/Элементарные частицы/
Мера независимости
На работе Майка надевала под юбку лыжные штаны, потому что из щелей пола сильно поддувало. А самым привлекательным местом ее — она сама это знала — были коленки. И Майке всегда приходилось решать — или показывать коленки и мерзнуть, или скрывать коленки, но быть в тепле.
Виктор Конецкий «В конце недели»
Что ни говори, но прежнее номенклатурное руководство Беларуси было гораздо толерантнее, воспитаннее, благороднее что ли нынешнего. При оказии можно было и вопрос задать чиновнику самого высокого уровня и даже ответ получить. По существу, а не демагогическую отговорку. Хотя, разумеется, и прежних руководителей раздражала усвоенная народом в перестроечные годы привычка к гласности, осознанное многими право гражданина на получение информации из любой инстанции. Вот и Кебич, которого однажды доняли журналисты, в сердцах бросил, что не торгует он суверенитетом Беларуси, но что делать, если она живет исключительно почти за счет привозных ресурсов.
Так образом, вместе с независимостью пришел и вопрос о том, что же с ней, с этой независимостью делать?
Делать то, что решено
Отвечать на него надо было исходя из того, что решено было сделать. Эстония, Латвия и Литва решили сделать свои государства в полном смысле независимыми, европейскими, несоветскими, какими они и были до 1940 года. Они первыми ступили на стезю борьбы за независимость и в короткое время (за два-три года) провели всю необходимую подготовительную работу. А после августа 1991-го у них исчезла всякая необходимость сверять свою политику с намерениями Москвы. Кстати, у прибалтов тоже нет своего сырья, но они совершенно спокойно восприняли бензиновую блокаду Горбачева, повысив цены на горючее до уровня, который позволил направить топливные потоки в свои страны. Извоз ведь во многом дело частное даже при социализме. А границ как таковых между метрополией и странами-блокадниками не было. В итоге тот бензин, который должна была получить Псковщина, оказался в Латвии.
Правда, в отличие от Беларуси, промышленность прибалтийских республик была не такой ресурсоемкой. Центр, памятуя о традиционном для них сепаратизме, не особенно стремился к размещению здесь промышленных гигантов, а они не особенно настаивали. Говорят, что латыши даже отказались от строительства метро в Риге, опасаясь, что наехавшие с «материка» метростроевцы окончательно превратят коренную нацию в меньшинство.
Прибалты не строили никаких иллюзий в отношении собственной промышленности, отдавая себе отчет, что микроавтобус «Рафик», преемник ВЭФ да телевизор «Шилялис» только для советского народа хороши, а в Европе грош им цена. Поэтому надо привлекать капитал и строить новое, на европейском уровне. Иначе в Европе пропадешь. Кроме того, была общенациональная солидарность: пусть будут с колбасой перебои, но прежде всего пусть будем «мы». И разумеется, было понимание того, что все делается не вообще для людей, а для каждого отдельного, частного человека. Поэтому все советские законы, все прежние экономические принципы следовало отменить. Кто хочет и может быть банкиром, пусть будет им, фермером — пожалуйста. Именно по этой причине стремительно и безболезненно для общества колхозная система была сломлена, а ее место заняли многочисленные фермерские хозяйства.
Один «конвертируемый»
В России среди окружавших Ельцина первых реформаторов было понимание: основная причина краха — вопиющая неэффективность существующей экономической системы, которая, перемалывая горы ресурсов, на выходе давала классическую мышь. Ведь (страшное дело!) подсчитали экономисты, что для страны торговля отходами была бы выгоднее торговли готовой продукцией.
Отходы отходами, но единственным «свободно конвертируемым» товаром в России оказались сырьевые ресурсы. Их экспорт решено было резко увеличить за счет сужения внутреннего спроса, что можно было осуществить только за счет либерализации цен на них. В итоге цены резко подскочили, промышленное производство упало, обанкротились не только предприятия, но и целые отрасли. В определенной мере этот ход можно было считать тактическим, но с точки зрения поставленной цели (сделать экономику саморазвивающейся, конкурентоспособной) — это было стратегическим решением. Конкуренция осуществима только при свободных ценах. Вторым стратегическим решением стало проведение широкомасштабной приватизации.
Мы сейчас не оцениваем провалы и достижения (каждый идет своим путем), но если российская экономика демонстрирует в настоящее время устойчивый рост, то оплачен он очень дорогой ценой. В общем, дело сделано и обратной дороги нет.
Разумеется, на внутреннем рынке либерализация цен на нефть и газ не была полной (будь оно так, всякая экономическая деятельность в России прекратилась бы), но литр бензина стал стоить больше бутылки минеральной воды. Раньше было наоборот.
В Беларуси (собственно в БССР, в 1990 году), как и в других союзных республиках, тоже была принята программа перехода к рынку, но постепенная, поэтапная, с упором на сохранение социальных «завоеваний». Мол, для нас рынок не самоцель, а средство улучшения жизни. Но, придя в магазины в первый рабочий день нового 1992 года, многие из белорусов, взглянув на ценники, вероятно, подумали, что перед ними пяти-шестизначные телефонные номера. Если прежде цены росли «на проценты», то теперь подскочили в разы! Никакой постепенности, никто белорусов не спрашивал, не советовался. «Старший брат» бросил «младшего» в рыночную стихию: «Захочет жить — выплывет».
Это не телефонные номера
В 1992 году индексы розничных цен в торговле составили 1142% (тысяча сто сорок два процента) от уровня предыдущего года, сбережения населения, будь то банковские вклады или «чулочные» вложения, обесценились. И это было только начало — уровень инфляции в следующем году составил уже 1657%! В 1992 году индекс промышленного производства составил 90% от уровня 1991 года, а в топливной промышленности (своей нефти не хватает) — 54% (в 1993-м — 32% от уровня 1992-го). То есть отрасль практически перестала существовать. Крах?
В России инфляция и падение объемов промышленного производства были не меньшими. Но (психологическая деталь) там на это пошли сознательно, а у нас — так получилось. Хотя, разумеется, народу это не нравилось, но у Ельцина, который обещал положить голову на рельсы, если цены резко повысятся, была возможность для маневра. Изгнав из правительства ответственного за реформы Гайдара, он пост премьера отдал Черномырдину — крепкому, что называется, хозяйственнику. Но дело, повторим, было сделано.
Руководство Беларуси тоже маневрировало. Но в ином, «сохранительном» направлении. Для получения доступа к российским ресурсам по доступным ценам оно стало настаивать на сохранении особых политических отношений с Россией, обосновывая это самыми разными соображениями, склоняя на свою сторону Кремль демонстрацией готовности поступиться частью суверенитета или вовсе отказаться от него. Началось при Кебиче (что не принесло ему дивидендов, поскольку он в глазах народа выглядел вискулевским «развальщиком»), продолжается при Лукашенко. Хотя эту интеграцию, по крайней мере в экономическом плане, нельзя считать таковой. Экономика Беларуси настолько глубоко интегрирована в российскую, что речь могла идти только о дезинтеграции, о снижении зависимости от российского сырья, по крайней мере, повышении степени экономической автономии. Но для этого надо было идти на жертвы, надо было работать. Было много вариантов, можно было использовать едва ли не все, но выбрали привычный и простейший.
В итоге получили то, что получили: Беларусь ничего не сделала для того, чтобы построить экономику, соответствующую ее интересам и ресурсным возможностям. В мире гораздо меньше богатых ресурсами стран, чем бедных, или даже практически лишенных природных ресурсов. Но мало кто ради их получения приторговывает суверенитетом. Платят, сколько могут (собственно, рыночную цену), покупают, сколько могут, выходящих за эти рамки проектов не осуществляют. Живут по средствам.
Разумеется, России после всех потрясений приятно иметь дело со страной, которая желает возвратиться в «материнское лоно», и она за это платит. Нефть, например, продает по ценам, позволяющим получать Беларуси больший профит от торговли нефтепродуктами. Или газ по ценам Смоленской области. Но время от времени между «союзниками» случаются конфликты или даже газовые войны, как это было в феврале, когда Россия прикрыла на некоторое время трубу, вследствие чего Лукашенко обвинил Кремль в государственном терроризме.
Обошлось, но угроза существует
Недавно министр иностранных дел России Сергей Лавров озвучил намерение руководства этой страны подтянуть цены реализации энергоносителей своим ближайшим союзником до уровня мировых. Будь оно осуществлено, на развитии экономики и социальной сферы Беларуси можно будет поставить крест. Подорожание природного газа и электроэнергии для промышленных предприятий самым решительным образом нарушит структуру себестоимости производства за счет уменьшения долей, направляемых на оплату труда, отчислений на социальные нужды.
Тем более, что и ныне ситуация далеко не безупречна: просроченная задолженность за топливно-энергетические ресурсы определяет общее финансовое состояние предприятий как неудовлетворительное: на 1 сентября текущего года просроченная задолженность промышленных предприятий за топливно-энергетические ресурсы составляла 692,1 млрд. рублей, или 31,8% общей просроченной кредиторской задолженности. В этом году Беларусь получит из России примерно 20,5 млрд. кубометров газа по цене 50 долларов за кубометр, что, с учетом оплаты российской стороной стоимости транзита, обходится Беларуси в 1,5-2 миллиарда долларов.
Для сравнения: Литва покупает газ по цене 95 долларов за кубометр,
а «старые» члены Евросоюза — в 1,5-2 раза больше. Не трудно подсчитать, что осуществление озвученных Лавровым намерений сделает газовые расходы неподъемными для Беларуси, что, помимо прочего, заставит отказаться от амбициозных планов по «газификации всей страны», но, главное, не позволит сохранить объемы промышленного производства на нынешнем уровне. Более того, во имя экономической целесообразности, собственно, для выживания страны, придется резко эти объемы уменьшать, закрывая в массовом порядке предприятия-банкроты. Никто не может сказать, какие именно. Вполне вероятно, в первую очередь те, которые ныне считаются самыми успешными.
Электорат привык к повышению
Уже в нынешних, во всех отношениях благоприятных условиях не поддается выполнению план-прогноз по снижению числа убыточных предприятий, которых, по заданию, к концу года в промышленности не должно быть вообще. Падение конкурентоспособности ставит под вопрос задание по повышению рентабельности производства.
Так, в первом полугодии текущего года, по сравнению с аналогичным периодом прошлого, затраты на производство промышленной продукции увеличились в текущих ценах на 26,3%, при росте цен на производимую продукцию за этот период на 13,8%. Иными словами, темпы роста себестоимости производства без малого в 2 раза превышали темпы роста цен на готовые изделия. Но даже при таком искусственном удешевлении, промышленная продукция белорусских предприятий, об этом более чем убедительно свидетельствует падение объемов продаж на внешнем рынке, теряет ценовую конкурентоспособность.
При этом рост затрат на оплату труда и отчисления на социальные нужды возрастали быстрее прочих материальных затрат: расходы на оплату труда и отчисления составили 131,6% и 134,1% от уровня первого полугодия прошлого года, соответственно расходы на топливо и энергию — 108,4%. Если цена на газ резко увеличится, то придется забыть не только о систематическом повышении зарплат и пенсий, но и пойти на их реальное снижение.
Как себя поведет в этом случае электорат, привыкший к регулярным повышениям, предугадать нетрудно. Он ведь привык, что его денежное довольствие хоть и понемногу, но регулярно растет.
Вот и получается, как с продавщицей Майкой у Конецкого. То демонстрировать суверенитет и независимость, то братскую преданность, памятуя о том, что в собственном доме пол щелястый, а климат — умеренно-континентальный.
Замерзнуть можно…