Сегодняшний ночной штурм палаточного городка на Октябрьской площади на глазах у журналистов показателен по двум причинам. Первая: у власти не осталось никаких ресурсов корректировки ситуации, кроме силовых. И вторая: система, сбросив личину благопристойности и «элегантности», явила миру свой реальный облик провинциального хулигана. Того самого, у которого, по Высоцкому, «кроме мордобития — никаких чудес».
Еще в канун выборов стало очевидным ключевое противоречие агитационной тактики власти — кнут и пряник в одном информационном пакете. С одной стороны неистовая пропаганда успехов и обещания светлого будущего (такого же светлого, как настоящее), с другой — откровенное запугивание и невиданное прежде административное давление на электорат. Что-то тут явно не сходилось. Если все отлично и народ поголовно влюблен в действующего президента, зачем его пугать и гнать на досрочное голосование? А если пугают и гонят, хотя по официальным медиа-каналам течет сплошной позитив, значит власть знает про себя нечто, о чем не подозревает доверчивый конформист-обыватель.
Это действительно так. Нервозность родного руководства ныне объяснить можно единственно возможным образом: «оглушительный» вождь знает свой реальный процент. И это знание лишает его покоя. Именно этого знания он не может простить своим оппонентам.
Как бы ни твердили штатные пропагандисты об отсутствии у «неправильных» кандидатов в президенты внятной народу программы, именно нынешний начальник, а не Милинкевич или Козулин, оказался после выборов в абсолютно патовой ситуации. Той самой, где любой ход ведет к ухудшению положения. Справедливо говорят об отсутствии должного креативного элемента в действиях оппонентов власти. Но еще в большей мере это справедливо по отношению к самой власти.
Нелепые сказки про отравленные водопроводы и взрывы в школах, напоминающие лучшие образцы сталинской пропаганды по борьбе с «вредителями», неуклюжие силовые акции по задержанию студенток теологического факультета, следующих к месту учебы и аспиранток с термосом чая, развеселые телесюжеты, рифмующие кадры палаточного «майдана» со спящей на снегу бродячей собакой… Степень абсурда властных инициатив достигла предела. И даже заезжие московские политтехнологи не в силах спасти ситуацию. Вождь оставил себе единственный вариант: дальше можно лишь крепче закручивать гайки, неизбежно сползая к полицейскому государству северокорейского образца. И проводя бессонные ночи в ожидании момента, когда резьба сорвется.
Ресурс насилия, как и все прочие, имеет свой логический предел. Выбрав этот путь, власть фактически начинает открытую войну со значительной частью своего народа, своими руками формируя мощную волну социального недовольства. За каждым из схваченных стоит не один человек — родные, близкие, друзья. И всех их будет очень трудно убедить в том, что мы живем в лучшей стране Европы.
Шизофрения власти — в стремлении заставить себя одновременно любить и бояться. Точнее — в стремлении назвать страх и покорность любовью. Показательно, что на Октябрьскую площадь защитить систему перед лицом жителей палаток пришли не стройные колонны БРСМ-овцев, не толпы возмущенных рабочих, не отряды идеологических работников, а «пьяные» провокаторы, кучки матерящейся красно-зеленой молодежи и — в финале — крутые парни с дубинками. Настойчивые речи про «дармовую водку» и «20 тысяч каждому» — единственное внятное обывателю объяснение мужеству обитателей «майдана». Потому что зашуганному электорату под силу в лучшем случае рапортовать и кланяться. Но вот сделать что-то «за идею» — никогда. По очень простой причине: нет у него никакой идеи. «За стабильность» не сражаются, «за процветание» не рискуют здоровьем и карьерой.
Палаточного лагеря больше нет. Что впереди? Долгий путь к себе. К преодолению собственных комплексов, собственного страха. И явно спешат аналитики в краповых беретах, заявляя «революция окончилась». Не спешите себя хоронить, убегая в привычное «Тут ничего нельзя сделать». Можно, если не ждать Козулина и Милинкевича на белом коне. Пять дней белорусского «майдана» — стартовая точка нового времени. Очень важно, что он был. Важно, что мы были с ним. И не менее важно понять, что он остался — в наших сердцах, куда никогда не войдет ОМОН.