Для Беларуси «региональной политики» почти не существует. Если вынести за скобки вялую интригу с «Восточным партнерством», группу разнообразных обменов начиная с приграничной торговли и заканчивая региональными семинарами по нелегальной миграции, то региональная политика отсутствует. Она отсутствует, во-первых, как процесс систематической синхронизации разнообразных практик и правил, по которым они осуществляются, и, во-вторых, как система соответствующих концептуальных проектов.
Это в частности означает, что региональная политика или шире, регионалистика, — даже если о них ведется речь, понимаются прежде всего как группа «горизонтальных» силовых напряжений между Востоком и Западом. Общеизвестный и очевидный факт: основой политических проектов белорусских элит (и большей частью контрэлит) в конечном счете выступает идея «моста» или «Большого транзита» между Востоком и Западом — при том, что не существует общепризнанной концепции взаимоотношений с ближайшими соседями. Так было 18-15 лет назад, так обстоит дело сегодня. Значимые попытки что-либо изменить в этом отношении легко нумеруются. Можно, например, вспомнить учреждение Центрально-европейской инициативы с подачи экс-министра иностранных дел Ивана Антоновича. В том же ряду может быть упомянут проект Балтийско-Черноморского союза, который в начале 1990-х продвигал лидер Белорусского народного фронта Зенон Позняк — проект, который, впрочем, даже по нынешним меркам выглядит новаторским.
Следует сказать, что и для стран Центральной и Восточной Европы, в свою очередь, региональный среза только начинает обозначаться: имеются лишь ЕС (внутри которого — например, Вышеградская группа), с одной стороны, и «постсоветские страны» — с другой. Словом, региона нет, регион понимается преимущественно как «периферия».
Соответствующим образом строится и внешняя политика Беларуси — в маятниковом режиме между Западом и Востоком. При этом протекает она в шантажном регистре: всякий «поворот на Запад» воспринимается экспертами — и вполне оправданно — как пиар-акция, направленная на то, чтобы вынудить Москву увеличить или сохранить преференции (кредиты, скидки по цене на энергоресурсы, преференциальный доступ на российский рынок), являющиеся одним из фундаментальных факторов местной социально-экономической стабильности (говоря условно).
Отнюдь не Лукашенко является изобретателем «маятниковой» политики — в определенном смысле она характерна для стран региона, в частности для Украины, внешняя политика которой также, образно выражаясь, представляет собой качели, раскачивающиеся с востока на запад и обратно, правда — в отличие от Беларуси — с более основательным зависанием на западной стороне. Бывший югославский лидер Броз Тито, по всей видимости, задал канон подобной политика балансира, одномерность которого компенсировалась участием Югославии в «движении неприсоединения», что в свое время выглядело довольно значимым как в контексте противостояния враждовавших блоков Востока и Запада, так и в противоречиях внутри Социалистического лагеря. Лукашенко прямой преемник этой политики — вплоть до «движения неприсоединения». По аналогии с Тито, который рассматривался в качестве альтернативы политики СССР в Восточной Европе, Лукашенко можно воспринимать как противовес политики России в регионе, хотя с небольшой поправкой: это слабо выраженная политика, причем, как уже сказано, она прочно пристегнута к оси «Восток-Запад». Попытки белорусского режима выстроить устойчивые отношения с такими странами, как Венесуэла или Иран, пока мало что меняют в общей картине.
Почему так происходит, более или менее понятно — так же, как относительно ясны истоки этой исторической колеи (path dependence): различные системы коммуникации строились в направлении торговых путей и военных кампаний, т. е. с запада на восток и обратно. В сравнении с «горизонтальными» коммуникациями «вертикальные» (т.е. с севера на юг) транспортные коридоры, артерии и трубопроводы развиты слабо.
Так же, как и политика в отношении ближайших соседей Беларуси — стран Балтии, Украины, чуть в меньшей степени — Польши. То же самое касается стран восточно-европейского региона в целом: в Минске господствует взгляд, что подобные отношения должны быть опосредованы Брюсселем или шире — евроатлантическими структурами. По сей день выстраивая свои взаимоотношения с Москвой большей частью по схеме «патрон-вассал» (несмотря на все горделивые жесты по поводу суверенитета и независимости), белорусские власти склонны рассматривать восточно-европейские правительства как вассалов Брюсселя.
Последнее время ситуация начинает меняться. В регионе и, соответственно, в Беларуси. Можно еще раз упомянуть два «вертикальных» транспортных проекта (значимость которых пока скорее символическая, чем экономическая и политическая). Первый — это нефтепровод Одесса-Броды, который предлагается Украиной в качестве основного регионального энергетического проекта. Белорусские власти давно рассматривают этот проект как вероятное средство обеспечения энергобезопасности страны, но ожидают, когда к нему подключатся основные игроки (на выходе — Литва или Польша, на входе — Азербайджан, Казахстан или Ливия) и/или когда российские бонусы, связанные с поставками нефти, станут близкими к нулю. Предположительно это — год выхода БТС-2 на проектную можность. Второй проект — транспортный коридор «Викинг», восполняющий дефицит традиционных транспортных коммуникации в направлении север-юг. Транспортный договор между Литвой, Беларусью и Украиной подписан 15 мая 2008 г. Помимо прочего, «Викинг» предусматривает железнодорожные перевозки между Юго-Восточной Азией и Европой, по территории Грузии, Азербайджана и вышеназванных стран. К проекту привлечены Швеция, Норвегия, другие балтийские государства.
Наконец, попытка политической концептуализации регионального взаимодействия получила наименование «Киевской инициативы», подразумевающей реализацию трехстороннего сотрудничества между Польшей, Беларусью и Украиной в сфере безопасности, а также политической, экономической, энергетической, экологической и гуманитарной сферах в рамках программы «Восточное партнерство».
Конечно, можно было бы упомянуть другие, более ранние инициативы, которые не были реализованы и потому канули в Лету, хотя они остаются значимыми в том смысле, что торили путь, который чреват различными проблемами и осложнениями. Таким же образом и вышеупомянутые проекты отдают «оппортунизмом», противостоянием центрам силы, и потому их негативное содержание преобладает над позитивным. Имеются и видимые заторы на путях их реализации.
Во-первых, речь идет о высокой конкурентности между возможными региональными партнерами за влияние на центры силы — Россию и ЕС. С этим связана, во-вторых, проблема доверия. Сегодня уровень недоверия между политическими элитами стран Балтии, Беларуси и Украины все еще высок, и в этом смысле им предстоит оказать друг другу еще немало ценных услуг.
Между тем нельзя исключать, что в перспективе реальное «оппортунистическое» содержание будет вытеснено тем, что сегодня воспринимается как декларации. В регионе Восточной Европы проживает не меньше людей, чем в Западной Европе или в России, он не обделен разнообразными ресурсами и в принципе может претендовать на внимание политиков и бизнесменов в качестве сферы приложения силы. Он может стать самоценным регионом, преодолевшим проклятие вассалитета. Интересно, что Беларусь менее остальных участников регионального партнерства осознает, что более других заинтересована в нем. По той причине, что менее других стран интегрирована в европейский политический контекст. Региональная политика могла бы стать для нее перспективной стратегией.