с ленточкой верного узора и годовому литовскому шенгену. И первые, и вторые культуру потребляют в режиме групповых ритуалов лояльности.
Но большинство культур-потребителей существует вне идеологических схем и демонстративно беспартийно. Есть, конечно, тут продвинутые евро-эстеты. Но рядовой беспартийный юзер — существо без принципов и живет инстинктами. Он опционально любит сразу всё: эспрессо допио, Стаса Михайлова, вышимайки, галерею Ў, журнал RollingStone, Виктора Мартиновича, салют и красно-зеленые флажки. Спорить с такими смешно. Обучать их нет смысла. Все равно народ сдастся на милость победителя.
Что остается? Отрада мелкого частника. Безотходное производство DIY: «сам придумал — сам устроил — сам тащусь». Звучит отлично. Для тех, кто не пробовал превратить эти самоделки в бизнес.
Акей, но мы-то умные и злые. Мы воюем. А на войне как на войне. Главное — зачистить площадку и подавить противника. Благо, он под рукой. Любимое занятие в узком кругу — обсмеять «Славянский базар». Или ужаснуться выбору на детское «Евровидение». В крайнем случае злобно обсудить, когда же выйдет на экраны позорный «Авель». Наезд — мое второе имя.
Это перманентный нервный срыв. Ластаўкі ў стрэсе. Ежедневные движения в неправильном, вражеском культурном поле порождает странную культурную зависимость в стиле стокгольмского синдрома: прочную привязку к родному трэшу. Любимым видом спорта становится домашняя критика культуры.
Мы смотрим свою культур-катастрофу как телесериал. С безопасного расстояния. Страдаем, конечно. Морщимся. Ехидничаем. Но как образцовый зритель ведем себя тихо, не мешаем автору высказаться. Нет, мы, конечно же, знаем и других авторов — но вот этот говорит уже так давно, что мы привыкли и воспринимаем его почти как природное явление. Естественный и неизменный фон всех жизненных циклов.
Эффект стабильного дежавю неслучаен: белкульт как матрица элементарно не заточен на свое расширение. Он радостно тиражирует песни мертвых матросов, а любое отклонение от партитуры готов оспорить в суде (см. скандал вокруг трибьюта «Песнярам»). Он не знает как быть с неформатом и предпочитает отмалчиваться — поэтому у нас нет и еще долго не будет вменяемой культур-критики. Он использует свою убогость как алиби и ресурс финансирования. Он расписан по ролям и нарезан как пирог. Причем уже давно, поэтому новых стульев на этом чаепитии не предвидится. А еще он прекрасно монетизирует свои травмы.
Короче, системному белкульту очень нужна катастрофичность — поскольку если ее убрать от картинки почти ничего не останется.
Итак, катастрофичность белкульта — наше собственное изобретение. Коллективное селфи на фоне системного Апокалипсиса. Мы с какого-то счастья назначаем «Базар» событием года — а потом дружно ужасаемся. Лениво смотрим другое кино — а после радостно пинаем «Партизанфильм». Ни слова не читали из шорт-листа премии Гедройца — зато про свары в ее жюри знаем почти все. Твердо верим, что в Берлине, Лиссабоне и Варшаве лучше. Всегда. В любую погоду. И это — еще одна сказка про нас. Сказка о культуре, проигравшей свою войну. И сейчас подбирающей калек и фриков.
Эти сказки врут. А если слова врут, надо менять слова. В нашем кейсе привычные схемы борьбы уже не работают. Сюжеты языковой и любой другой монолитности в дизайне нации отыграны еще в позапрошлом веке. С контркультурой и диссидентским подпольем разобрались, когда кончился коммунизм. Что осталось? Иногда кажется, что только игра теней.
Войны культур в стране нет — поскольку нет системных субъектов противостояния. С одной стороны — державный петух с отрезанной головой, чистый генератор белого шума. С другой — разъединенные фабрики мысли, мутирующие в (само)пиар-агентства и кружки по вышиванию. Что до внешних культурных интервенций — «русский мир» возможен как мобилизационный ресурс восточного соседа, но совершенно бесплоден как сценарий нашего общего будущего. Катастрофа не просматривается. Просто потому, что терять еще — или уже — нечего.
Ситуацию точнее оценивать не как войну культур, но как затянувшуюся коллективную формовку нулевого уровня национальной идентичности. Она вышла из-под контроля власти — и это плюс. Но при этом не получила адекватных механизмов своего развития. Вместо качественного роста идет фрагментарная рекламная раскрутка.
Декоративная тутэйшасьць стала модным трендом — и превратила национализм в прикольный аттракцион. В 90-х клепали моладзь з ідэяй. В 2010-х– массовку на 3 июля, националистов выходного дня. С «Погоней» системе договориться трудно — а вот с расшитыми рубашечками милое дело!
Но вот вам простые вопросы: возможен ли негодяй в вышиванке? А вор из музыкального андеграунда? А как насчет беларускамоўнага дыктатара?
Мова — это еще не нация. Выцинанка — не судьба. Простые знаки идентичности не значат ничего, если за ними нет новой культурной политики.
Выброс национал-дизайна не меняет правил игры — и в тени власти проживет недолго. До очередной смены курса. Массовка быстро наиграется и уйдет к другим. Шумовому белкульту пока нечем ее удержать.
То, что происходит сейчас — с БТшными дикторами в вышиванках, и НейроДюбелем в Мирском замке — не системная победа, а первые опыты сопряжения знаков. Это всего лишь разметка стройплощадки на завтра. Подвоз гвоздей на стройку с обкуренным прорабом.
Радоваться пока нечему. Мало фишечек и костюмчиков. Нужен сюжет. Или сюжеты. Последнее дело — ждать пока их кто-то напишет за нас.
Это не проблема формовки коллективной души или всенародной ментальной мобилизации.
Вопрос в том, хватит ли нам — каждому на своем месте и по своему разумению — креативной энергии, чтобы остаться собой. Чтобы попасть не в рядовые великого плана, а в соавторы мозаичного пазла культуры пограничной нации.
Мы так много спорим о культуре, что почти забыли как она делается. А она делается никак не через тиражирование единственно верного концепта. Жутко представить себе культуру по Гигину. Или по Чергинцу. А что, по Северинцу или Вячорке было бы лучше? Не думаю. Любой человек с планом — потенциальная проблема.
Глупо считать, что культурой нации можно рулить. И окультурить всех по единому образцу в приказном порядке. Поголовный переход на мову тут ничего не решит.
Переименование ресурса KYKY.org в Минкульт, а Минкульта в ресурс KYKY– тоже. Раздача вышемаек в воинских частях — тем более. Что реально меняет пейзаж? Наша приватная готовность раскрасить один из его фрагментов.
Говорят, что не хватает моральных авторитетов, титанов мысли для недодуманной нации. Мол, капитанов маловато. Я принципиально не согласен. Жить с оглядкой смешно и глупо. Живая культура — всегда поверх барьеров и поперек прописям. А это значит, что командиры ей не нужны. И радикальное несогласие — ее натуральное состояние.
Смена стандартов ничего не решает. А вот их расшатывание — напротив. Культурой движут не «агульная згода» и не стадный потребительский экстаз, а совсем другие вещи. Неудобные, неуправляемые: личный авантюризм, игра с очевидным, смысловые сбои и стилистические конфликты. Катастрофы — то, что нас подавляет. Культура — то, что делает свободными.
И хватит про то, что режим не тот и страна не та. Мы сами и есть страна. Мы ее живем, пока другие ее думают. Мы ее делаем, пока бредят телеканалы. Наш лучший культурный проект — это мы сами, титаны полетов в безвоздушном пространстве.
Реальный белкульт — не катастрофа. Это дикое счастье с неограниченным сроком годности. Надо только употребить его по назначению. И не ошибиться с дозой.