(Из 6 выпуска «Дедов» — дайджест публикаций о беларусской истории):

Сергей Кузьмин, директор издательства «Книжный Дом»

21 марта текущего года на 53-м году жизни от нас ушел Александр Алексеевич Грицанов.

Мы потеряли ученого-эрудита, мастера своего дела и внимательного наставника, преданного друга, надежного коллегу.

Великолепный философ, обладавший широчайшими гуманитарными знаниями, он был одним из признанных лидеров Минской философской школы «Гуманитарная энциклопедия» и, можно смело сказать, — ее высокоэффективным мотором.

Получив в 25 лет ученую степень кандидата философских наук, Александр Грицанов работал преподавателем и доцентом в Белгосуниверситете. Позже он преподавал на кафедре социальных и гуманитарных дисциплин Восточно-Европейского негосударственного института бизнеса и права, заведовал этой кафедрой, читал лекции, курсы и спецкурсы по философии, социологии, истории и политологии в ряде университетов и институтов.

О многогранной научно-гуманитарной деятельности А. А. Грицанова можно рассказывать очень много. Но я ограничусь тем, что упомяну книги, в которых нашли воплощение его талант великолепного популяризатора философских знаний и замечательного ученого-организатора.

В 1999 году вышло в свет фундаментальное энциклопедическое издание «Новейший философский словарь», чьим составителем, главным научным редактором и одним из авторов был Александр Алексеевич. Этот словарь стал первым мощным камнем, положенным в фундамент грандиозного гуманитарного проекта, который с 2000 года и до настоящего времени осуществляется в минском частном издательстве «Книжный Дом».

Александру Грицанову удалось собрать вокруг себя сильную команду философов-единомышленников. Эта группа смогла подготовить и выпустить за 10 лет 8 энциклопедий, не имеющих аналогов не только на всем постсоветстком пространстве, но и в мире. Это 2-е и 3-е переработанные издания «Новейшего философского словаря»», энциклопедии «История философии», «Новейший социологический словарь», «Постмодернизм», «Психоанализ», «Религия», «Социология», «Эзотеризм». При его активном участии увидело свет пособие «Современная западная философия».

Дважды выходила 9-томная серия «Религии мира», где книги «Язычество», «Христианство», «Католичество», «Протестантство», «Индуизм» просто не появились бы без Александра Алексеевича. Незадолго до его кончины вышла из печати последняя книга 18-томной серии «Тайны Посвященных», в которой только несколько он написал с помощью соавторов, а остальные — единолично.

К сожалению, осталась незавершенной разработанная Александром Алексеевичем 5—томная серия «Мыслители ХХ столетия». Вышли 12 книг — из них его перу принадлежит «Жак Делёз», в соавторстве написаны «Мишель Фуко», «Жан Бодрийяр», «Жак Деррида» и «Александр Богданов». Еще 6 книг подготовлены к печати, но их Александру Алексеевичу уже не суждено держать в руках.

Даже простое перечисление книжных публикаций говорит о том, что команда Грицанова за короткий срок сделала так много, что это не всегда по силам целому научному институту. И все благодаря его непревзойденным организаторским способностям, титанической работоспособности, умению общаться с людьми.

Александр Алексеевич Грицанов оставил после себя целую библиотеку великолепных умных книг. Помнить о нем будут не только его дети, родные и близкие, друзья и коллеги, но даже завистники и недоброжелатели. Как известно, «рукописи не горят». Книги тем более остаются в памяти человечества.

Анатоль Тарас, редактор дайджеста «Деды»

Друзей мы не выбираем. Они либо есть, либо нет. К ним прикипаешь душой. Тяжело терять людей, которых просто знал. Вдвойне, втройне тяжело прощаться навсегда с теми, кто были не просто знакомыми, но друзьями.

Александр Грицанов был именно другом, а еще единомышленником и соратником. Он ушел так рано, так внезапно. Заменить его некем, ни в жизни, ни в работе. Остается только молиться об упокоении его души в мире вечности и советоваться с ним в мыслях своих.

Александр был добрым, честным и доверчивым человеком. Да, он имел привычку верить людям, за что не раз страдал от подлостей разных мерзавцев. Но своей привычке он не изменил.

А еще он обладал мужеством плыть против течения. Достаточно открыть любую из его книг, чтобы увидеть, как далек он был и от марксистского официоза, и от конъюнктурных подделок тех современников, которые самонадеянно объявляют себя «философами», хотя были и есть и умрут обыкновенными потребителями пищевых продуктов и материальных благ.

Сначала я познакомился с великолепной энциклопедией «Философия», изданной в 2001 году. Александр был ее составителем и главным научным редактором, а также автором 350 статей в ней. Этот великолепный труд по сей день является моей настольной книгой. Позже познакомился с самим «мотором» проекта. Знакомство переросло в плодотворное сотрудничество, а сотрудничество — в дружбу.

Очень мало времени было отпущено Александру, но он многое успел сделать. И тем самым установил «верхнюю планку» трудовых свершений, к которой должны стремиться интеллектуалы. Ибо главное наше предназначение — работа, а не переваривание пищи. Отдыхать будем на «том свете», куда ушел наш друг и где мы когда-нибудь встретимся снова.

Из последних словарных статей А. А. Грицанова

«1984» — роман Дж.Оруэлла, опубликованный в 1948; культовый текст мировой гуманистической традиции (тираж англоязычных изданий только в первый год существования — около полумиллиона экземпляров; переведен на 60 языков мира; неоднократно экранизирован и телеэкранизирован), посвященный многомерной критике тоталитаризма. В философско-социологическом и культурологическом контекстах интерпретационный потенциал центральных идеологем «1984», выступавших и продолжающих выступать предметом планетарных интеллектуальных полемик на протяжении всей второй половины 20 в., безусловно сопоставим с «Левиафаном» Т. Гоббса.

Главными несущими конструкциями «1984» выступили: а) идея, которой твердо придерживался Оруэлла, и согласно которой «… социализм, если он значит только централизованное управление и плановое производство, не имеет в своей природе ни демократии, ни равенства»; б) тезис Оруэлла о том, что интеллектуалы, ангажированные идеологией, «в большинстве своем готовы к диктаторским методам, тайной полиции, систематической фальсифиикации…». Вопреки вере представителей социалистических и лейбористских движений середины 20 ст. в собственную исторически-прогрессивную миссию, вопреки их убежденности в том, что тирания порождается институтами частной собственности и стремлением правящих классов к неограниченному обогащению, Оруэлл предположил (в известном смысле под влиянием Дж. Бернхэма — см.), что «последняя в мире олигархическая революция» может быть осуществлена не столько классом крупных собственников, сколько репрезентантами «воли и интеллекта», сторонниками «рационального, планового общества» — «новой аристократией», рекрутирующейся во второй половине 20 в. из «бюрократов, ученых, инженеров, профсоюзных руководителей, специалистов по обработке общественного мнения, социологов, преподавателей и профессиональных политиков». Именно эти люди и «верхний слой рабочего класса», соединенные вместе «выхолощенным миром монополистической промышленности и централизованной власти» оказались, согласно версии «1984», «менее алчны, менее склонны к роскоши», но в отличие от «нерешительных и расхлябанных» тираний прошлого они «сильнее жаждали чистой власти» и «настойчивее стремились сокрушить оппозицию». (По мнению Оруэлла, именно они освоили в полном объеме программную мысль, что «цель репрессий — репрессии, цель пытки — пытка, цель власти — власть».)

Архитектоника и исполнение «1984» по классическим канонам романа, фундированные концептуально-метафорическими реконструкциями идеологии, теории и практики современных Оруэллу тоталитарных режимов, а также формулировка в его рамках ряда значимых социально-философских, социологических, политологических и социально-психологических гипотез обусловливают разноуровневую и перманентную эвристическую нагруженность этого произведения.

Разнокачественные характеристики вымышленного государства Океания (со столицей в Лондоне) — цитадели тоталитарной версии социализма (по версии «1984» «ангсоца» или «английского социализма»), формулируемые Оруэллом, могут быть сведены к следующим:

1) Фиксация и обобщение типичных репертуаров государственной деятельности социалистических СССР и Германии; культур-философские «провокации» против сакральных идеалов и ментальности англо-саксонского типа первой половины 20 ст. Так, весьма узнаваемыми выступали атрибутивные для Океании: А) Структура государственного аппарата, включавшего в себя «министерство правды», ведущее вопросы информации, образования, досуга и искусств; «министерство мира», отвечающее за ведение войн; «министерство любви», курирующее общественный порядок; «министерство изобилия», занимающееся экономикой. Б) Атмосфера тотального слежения и взаимного доносительства (»… приходилось жить — и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, — с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают и каждое твое движение, пока не погас свет, наблюдают… детей же систематически настраивают против родителей, учат шпионить за ними и доносить об их отклонениях»). В) Псевдо-правовое поле, когда «противозаконного не существует, ибо нет самих законов». Г) Эстетизация насильственной смерти «врагов» народа и государства в масс-искусстве (особенно — в кинопроизводстве и в сценариях массовых манифестаций). Д) «Двухминутки ненависти» — образ милитаристских «политических информаций». Е) Безвозвратное исчезновение (обозначение «1984» — «распыление») миллионов людей (ср. «десять лет без права переписки» в системе ГУЛАГа) и «выселение целых народов».

2) Согласно представлениям Оруэлла, нравственные запреты и сексуальные табу, обусловленные викторианской моралью, были не только полностью сохранены в условиях тоталитаризма, но и санкционированы всей мощью репрессивной государственной машины. Распространяемые на повседневную жизнь членов Партии данные поведенческие ограничения, конечной целью которых было «лишение полового акта удовольствия», «уничтожение эротизма», воспроизведение детей в первую очередь для нужд армии исполняли роль дополнительных средств социального контроля: согласно Оруэллу, «… между воздержанием и политической правоверностью есть прямая и тесная связь. Как еще разогреть до нужного градуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой-то могучий инстинкт, дабы он превратился в топливо?».

3) Предвосхищение и концептуализация универсальных процедур конституирования и легитимации тоталитарных механизмов в обществах постиндустриального и информационного типов. Осознанно ориентированными в будущее (что диктовалось как самим жанром антиутопии, так и представлениями Оруэлла о планетарном масштабе угрозы тоталитаризма) выступили акценты «1984», согласно которым: А) «Единственной надежной основой для олигархии» является коллективизм. Б) Ангсоц выполнил «главный пункт социалистической программы» — «экономическое неравенство было закреплено навсегда». В) Была достигнута и легитимизирована высокая степень стратифицированности общества Океании: 85% людей составляют «пролы» или пролетариат, располагающиеся вне сферы выработки и осуществления каких-либо социально значимых действий («пролы и животные свободны»); «внешняя партия», осуществляющая исполнение исполнительских решений (функция «рук Партии»); «внутренняя партия» (ср. партийная номенклатура) или «мозг Партии», составляющая «чуть меньше двух процентов населения» во главе со «Старшим Братом» (являющим собой «вершину пирамиды», «непогрешимым и всемогущим», «которого никто не видел» — «его лицо — на плакатах, его голос — в телеэкране», он «никогда не умрет, и уже существует значительная неопределенность касательно даты его рождения»; «назначение его — служить фокусом для любви, страха и почитания, чувств, которые легче обратить на отдельное лицо, чем на организацию»).

Принципиальный для европейской культуры 20 в. философско-нравственный поворот, представленный Оруэллом в «1984», был связан с подчеркнуто нетрадиционной трактовкой роли пафосного рационализма в процедурах организации общественной жизни и разработке средств и методов социального контроля: если у Ф. Достоевского, Е. Замятина (см.), М.Пруста и др. формула «2? 2=4» олицетворяла «тиранию рассудка» («человек Подполья» у Достоевского противопоставляет социуму, где «2? 2=4» — некий желаемый «мир свободы», в котором «дважды два пять — премилая иногда вещичка»), то Оруэлл неоднократно посещал мысленный образ «кошмарного мира, где дважды два будет столько, сколько скажет вождь. Если он скажет „пять“, значит, так и есть, пять».

Данная идеологема «1984» отвергает ориентацию на мятеж против естественных смыслов, усматривая в ней, согласно Оруэллу, иррационально-разрушительную реакцию индивида, не способного «жить в согласии с обычной порядочностью». Оруэлл отмечал, что формулы «Пятилетка в четыре года» и «2? 2=5» постоянно привлекали его внимание: в них он усматривал «и вызов, и парадокс, и трагический абсурд советской драмы, ее мистическую простоту, ее алогичность, редуцированную к шапкозакидательской арифметике». По одной из центральных максим «1984», «свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре. Если дозволено это, все остальное отсюда следует».

В рамках концепции «1984» социальные механизмы тоталитарного режима, соответствующим образом трансформирующие личность, в условиях, когда они приобрели планетарный масштаб, не оставляют индивиду никакой возможности для личных предпочтений и свободного поведенческого выбора: по Оруэллу, заповедью старых деспотий выступал постулат «не смей»; лозунгом традиционных тоталитарных режимов — «ты должен»; максимой общества «1984» стало «ты есть». Важнейшей компонентой «1984» как литературно-философского произведения, обусловливающей его статус перманентно эволюционирующей и высоко эвристичной мыслительной модели — выступает постмодернистская по сути трактовка Оруэллом «главного догмата ангсоца» — идеи об «изменчивости прошлого». Самые различные интерпретации лозунга внутренней партии из «1984», согласно которому «кто управляет прошлым, — тот управляет будущим; кто управляет настоящим, — тот управляет прошлым», занимают особое место в истории интеллектуализма второй половины 20 ст. Теоретическая осуществимость программы лишения подавляющего большинства людей исторической памяти; перспектива неограниченного манипулирования даже теми фрагментами ушедшего и наличного бытия, которые традиционно полагались «абсолютными истинами»; достижимость элиминации всех ценностно- и смыслообразующих межличностных связей индивидов; превращение социального мира в виртуальное пространство произвольно трансформируемых текстов и квази-исторических свидетельств — упреждающе обозначили потенциальный горизонт расчеловечивающих технологий — возможного продукта деятельности новой общественной категории 20 в. — «социальных инженеров».

Как утверждал Оруэлл, «роман не направлен против социализма или британской лейбористской партии (я за нее голосую), но против тех извращений централизованной экономики, которым она подвержена и которые уже частично реализованы в коммунизме и фашизме. Я не убежден, что общество такого рода обязательно должно возникнуть, но я убежден (учитывая, разумеется, что моя книга — сатира), что нечто в этом роде может быть. Я убежден также, что тоталитарная идея живет в сознании интеллектуалов везде, и я попытался проследить эту идею до логического конца. Действие книги я поместил в Англию, чтобы подчеркнуть, что англоязычные нации ничем не лучше других и что тоталитаризм, если с ним не бороться, может победить повсюду».

«1984» — роман-предупреждение не столько обществам с «переходной экономикой», сколько цивилизациям постиндустриального типа: превращение процедур производства и распределения информации в основополагающее начало социальности фундировало появление принципиально новых средств и репертуаров отчуждения и порабощения людей. Ведущий акцент «1984» — обличение завершенного тоталитарного строя, фундирующегося на многомерном духовном и физическом порабощении человека, абсолютном и открытом попрании свободы, достоинства и индивидуальности личности, на всеобщем и универсальном шпионаже и взаимном доносительстве, на узаконенной борьбе государства и его карательных органов против любой инакости — основы человеческого творчества.

А. А. Грицанов

Гароди (Garaudy) Роже (1913 — 2001) — французский философ. Сторонник «персоналистского марксизма». За диссидентские взгляды исключен из ФКП (1970). Основные сочинения: «Христианская мораль и марксистская мораль» (1960), «Что такое марксистская мораль?» (1963), «От анафемы к диалогу» (1965), «Марксизм XX века» (1966), «Альтернатива» (1972), «Танец жизни» (1973) и др. Г. усмотрел в качестве главной духовной предпосылки творческого, гуманного марксизма своеобычно проинтерпретированную философскую доктрину Фихте: человек в границах такого подхода понимался как свободный, себятворящий деятельностный индивид.

Согласно Г., любые теологические, антропологические и общественно-обусловливаемые трактовки сущности человека необходимо низводили его до статуса пассивного продукта социального тиражирования. Лишь сбои и сшибки в механизмах осуществления этого процесса были в состоянии продуцировать истинно человеческий тип людей, призванный преобразовывать окружающую действительность в направлении обретения индивидами аутентичного смысла бытия. Постигает их человек посредством создания экспериментальных «моделей», впоследствии проверяемых общественной практикой.

Удушающий истинно человеческое в человеке метод «социалистического реализма», проявления которого Г. усматривал во всех сферах социальной жизни в СССР, должен был быть отвергнут и заменен совокупностью высоконравственных мифов, напоминающих «человеку о том, что он творец». В качестве одного из оснований такого мифа Г. видел своеобразно интерпретированную христианскую мораль вкупе с частью христианских догматов. Создав (вопреки духу античного рационализма) в общественной и духовной практике новую ипостась человека — личность; постулируя уникальность любых человеческих сознаний, ни одно из которых не может служить в качестве средства для другого; провозглашая сопряженную установку на отказ от эксплуатации человека человеком, — христианство, по мнению Г., во многом предвосхитило марксизм и поэтому нет и не может быть принципиальной грани между христианами и гуманистически ориентированными марксистами. И те, и другие, согласно Г., «живут в тяготении к бесконечному, только для первых бесконечное — в присутствии, для вторых — в отсутствии». Марксисты верят исключительно в человека, христиане без Бога в душе не видят человека. Г. подчеркивал, анализируя преемственность и генетическую идейную связь учения Маркса и идеалов истинного христианства, что «христианская теология в сравнении с марксизмом дает то, что средневековая алхимия осуществила в отношении современной ядерной физики: сон о невероятных трансформациях материи стал реальностью наших дней, эсхатологические требования любви и человеческого достоинства нашли условия воплощения в марксизме, но только не в ином, иллюзорном, а скорее в посюстороннем мире». Г. настаивал на той версии прочтения Маркса и Энгельса, согласно которой коммунизм трактовался не как жестко заданное состояние общества, а выступал скорее как высоконравственное гуманистически ориентированное «движение, уничтожающее нынешнее состояние». Ибо, — утверждал Г., — обещающие людям на Земле вечный Рай в лучшем случае способны к устройству «респектабельного Ада».

Философско-социологическое творчество Г. было посвящено полемике со сталинско-брежневской («советской») моделью социализма, борьбе против реакционно-религиозных интерпретаций сущности марксизма, развенчанию античеловеческой сущности реального коммунизма, создававшегося в СССР. «После отлучения Югославии в 1948, сталинских преступлений, признанных на XX съезде КПСС, после событий в Берлине, Познани и Венгрии в 1956 г. санкций против Китая 1958, клеветнических кампаний, приведших к расколу коммунистического движения, вторжения в Чехословакию… интеллектуальной инквизиции в Советском Союзе от дела Синявского до постыдной травли Солженицына, после взрыва антисемитизма в Польше, а затем в Ленинграде, подавления польских забастовщиков, не считая прочего, — все как после всякой катастрофы. Так можно ли сказать, что речь идет об „ошибках“? Не следствия ли это самой системы? Системы не социалистической, а советской — творения Сталина и Брежнева? Как не задуматься над неизбежностью этого превращения и не попытаться понять социализм как сотворенный не только сверху, но и снизу?» Выступая одним из провозвестников идеи социализма «с человеческим лицом» — первой реальной попытки интеллектуальной критики общественно-экономической системы государств-членов «социалистического лагеря» с позиций гуманизма и нравственно-препарированного марксизма, Г. категорически отвергал любые аналогии между бюрократическим централизмом коммунистических диктатур и обществом подлинного социализма. Лидеры КПСС и СССР, неспособные, по мнению Г., «ассимилировать даже минимальную инициативу снизу, отвергая любую попытку обновления, они несут полную ответственность за теоретическую дегенерацию марксизма и преступную практику полицейской власти в России и странах-сателлитах. Больше всего они боятся социализма с человеческим лицом».

Исследуя перспективы и потенциальные возможности гуманистической трансформации неизбывно сталинистского социалистического общества в странах «народной демократии», Г. обращал особое внимание на очевидную ограниченность любых попыток сведения этих общественно-преобразующих процедур к каким бы то ни было переделам собственности и властных полномочий. Коренным изменениям должны быть подвергнуты все духовные образования: школа, культурные учреждения, символы веры и жизненные смыслы. Политика истинных коммунистов-реформаторов призвана, с точки зрения Г., «… сотворить историю. Создавать не партию, а дух. У нас есть возможность выбора не между порядком и переменами, а между революционными конвульсиями и конструктивной революцией». Обращая особое внимание на самодеятельный, не скованный установками идеологического догматизма и партийного прагматизма характер желаемых общественных трансформаций, Г. неустанно подчеркивал: «Наша эпоха стремится к открытому обществу, члены которого не впадают ни в тоталитаризм, ни в индивидуализм, — к обществу, где существует единение полифонии, как в хорошо исполненном танце, открытость творчеству, грядущему, пророчествам и утопиям».

А. А. Грицанов