«Негуманное» образование (2)
Школа выполняет чрезвычайно важную для общества функцию — сохраняет и передает подрастающему поколению накопленные в нем духовные ценности. Это делает ее одним из самых консервативных общественных институтов, своего рода оплотом общественной стабильности. Необходимо потратить немало времени и усилий, чтобы в ней произошли какие-то существенные изменения. Но если они происходят, то значит — они затронули фундаментальные основы жизни общества и приобретают необратимый характер. Связь школы с обществом имеет и более непосредственный, «личностный» характер. Учителя и ученики тоже представляют собой его часть, а значит, являются носителями всех его характеристик (достоинств и недостатков). Распространенные в обществе мифы, стереотипы, страхи так или иначе проявляются в сознании учителя и проецируются на сознание ученика.
Пиетет перед «ученостью»
Отношение к науке и образованию в белорусском обществе отличается амбивалентностью. С одной стороны, массовое сознание явно недооценивает роль знания в современном (информационном) обществе. Патриархальный характер белорусской культуры консервирует здесь устаревшие (несовременные) подходы. Это выражается как на уровне государственной политики (уклон в экстенсивное развитие), так и на уровне обыденного сознания, не признающего рациональный расчет и усовершенствования (примеры тому — нерентабельность дач, неэффективность домашних хозяйств, непонимание значения рекламы и бизнес администрирования и пр.). По большому счету, наука как постоянное изобретение и внедрение чего-то нового еще не получила здесь высокого статуса. Гораздо большее значение сохраняют сугубо моральные императивы. Президентская формула счастья гласит: «Чтобы хорошо жить, надо добросовестно трудиться». (О соотношении в нашей жизни «нового» и «старого» можно судить по различным попыткам «влить новое вино в старые меха» или наоборот — «старое вино в новые меха». В результате мы видим возрожденные к жизни железнодорожные вагоны 60-х годов с креслами, старые бочки с квасом, похожие на гаубицы, и всякие другие «изобретения»). Для сравнения достаточно посмотреть, как часто в американском языке используется слово «исследовать». Предпринимать исследование чего-либо вполне естественно и для ученика школы, и служащего фирмы, и независимого журналиста.
С другой стороны, белорусскому обывателю свойственно чисто крестьянское преклонение перед подлинной и мнимой «ученостью». В прошлом именно так и относились на селе к немногочисленным «грамотным». Уважение основывалось на принципиально ином характере труда («работа в чистом», «как у господ») и подкреплялось непонятностью («мудреностью») всего научного. И по нынешний день в массовом сознании ученость связана с умением складно («красиво») говорить и писать. На этом паразитирует целая армия «псевдоученых». По своему опыту знаю немало людей «от науки», для которых «научное» и «непонятное» — понятия тождественные. Чрезмерно усложненный стиль нередко скрывает отсутствие смысла. Если попытаться изложить иной «научный» текст коротко и ясно («понятными словами»), то от него ничего не остается.
В этом смысле кампания под названием «государственная идеология» в последние годы сделала значительный шаг вперед. Она приобрела наукообразный вид. От «простых и понятных истин» ученые-идеологи перешли к теоретико-методологическим изыскам (защищаются диссертации, пишутся монографии) на тему определения фундаментальных понятий и категорий. При этом они сетуют на то, что эту дисциплину следует преподавать не на первом, а на пятом курсе. Иначе студенты не поймут всю «глубину и сложность» столь серьезной науки. А для обывателя это выглядит как дополнительный козырь в политической борьбе мнений. «Смотрите, ученые тоже на стороне президента („тоже за нас“)».
Пиетет народа перед наукой (точнее, внешней ученостью) придает уверенность, наполняет пафосом выступления телевизионных пропагандистов (вроде П. Елфимова), с «ученым видом знатока» анализирующих проблемы внутренней и внешней политики. Псевдоученостью пронизаны и транслируемые по БТ «свободные» дебаты молодежи по актуальным проблемам общественной жизни. Там, где, казалось бы, все ясно, они пытаются найти какие-то глубокие, «потусторонние» смыслы (напустить научного тумана). Это очень напоминает политические дискуссии, которые проводились в период застоя между советскими и зарубежными школьниками. «Нам удалось заткнуть их за пояс благодаря неотразимой логике», — с гордостью вспоминает детство один из моих университетских знакомых.
«Спокойное», взвешенное отношение к науке, знанию в целом, является признаком зрелой культуры. В ней есть место достоинству и иронии по отношению к самым важным («серьезным») вопросам общественной жизни. Ученые в ней не являются исключением. Здесь есть понимание того, что «многознание уму не научает», что «во многом знании много печали». Здесь знают о том, что существует феномен «умного дурака» и что ученый у власти далеко не всегда во благо. Чтобы компетентно и взвешенно решать проблемы образования и культуры, белорусскому обществу необходимо научиться быть с наукой и культурой на «ты». Без заискиваний, зависти, неоправданных ожиданий и в то же время с уважением, которого они заслуживают.
В нашем обществе пока что главным критерием ума является его внешняя атрибутика. Умеющий красиво (гладко) говорить в глазах окружающих бесспорно умен. Умеющий писать мудреным («научным») языком — тем более.
В начале 90-х, после обретения независимости впопыхах «натворили» таких школьных учебников, что застонали и учителя, и дети, и их родители. Потому что поручили это ученым из академических институтов. Людям, бесспорно, в своих областях много знающим, компетентным, но никогда не занимавшимся столь тонким (специфическим) делом, как школьные учебники. Помню, как на одном из совещаний работников образования я предложил вслух зачитать выдержки из учебника по биологии для 6-7 класса. Люди с высшим образованием (а некоторые и с ученой степенью) не могли без ошибок прочитать содержащиеся в нем определения, не говоря уже о том, чтобы их запомнить. Что же говорить о детях? А сколько нареканий в свое время вызвал учебник по истории Беларуси для 4-го класса. Он был написан языком, едва ли понятным даже десятикласснику.
Излишний (неоправданный) пиетет перед «ученостью» является одной из причин дистанцированности от школы и ее проблем, которую традиционно сохраняют большинство родителей. Сказывается слепое доверие к «специалисту» и низкий уровень самооценки («куда нам»). И напротив, бесцеремонное вмешательство в дела школы со стороны главы государства имеет в основе полное отсутствие пиетета перед наукой и учеными. Отношение А.Г. к «шибко грамотным» хорошо известно. Крайности сходятся.
Чувство меры
Философский идеал правильного отношения к жизни не случайно связан с соразмерностью, знанием и соблюдением меры. Чрезмерность, нарушение соразмерности чреваты проблемами. Взять, к примеру, нарушение соответствия между преступлением и наказанием. Неспособность к соблюдению меры выдает человека несведущего (некомпетентного) либо новичка (неопытного). Например, в 90-е годы в России предметом злых насмешек долгое время оставался образ «нового русского», безвкусно одетого и бездумно сорящего деньгами. Неспособность найти нужный тон в отношениях с наукой и образованием является верным признаком того, что белорусское общество еще новичок в определении своих приоритетов и ценностей. Как всякий новичок, оно излишне «напрягается» и попадает впросак. Как всякий «излишне напрягающийся» — проигрывает.
Белорусское общество чрезмерно в своем отношении к школе. Родители буквально «молятся» на высшее образование. (Как тут не вспомнить народную поговорку о «дураке», которого заставили «Богу молиться…».) Президент не спускает глаз с вступительных экзаменов. Официальная идеология не устает похваляться данными ООН о состоянии образования в нашей стране. Начиная с детского сада, ребенок является средством для реализации «мечт» и амбиций родителей. Это стало особенно заметно после перестройки, когда у массового родителя появилась возможность «выбирать». «У меня не было, пусть хоть у моего ребенка будет». Вот и перебегают бедные дети из школы в художественную студию, затем на спортивную секцию и т. д. Теперь у них есть все — кроме нормального детства. Данная ситуация дала различным шарлатанам от образования возможность спекулировать на родительской любви и глупости. Какой родитель не растрогается, услышав о том, что у его ребенка «выраженные» музыкальные способности и до этого их просто «никто не замечал». В начале 90-х подобным образом организовывались массовые платные курсы обучения баяну, гитаре и пр.
В массовом сознании широко распространено представление, будто обучение в школе является чрезвычайно сложным делом, в котором без помощи родителей не обойтись. Так же, как и при поступлении в вуз, невозможно добиться успеха без репетитора. Казалось бы, если судить по количеству затраченных усилий (времени, нервов), то абитуриент знает очень многое. Чего уж говорить о дипломниках (выпускниках вузов). Но не тут то было. На деле они нередко совершенно невежественны в мировоззренческих (социально-политических и гуманитарных) вопросах и ухитряются забыть даже то, что знали при поступлении. Сказывается способ подготовки к экзаменам, нацеленный на «натаскивание» и рассчитанный лишь на краткосрочную память.
Одним из проявлений чрезмерности является страсть к количеству при недостаточном внимании к качеству. Неспособность установить для себя меру, как известно, является показателем общей культуры. Способность к самоограничению в обучении, так же как и в вещах, требует определенного воспитания. В нашей стране очень престижным является наличие двух высших образований, еще лучше двух разных (кто больше?) ученых степеней. (Вспоминается мартышка в известной басне, которая не знала, куда еще повесить лишние очки.) Не зная меры, родители отдают ребенка в гимназию, где помимо обязательных школьных предметов добавляются еще и дополнительные. Современная наука подталкивает к усложнению школьных программ, введению новых дисциплин («Ну как же ребенок не будет знать о программировании!»). А мудрости для того, чтобы определиться, что ему действительно необходимо, а без чего можно обойтись, как правило, не хватает.
Трудолюбие и исполнительность сами по себе являются безусловно положительными качествами. Однако без соблюдения меры и они могут приносить вред. Вспоминаю, как в советское время к концу периода застоя (началу перестройки) в московских вузах царил откровенный «пофигизм» (наплевательское отношение) в отношении к идеологическим предметам. Преподаватели делали вид, что учат, студенты — что учатся. У тех и у других хватало ума понять абсурдность устаревшей догматики. Не хватало лишь толчка извне, чтобы все это развалилось. В Минске в это же время ситуация была совершенно иной. В вузах было достаточно преподавателей искренне верящих в «единственно верное учение» и ревностно требующих того же от студента. В дальнейшем, когда новые программы и учебники принесли школе немало хлопот, врожденное трудолюбие и исполнительность учителя (завуча) не позволяли отнестись к этому делу с прохладцей, «спустить его на тормозах». Буквально по аналогии с известным латинским изречением «плох учебник, но это учебник». Хотя всем было ясно, что в данном случае чересчур ретивое исполнительство лишь во вред.
Чинопочитание
Учет и контроль над школой со стороны государства удачно сочетаются с традиционным для белорусского общества чинопочитанием. «Ты начальник — я дурак» — гласит народная мудрость. Причем проблема в данном случае даже не столько в начальстве, сколько в готовности людей считать себя дураками. Можно привести массу примеров того, как в своем рвении угодить подчиненные заметно опережали руководителя. Отношения начальствования определяют не только атмосферу в школе и образовании в целом (между директором и учителями, министерством и школой), но и скрытую опаску родителей перед учителем. Ведь в каждом из них сидит неизжитый страх вчерашнего ученика. Тем более, что для выходцев из социальных низов все образованные традиционно приравниваются к «начальству».
В отношениях родителей с учителями в белорусской школе чаще всего имеют место крайности. С одной стороны, это нежелание иметь конфликты, даже если учитель откровенно неправ. «А вдруг он потом „отыграется“ на ребенке?» С другой стороны, это самоуверенное вмешательство в учебный и воспитательный процесс в силу недоверия к компетентности учителя. Некоторые родители считают, что во многих вопросах разбираются «не хуже». («Чему он вас там учит?») Впрочем, активно вмешивающихся явно меньше, чем в других странах. Чаще всего недовольство не выходит за рамки приватной беседы за кухонным столом.
В традициях Запада отношения между учителем и родителями во многом складываются на основе рыночной модели. Родитель выступает в роли заказчика — учитель в роли специалиста, выполняющего этот заказ. Родитель, как всякий клиент, не вмешивается в технологию «выполнения заказа», доверяя его специалисту. Здесь по определению не может быть отношений господства и подчинения. Учитель, как и всякий агент, предоставляющий услуги, не заинтересован в лишних конфликтах и недоразумениях. Поэтому лишь самые сложные из них решаются родителями с участием руководства (директора). Проблемы ученика обсуждаются не прилюдно (на родительских собраниях), а в специально оговоренное время в частных беседах с педагогом. Оценка достоинств или недостатков ученика не становится достоянием общественности. Успехи оцениваются с точки зрения его стартовых показателей. Каждый «растет» над собой, а не в постоянном соревновании (и негативном сравнении) с другими. Ведь так он может оказаться в вечных «двоечниках». Данная система является более гуманной. Она щадит психику ребенка и нацелена на сохранение его privacy.
Опека
Известно, что чрезмерная опека порождает синдром «опекаемого индивида». Человек привыкает к роли ведомого, за которого решает кто-то «мудрый». Запад столкнулся с этой проблемой в процессе создания социального государства. Советское время породило поколение безынициативных, приученных к льготам и гарантиям людей. В рамках школы проблема опеки это не только постоянно оглядывающийся на начальство директор и учитель, но и особый тип активно «участвующего» в учебном процессе родителя.
Трудно сказать точно, когда в Беларуси возникла традиция помогать детям в учебе. Сегодня эта практика приобрела повсеместный характер. В обыденном сознании царит убеждение в том, что учеба в школе не под силу самостоятельному освоению. В массе своей родители часами сидят со своими детьми за домашним заданием, заново осваивая забытые (или новые для них) предметы. Одна моя знакомая долго сетовала на то, что сын изучает английский, а у нее лишь поверхностное знание немецкого. Затем потихоньку взялась за его изучение. Чего не сделаешь ради родного чада!
Самое интересное, что учитель хорошо знает об этой проблеме и зачастую не только не препятствует этому, но и сам в своих заданиях уже ориентируется на предполагаемую помощь родителей. (В этом смысле дети, которым по каким-то причинам родители не помогают, оказываются в заведомо неравном положении.) Особенно заметно это в случаях с «неудачными» (чересчур сложными) учебниками. Из-за стиля изложения и обилия незнакомой ученику терминологии, учитель сам просит родителей уделить больше внимания разъяснению «трудных мест», мотивируя это тем, что времени у него на это попросту не хватает (опрос, объяснение, контрольные).
Внешней (поверхностной) причиной такого отношения стало продиктованное временем усложнение наук, появление новых, ранее не известных отраслей знания. Внутренними (более глубокими) являются понимание обучения, как крайне сложного и запутанного процесса, проецируемая на ребенка неуверенность в собственных силах, а самое главное — непонимание пагубности опеки для формирования личности. Сотни часов свободного времени, потерянные взрослыми за учебниками, — далеко не самый печальный итог данного подхода. Гораздо хуже то, что к подобному отношению с раннего детства привыкают сами дети. «Коллективное» обучение подрывает их инициативу и способность к самостоятельной работе, порождает заниженную самооценку. В их сознании формируется представление об учебе, как чрезвычайно трудном деле, «неподъемном» для «среднего ума». В дальнейшем это находит свое выражение в стремлении постоянно получать какие-то льготы, поблажки, привилегии.
Прагматизм
Выбирать профессию исходя из «высоких побуждений» (призвание, творчество, талант) человек стал сравнительно недавно. Точнее, когда уровень материального благосостояния общества значительно вырос и творческие профессии стали обеспечивать человеку сносное существование. В прошлом добровольный выбор «неприбыльной» специальности был скорее исключением. История дает немало сюжетов о том, как родители выступали против того (вплоть до лишения наследства), чтобы сын стал художником, писателем, музыкантом. Да и то сказать, сколько гениев науки и искусства заканчивали свою жизнь в нищете.
Сегодня ситуация изменилась. Порой с точностью «до наоборот». Работники ручного труда искренне удивляются (и обижаются) тому, какие гонорары получают за свою «работу» некоторые спортсмены. Человек всю жизнь стоит за станком и «ничего не имеет», а эта поп-звезда «покрутилась» на сцене и «имеет все, что пожелает». Где справедливость? Массовая культура сделала доступной массовому зрителю спорт, искусство, кино, за просмотр которых он (или рекламодатель) платит. Сегодня некоторые родители вполне сознательно культивируют в ребенке (едва заметив их в раннем детстве) развитие некоторых «перспективных» талантов и способностей, способных принести ему (а заодно и им) в будущем успех и благосостояние. В советское время пример сугубо прагматичного отношения к выбору профессии, прежде всего, демонстрировали выходцы из Кавказа и республик Средней Азии. Поступая на юридический факультет, они с самого начала знали, что станут «уважаемыми людьми» и потраченные деньги вернутся. Вся родня, активно помогавшая им в этом деле, получит обратно сполна.
В Беларуси, как и в мире в целом, наблюдается устойчивая тенденция роста престижности гуманитарных дисциплин. И дело вовсе не в том, что наконец-то у нас осознали ценность гуманитарного знания (подробнее об этом в третьей части). Просто эти дисциплины рассматриваются как наиболее престижные и способные обеспечить безбедное существование. Вот и ходят по Минску в поисках работы тысячи юристов, экономистов и «международников». Выбор гуманитарных специальностей носит абсолютно конъюнктурный характер и чаще всего не соответствует мировоззренческим установкам родителей.
В массовом сознании белоруса, напротив, доминирует утилитаризм — восприятие предметов с точки зрения их практической (непосредственной) пользы. Один из моих родственников из деревни в ответ на вопрос, почему он и его дети проходят через БНТУ, не задумываясь, отвечает, что у мужчины должна быть техническая специальность. Она связана с «настоящим делом», чего не скажешь о гуманитариях. Белорусскому менталитету гораздо ближе технократические, нежели гуманитарные ценности. Не удивительно, ведь крестьянский труд имел выраженный практико-ориентированный характер и требовал своего рода «технического универсализма» — умения отклепать косу, починить телегу, построить дом и многое другое. Обучение в каком-нибудь техническом вузе «на инженера» становится продолжением уже знакомого и привычного дела на более высоком уровне.
Я не говорю уже о том, что бум на «гуманитарные специальности» выражается в высоких конкурсах на «юристов и экономистов», которых лишь с большой натяжкой можно назвать гуманитариями. Чтобы удостовериться в этом, достаточно заглянуть в планы их подготовки. Одни дни и ночи напролет занимаются математикой, другие во всем ищут логику. Экономика не случайно считается самой рациональной из наук об обществе. О состоянии гуманитарной составляющей в подготовке экономистов легко узнать, посетив экономический университет (больше не скажу, чтобы кого-нибудь не обидеть). Юриспруденция в свою очередь являет собой одну из «точных» наук об обществе, пытающихся «постичь алгеброй гармонию», привести общественные нравы к общему знаменателю (закону).
Уравниловка
Советская педагогика постоянно акцентировала внимание на равенстве всех в получении образования, в способности овладевать науками и искусствами. Учитель ориентировался в основном на «середнячка», подтягивая отстающих и сдерживая отличников. По сути, школа осуществляла особый род насилия, заставляя учиться людей, для которых образование, мягко говоря, не является определяющей ценностью (т.е. людей, чуждых по духу и интересам). Элитарное образование существовало, но в скрытом виде, для «избранных». Запад в этом смысле был честнее. Там элитарное образование пусть и дорого, но открыто. Если у тебя есть деньги, то есть и возможность выбора.
В последние годы в Беларуси эта проблема вроде бы решается. Но опять же как-то своеобразно. Оставим в стороне всем известную проблему «частного». Школа в этом смысле не исключение. Элитарное образование (или претензия на это звание) появилось, но так и не появились легальные способы на него заработать. Типичный пример: преподаватель вуза (или учитель престижной гимназии) не может на свою зарплату обеспечить обучение своего ребенка. Кроме того, вызывает сомнение способность учебных заведений обеспечить тот уровень образования, который они обещают. Появилось много «остро престижных» специальностей, смысл которых, сдается, не до конца ясен даже их «отцам основателям». Для их качественного «обеспечения» попросту нет кадров соответствующей квалификации (особенно если вспомнить нынешнее положение дел с защитой диссертаций). С течением времени эти проблемы, кончено, будут решены, но поначалу все это очень похоже на профанацию.
* * *
В вопросах реформирования школы нетрудно заметить парадокс. Для того чтобы изменить общество, надо изменить школу, призванную сформировать ее будущее. А для того, чтобы изменить школу, надо предварительно изменить само общество (определяющее ее настоящее). Возникает порочный круг, разорвать который непросто. Один из способов помочь этому процессу — согласиться на содействие мирового сообщества (помощь извне). Подобную той, что оказывали послевоенной Германии американцы, разработавшие и успешно осуществившие программу по «перевоспитанию» (обучению демократии) «заболевшей» нацизмом германской нации. Сегодня мы видим, как политическое руководство Беларуси делает все для того, чтобы свести влияние западных гуманитарных фондов и организаций на белорусскую школу к нулю. Следует признать, что это по-своему очень «мудрый» подход.
Виктор Бобров
07.09.05
Другие публикации автора