В «Путин-шоу», транслировавшегося 26 октября сразу по трем украинским телеканалам, отчетливо (хотя и несколько робко) прозвучала мысль о возможности введения двойного гражданства — российско-украинского и российско-белорусского. Так Владимир Путин отреагировал на один из программных «пунктиков» кандидата в президенты UA Виктора Януковича. Хотя, как подчеркнул президент Федерации, такое решение не должно приниматься в одностороннем порядке и, следовательно, предполагает совместные усилия со стороны RU, UA и BY.
Прежде всего — о статусе данного предложения. Разумеется, оно является «неофициальным»: мол, было бы неплохо, но все мы ожидаем ближайшего будущего (которое «покажет») и, прежде всего, инициативной поддержки из толщи народной. Без толщи — никак. Толща меж тем данное предложение поддержала бы «на ура» — так, во всяком случае, утверждают СМИ (некоторые — ссылаясь на данные соцопросов).
Подобное утверждение можно было поддержать до всяких соцопросов. Либо использовать в качестве таковых данные Департамента по гражданству и миграции МВД Беларуси (приведенные недавно «БДГ»), согласно которым ежегодно страну покидает около 10 тысяч граждан. Эта статистика, разумеется, не отражает масштабов скрытой миграции. Оба потока — явный и скрытый — во многом образуются за счет исхода белорусов в Россию и Украину. Нужно ли говорить о том, что это — преимущественно «трудовая» миграция, часть из которой — интеллектуальная? Это люди, которые оставляют долю своих доходов России и Украине, т. е. содержат российских и украинских нетрудоспособных граждан.
Впрочем, при настоящем положении дел легально устроиться белорусам — особенно в России (благодаря неопределенности с Союзным государством) — довольно сложно. Поэтому все большее количество наших граждан пребывают там на нелегальном или полулегальном положении (например, оформляя гостевую регистрацию). Легко догадаться, что и «гастербайтеры», и Федерация взаимно заинтересованы в придании законного статуса имеющемуся положению дел, чему как раз и способствовало бы введение двойного гражданства.
Нужно отметить, что России выгодно не только легализовать белорусскую и украинскую (которая еще масштабнее в силу очевидных морфологических особенностей UA) трудовую миграцию, но и привлечь ее дополнительные потоки. По той простой причине, что в RU столь же неблагоприятная социальная структура, как в UA и BY (много пенсионеров), но значительно более благоприятная ситуация на рынке труда. Словом, нужны рабочие руки: к диктатуре не призывают, да еще и бюджет пополняют.
Почему же этой возможности загодя радуется кандидат в президенты Петр Симоненко? Потому что он — современный коммуняка и любит считать. Институт двойного гражданства выгоден обеим сторонам, в частности украинской, потому что коль скоро большое число украинских граждан будет легально работать на Россию, то возникает необходимость создания компенсаторного механизма. За счет последнего российский бюджет возьмет на себя обязательства по пенсионному обеспечению тех граждан, которые достаточное количество времени проработали на российский бюджет. К тому же, поскольку в Украине бизнес-климат по ряду позиций мягче, чем в Федерации, последние несколько лет образовался встречный поток миграции — из RU в UA (в основном, деловые люди: сегодня в России — мода «на Киев»).
Таким образом, с «толщей» все более или менее ясно. Однако проблема, как известно, не в ней, а в способности элит оформить взаимоприемлемый компромисс. Пока о двойном гражданстве можно говорить как о предвыборной агитке, чье принципиальное назначение — привлечь дополнительный ресурс любви масс. И все же данная идея может впоследствии всплыть в виде проекта, поскольку, как уже сказано, проблема имеется, и ее нужно решать. «Двойное» решение лежало бы в русле российско-украинских заявок последнего времени. Словом, шанс есть. В этом свете совсем забавной выглядит одна пока еще неоговоренная перспектива для Путина «после 2008 года» — стать украинским президентом на основании оформленного загодя гражданства. Даром ли украинские журналисты «едко» подмечают, что Путин рекламировал вовсе не Януковича, но исключительно себя (полупрозрачно сокрушаясь о том, что гордился бы, если бы нем текла украинская кровь).
Но вряд ли аналогичный прожект поддержала бы белорусская сторона. Практически никаких шансов. Можно говорить о единой конституции, единой валюте или двойном гражданстве — здесь все едино и мертво, как реклама третьего срока.
Двойное гражданство — это по большому счету проблема синхронизации (или, если угодно, компенсаторики) социальной политики, проблема ее прозрачности. В этом смысле некоторый потенциал для российско-украинского сближения имеется — если, конечно, не брать в расчет геостратегические страсти (с кем ты, Украина, с Россией или против нас?). Что касается «первого» угла славянского треугольника, то здесь все по-старому: если все говорят о сближении, значит, дело идет к близорукости. Иными словами, для Беларуси проблема социальной политики — это прежде всего политическая проблема, в ракурсе которой «социальная политика» обретает статус политики, направленной на подавление предполагаемого социального бунта.
Гражданство не может котироваться на бирже наподобие денег или ценных бумаг, однако оно сходно с ними в том смысле, что выступает своего рода мерой доверия граждан к правительству. Известно, что белорусы — несмотря на годы телевизионного воспитания — доверяют американском и российскому правительству более, чем своему собственному. Они предпочитают хранить деньги зелеными (пенсионеры и трудоспособные) и нередко подумывают о российском паспорте (трудоспособные) либо мечтают о российской пенсии (те и другие). Даже предвыборная агитация осуществляется в РБ от имени американского правительства: населению обещают довести зарплату до 200 долларов и даже превысить эту планку. Оборону же обещают от имени и во имя России.
Отчасти в этой своеобычной народной прагматике и кроется загадка тяготения к единому славянскому корню: белорусам хочется верить, что, помимо унылой белорусской перспективы, за ними остается альтернатива иная, российская. Нынешнему правящему классу важно сохранить эту альтернативу как чисто идеологическую, фантомную (российско-белорусский союз, страна по имени Ru-By), но ни в коем случае не как реальную (например, двойное гражданство, единая валюта либо какая-нибудь версия «синхронизации»).
Хорошо известно, что российское правительство готово приступить к формированию единой рублевой зоны либо единой энергосистемы двух стран. Можно предположить, что оно не станет упираться и в случае с институтом двойного гражданства. Однако Путин говорит об этой идее с некоторой, едва заметной неуверенностью. Он «смутно» догадывается о размерах компенсаций, преференций, льгот, etc, которые на сей раз затребует от Федерации белорусская сторона за своих бесценных граждан.
Они и в самом деле бесценны, словно мертвые души Коробочки. Ибо речь идет не о гражданах в привычном смысле слова, но о крепостных. «Россия» — это фантастический мир подлинной альтернативы, и его нельзя допустить. Гражданство в данном случае — это нечто вроде откупной, которую Федерация должна выплатить Унитарной за «приобретение» (по сути дела освобождение) граждан. Можно вообразить, как Сидорский едет в Москву договариваться на предмет «5000 долларов — один паспорт». Предполагается, что Федерация на такие условия не пойдет, но в то же время хитро подразумевается: а вдруг пойдет, мало ли? Тогда нужно будет взвинтить цену, дабы не продешевить… И так до бесконечности.
Короче говоря, предоставить белорусским гражданам альтернативу — это, по сути дела, превратить Беларусь в реальный заповедник, в «заповедную даль», в стабильных пределах которой будут сохранены как раз те заповедные «80 процентов» от числа тех, которые уехали или исчезли по загадочным причинам.
У путинской декларации еще одна немаловажная сторона. Предложение о двойном гражданстве появляется в момент, когда достигнут пик «влияния» России на Украине. В этом имеется определенная политическая справедливость. Если Россия хочет «влиять» на свое ближнее зарубежье (путем поддержки тех или иных кандидатов, умолчания или одобрения по поводу тех или иных глубоко национальных моделей арифметики), то пусть она несет ответственность за плоды своего влияния. И пусть эта вынужденная оговорка Путина превратится в элемент политического дискурса. Пусть о ней говорят и пишут.
О чем идет речь? Взять, например, «проблему Скребца» — показательный симптом российского «влияния». Люди, подобные Сергею Скребцу, защищены не так, как Павел Шеремет. Эти люди не только лишены ближайшего политического будущего, но и за их элементарную безопасность нельзя поручиться. Как поступить Путину? Принять Скребца и ему подобных в качестве политических беженцев, либо молчаливо одобрить все, что с ними сделает белорусская власть? Наконец, эту проблему можно решить, что называется, скопом — широким жестом предоставить российское гражданство (и, следовательно, защиту своего флага).
Вот где действительно моральная дилемма, и отвернуться от ее решения Россия не имеет никакого права. В противном случае о каком влиянии вообще можно вести речь? И каковы тогда котировки российской государственности? Какова цена ее доблести? «Одобрямс» творимому здесь беззаконию могут сказать и те, у кого в действительности мало возможностей сказать что-то противоположное.