Мука с наукой

С пятерками в космос вышли, построили мощные ледоколы…
А. Лукашенко

В последнее время много говорят о стабильности. А посмотришь на сообщения прессы — нет ее и в помине. Только провели хаотические изменения в системе образования, назвав суету реформой, а оказывается, нужно возвращаться к лучшему в советской системе. А что в ней лучшего? За редкими исключениями никто из выпускников институтов и университетов не знал ни одного иностранного языка. В средней школе изучали физику, даже обучали рабочим профессиям, но не всякий старшеклассник мог заменить перегоревшую пробку в квартирном счетчике. Да и в большой науке успехов было не так много, как представляется. По числу научных сотрудников — да, безусловное лидерство, по числу нобелевских лауреатов — увы.

Даже ЦРУ заблуждалось

Впрочем, нобелевские лауреаты, разумеется, имелись, хотя и в меньшем количестве, чем на Западе. Неофициально это объяснялось тем, что наши выдающиеся ученые работали в оборонных, совершенно засекреченных проектах, поэтому их достижения оставались неизвестными ни для западных разведок, ни, тем более, для мировой общественности. Отчасти это соответствовало действительности: оборонные проекты дали вполне конкретный результат — ракетно-ядерный щит Родины был создан, его подняли до космических высот, прикладное же использование ядерной энергии, кроме военного, имело и мирное направление. В рамках «мирного атома» строились и ледоколы, и АЭС, включая Чернобыльскую.

Впрочем, когда наступили новые времена и жизнь потребовала от ВПК предъявить для народнохозяйственного использования современные технологии, их, в общем-то, не оказалось. Наоборот, выяснилось, что и советский народ, и даже само ЦРУ сильно преувеличивали технологический потенциал «оборонки». Поэтому программа конверсии не задалась. Если взять белорусские предприятия, то они могли предъявить самые мощные (в смысле габаритов) компьютеры в мире, наладили производство кофеварок-кофемолок, электрощипцов для завивки волос, достаточно примитивных стиральных машин. И все это оказалось неконкурентоспособным в сравнении с персональными компьютерами, бытовой электроникой, сложными техническими изделиями, хлынувшими на просторы бывшего СССР и в одночасье завоевавшими местные рынки.

И немцы «помогли»

Но, собственно, не это главное. Так, ядерные и космические технологии разрабатывались рядом ведущих государств практически параллельно и практически одновременно приносили разработчикам сопоставимые по параметрам результаты. Однако присутствовала специфика. Начало индустриализации СССР, например, по времени совпало с мировым экономическим кризисом, в результате которого на мировом рынке образовался избыток факторов производства и специалистов, что позволило Советам закупать технологии, оборудование, приглашать в страну классных, невостребованных в собственных странах специалистов. В частности, Новосибирск в то время называли Сибирским Чикаго ввиду засилья там американских спецов, техники и поистине американских темпов развития. Не надо забывать и о роли промышленного шпионажа, который практиковал Советский Союз «в особо крупных размерах». Общеизвестна роль, которую он сыграл в разработке советской атомной программы, а в дело ракетостроения свою историческую вину «загладили» немецкие специалисты, «поделившись» с победителями всеми своими секретами.

Разумеется, эта сторона дела всегда оставалась в тени, поскольку советское не могло не считаться самым лучшим в мире. Идеологическое обыгрывание технического прогресса по-советски достигло пика в конце сороковых — начале 50-х годов прошлого века в связи с кампанией борьбы «с безродными космополитами». Сделано было все в совершенной простоте: авторами практически всех великих открытий или технических изобретений предписывалось считать советских ученых и инженеров. В крайнем случае, «прогрессивных русских», которым не удалось довести свои изобретения до ума по причине косности царского чиновничества.

Вплоть до запуска первого искусственного спутника Земли (4.X.57 г.) и гагаринского полета в ближний космос (12.IV.61 г.) идеологема о советском научно-техническом превосходстве в основном имело только внутреннее хождение. Но после космического прорыва Запад, в первую очередь США, почувствовал себя уязвленным и поставил перед собой задачу «догнать и перегнать…». А ведь известно, что догонять можно того, кто быстрее и сильнее. Так миф, имеющий, как было сказано, под собой определенные основания, был экспортирован за океан и сослужил службу американского всенационального раздражителя, упростив задачу «выбивания» государственных средств на реализацию космической программы. К тому же заявления советского лидера Никиты Хрущева о том, что мы «покажем вам Кузькину мать, закопаем…», подтверждаемые на практике (Карибский кризис 1962 г.), постоянно провоцировали развитие США в этом направлении.

Системное различие

После высадки американских космонавтов на Луну летом 1969 года, после достаточно неуклюжих попыток СССР удержать позиции с помощью «луноходов», после создания в США кораблей-челноков стало понятно, что СССР гонку проиграл. Миф о советском научно-техническом превосходстве потускнел, а вместе с ним утратила ареол советская система образования. Ни в одной из демократических стран ее даже не пробовали внедрять. А у советских людей, наоборот, возник сильнейший интерес: чему, а главное, как учат детишек на Западе. В этой связи мне, например, вспоминаются замечательные статьи об американской школе Симона Соловейчика, которые он регулярно публиковал в «Новом времени».

Что касается собственно прикладной науки, то тут не срабатывала иная идеологема. В частности, наука, вопреки постулатам «научного коммунизма», никак не желала превращаться «в непосредственную производительную силу общества». То есть изобретения какие-то в рамках программ по ускорению научно-технического прогресса делались, но в производство не внедрялись. В отличие от Запада, где производственники буквально охотились за изобретателями. Получалось, что известное ленинское положение о том, что монополия ведет к загниванию, полностью отражало совершенно не чужую, но нашу ситуацию. Но, разумеется, признать, что виной всему плановая экономика, которая, в отличие от рыночной, полностью устраняет конкуренцию (сиречь, лишает производство стимулов для внедрения), не мог никто. Среди политиков, понятно, но и среди ученых-экономистов.

Поэтому проблему пробовали решать организационными методами (создавали, например, научно-производственные объединения, которым доводились задания не столько по валу, сколько по доведенным до параметров серийного производства опытным образцам), но все оставалось на своих местах. Главная причина заключалась в том, что любое новшество нарушало ритм выполнявшего план соцпредприятия; за срыв плана строго наказывали, в то время как на замедление сроков внедрения новой техники вышестоящие смотрели сквозь пальцы. Поэтому производство как более инерционная и мощная система практически всегда отторгало претензии более динамичной, но менее мощной системы — прикладной науки.

В ту пору вопрос «почему у них так, а у нас эдак» был очень популярным. А все дело в разности систем. Рыночная экономика (если обуздать законодательно страсти ее субъектов) изначально социальна, ибо в ней действуют не объединенные ведомствами и органами управления предприятия, которые могут получать прибыль только от покупателей. Они не обязаны ни перед кем отчитываться «за план», но вынуждены производить то, что нужно людям, лучше своих конкурентов. А без новинок это невозможно. Поэтому любой «капиталист» может только мечтать о «госкрыше» для своего производства, гарантирующей ему полную социальную безответственность. Но цена такой безответственности — собственность, которую в таком случае надо перепоручать государству. Именно по этой причине нигде и никогда в мире развившийся институционально капитализм никогда не был заменен «более прогрессивной формацией».

Экономика для номенклатуры

Социалистическая экономика не социальна. Ее назначение состоит в том, чтобы обеспечить номенклатуру «аргументами» в пользу своего господства. При этом самому начальству (которое, может быть, и хотело бы, чтобы производились товары лучшие, чем на Западе, и в более широком ассортименте) совершенно понятно, что перманентная борьба против дефицита и за лучшее качество есть единственное оправдание своего присутствия на социальной сцене. Именно это определяет «право руководить», в том числе и наукой.

Поэтому пока «в остальном мире» футурологи гадают, куда повернет в своем совершенно непредсказуемом развитии эта самая наука, которая на самом деле никому — ни обществу, ни отдельным индивидам — ничем не обязана, в Беларуси составляют предписания, что она должна сделать. Западные ученые в своем поиске (клонирование, генная инженерия и т. д.) ограничены этическими или религиозными соображениями, общественным мнением, законом. В остальном они свободны. Перед белорусскими учеными, как и в прежние времена, ставятся государственные задачи.

Так, недавно Общее собрание Национальной Академии наук одобрило разработанную во исполнение поручения главы государства Концепцию развития науки в Беларуси до 2015 года. Ее реализация должна способствовать повышению эффективности, конкурентоспособности, обороноспособности страны, развитию современного общества и культуры белорусского народа. Из поставленных задач вытекает, что наука пока не вполне всему этому способствует и соответствует. То есть непосредственной производительной силой общества, как это обещали доценты кафедр научного коммунизма, она пока не стала.

Вряд ли она станет таковой и к 2015 году. Но среди активного населения число разочарованных научными достижениями прежней эпохи неуклонно сокращается, а доля молодых энтузиастов, воспитываемых в духе новой-старой идеологии, растет.

Жалко будет, если они вновь обманутся в своих ожиданиям, и энергия еще одного поколения белорусов уйдет в никуда.

В песок…