/Сгущение мнений/
Десятый «Топос»: класс покидает бумагу
Увидел свет 10-й номер (1-й в текущем году) философско-культурологического журнала «Топос». Распространяться он по привычным каналам не будет, а, следовательно, получить его сможет всякий, кто этого действительно пожелает. Задача радикально облегчается за счет того, что с начинкой журнала можно ознакомится на сайте центра «Топос».
Номер этот примечателен прежде всего тем, что в нем представлен — пойду на риск — первый опыт пристального наблюдения сообщества интеллектуалов (преимущественно культурологов и философов) за собственной средой обитания. Не то чтобы эта среда обитания никогда интеллектуалами не осмысливалась — в том же «Топосе» или, положим, в «Перекрестках», — но в данном случае мы имеем дело, во-первых, с коллективной попыткой, причем попыткой, предпринятой коллективом, ранее в подобных попытках не уличенном. Короче говоря, имелся своего рода tacit agreement (молчаливая конвенция) между интеллектуалами и властью: мы не трогаем вас — вы не трогаете нас; но это соглашение в одностороннем порядке было нарушено. И страшна будет месть профессионала.
Во-вторых, попытка, о которой мы говорим, реализована в двойной оптике (само)наблюдения. Авторы сборника попытались не просто обозначить место интеллектуала (университета) в Беларуси, но и место белорусского общества — в глобальной системе обществ и сообществ. При всех возможных оговорках, мне кажется, в этой попытке содержится нечто принципиально новое. То есть недостаточно рассуждать, положим, о «национальной идее» или «национальной идентичности», необходимо еще и отдавать отчет, из какого места-времени и от чьего имени об этом говоришь, а это, в свой черед, предполагает необходимость конструирования собственной идентичности за счет отстраивания ее проекций во все возможные миры (системы координат и координаций).
А это уже — на сей раз, в-третьих, — чревато формированием профессиональной солидарности, речь о которой впереди.
Наконец, в-четвертых: тематически 10-й «Топос» соотнесен с фактом закрытия Европейского гуманитарного университета. По времени выхода — с фактом открытия « E. H. U. International » в Вильнюсе. Можно утверждать, таким образом, что описываемая попытка «центрирована» личной драмой каждого автора, и это придает этой попытке необходимую политическую остроту и этическую серьезность (последняя применительно к интеллектуалу означает: способность отвечать за свои слова, не отгораживаясь цитатами).
Мне хотелось бы переступить через жанровые ограничения критической рецензии и предложить нечто вроде утерянного письма, недостающего приложения к самому «Топосу». Прежде всего потому, что я по-прежнему ощущаю себя участником командной игры. И еще потому, что данный сборник сам по себе представляет критическую «саморецензию» или, как высказалась по этому поводу Елена Гапова, «интеллектуалы являются собственными, самыми главными, самыми жестокими критиками. Критике интеллектуалами „самих себя“ посвящен этот выпуск журнала». Мне вдруг показалось, что критика самокритики — это как-то чересчур.
Вообще говоря, в вытеснении ЕГУ за пределы «синеокой» изначально содержался вполне конкретный позитивный задел, и очень хорошо, что этот задел, так сказать, задействован.
«И вот уникальная структура ЕГУ формально разрушена, — напоминает Николай Семенов в эссе „ЕГУ: прощай и здравствуй“ (см. полные названия статей в приведенном ниже оглавлении), — но можно говорить и о том, что реально академическое сообщество, сложившееся в Университете, лишь сплотилось». Насколько я могу судить, эти слова принадлежат человеку, позиционирующему себя в качестве маргинала, т. е. противопоставляющему себя не только власти или, скажем, «народу», но и академическому сообществу как таковому. И когда такой человек начинает говорить о сплочении и солидарности, то этому трудно не поверить. В эссе речь идет о многих вещах, тем или иным образом касающихся университета, но этическая позиция автора есть то, что производит необходимый синоптический эффект. Помимо явного противопоставления университета и власти (с ее неизбежным рессентиментом), автор — на сей раз не столь явно — опирается на противопоставление академического сообщества и университета как «бюрократии чистого разума» с ее «кафедральной болтовней» и «нудными и долгими заседаниями деканатов».
Это лишь одна из отчетливых отметин восходящей солидарности. Другая — статья Ольги Шпараги «Политическая топография Беларуси», в которой по следам польского философа Ю. Тишнера профессиональная солидарность проблематизируется как принципиальное условие человеческого достоинства, а последнее рассматривается таким образом, что наличие/утверждение его, в свой черед, невозможно без: а) ощущения себя членом сообщества (меньшего, чем «человечество» или «народ»), б) чувства сострадания к участникам данного сообщества, в) как следствие — политического участия (сострадание в действии).
Политическую ангажированность интеллектуала рассматривает в качестве своего рода его «исходного обязательства» Альмира Усманова, переходящая непосредственно к делу посредством цитаты из сборника интервью и статей М. Фуко «Интеллектуалы и власть» («Какая слепота, какая глухота, какое идеологическое отупение были бы способны помешать мне увлечься…»). Статья Усмановой — одна из наиболее блистательных в сборнике. Очень рекомендую к прочтению всем, кто хоть как-то интересуется политикой в широком и узком смысле (не только университетской жизнью). Особую ценность данному исследовательскому выходу придает то, что я бы назвал «симптомом Лупера» — систематическая, последовательная, предметная каталогизация практик насилия. Тульс Лупер, персонаж, созданный режиссерской фантазией П. Гринуэя, является профессиональным заключенным, исследователем застенок (даже полученные Лупером тумаки «складируются» в виде платонических фигур — вот уж действительно мир, в котором царит «гармония и порядок»). И если признать, что XX в. был веком войн, концлагерей и тюрем (а также угля, металла и урана), то XXI в. напрашивается на то, чтобы стать веком символического насилия. И, следовательно, требуются наблюдатели, чувствительные к насилию такого рода. Наблюдатели, подобные Усмановой. Еще раз: статья выше всяких похвал. Особенно меня впечатлил раздел про «фашизоидную лексику» (Инакомыслие как инакословие, или О лингвистическом насилии).
Велик соблазн назвать три указанные публикации ключевыми в аспекте выражения того, что именуется гражданской позицией, но, если разобраться, этой позицией стигматизированы все или почти все авторские подходы и выходы. Так, к примеру, Елена Гапова прямо говорит о классовых интересах интеллектуального сообщества, в то время как Владимир Фурс в основу своего диагноза «регрессивной социальности» — в первом приближении весьма и весьма убедительного — кладет проект общественной автономии как необходимого условия преодоления наличной гетерономии (sine qua non «патерналистской вертикали» — см., например, ст. Татьяны Щитцовой).
Если исходить из того, что пробуждение политического самосознания (классового самосознания) равнозначно пробуждению самосознания как такового, то все, о чем ведется речь в «Топосе», обретает особый вес и силу. Разумеется, есть самосознания и самосознание. Первое характеризует степень усвоения «анонимных» привычек, знаний, навыков и пр. (о нем я судить не берусь и потому обхожу вопрос профессиональной компетенции авторов, в которой, впрочем, не сомневаюсь). Второе характеризует нечто иное, нечто принципиально «драматическое» и «консенсусное», нечто вызывающее опасливый взгляд «доминирующих среди доминирующих» — если воспользоваться концептуальным арсеналом Пьера Бурдье. Полагаю, что неслучайно Бурье стал в сборнике лидером цитирования — косвенное свидетельство того, что класс «покидает бумагу». А ведь если солидарность покидает пределы академической тусовки, то ее примеру могут последовать другие классы. В этом и будет состоять первая порция мести интеллектуала, о которой сказано в самом начале.
Следовало бы солидаризироваться с теми, кто убежден, что классовое (профессиональное и пр.) самосознание — принципиальное условие адекватной и строгой диагностики социальных обстоятельств, которое вовсе не ограничивается обстоятельствами отдельно взятой «олимпийской деревни». Можно полагать, что подлинный интеллектуал должен пребывать в толще жизни народной — и это будет циничное или же наивное полагание. В короткой статье Андрея Горных, разыгранной, словно пьеса в 3-х действиях (1. ренессанс Деревни, 2. становление Города, 3. драматическая развязка), мы сталкиваемся с вполне, на мой взгляд, обоснованным сравнением интеллектуала с броделевским «торговцем на длинные расстояния», пытающимся навязать рынку нечто сродни ментального имбиря. Разумеется, далеко не всякий рынок готов принять подобный товар.
Можно также обратиться к известной теме «университетской автономии», к которой обращается Григорий Миненков (в контексте более обширного обследования современных трансформаций), Н. Семенов, А. Лаврухин (публикация Андрея Лаврухина лично меня очень порадовала) и др. Принципиально позитивным моментом является то, что все авторы — словно по сговору — переступили через основные представления, препятствующие истинному анализу отношений между университетом и всем тем, с чем он вынужден соотносится, а именно — я цитирую Луи Пэнто (не из сборника):
— во-первых, традиционную академическую позицию, согласно которой ученая мысль является независимой, нейтральной и т. п.;
— технократическую позицию, которая заключается в следующем: поскольку социальные науки состоят на службе у государства, действующего во имя универсального принципа, спрос на действие, им порождаемый может быть исключительно «нейтральным» (а не «идеологическим» и занимающим ту или иную позицию);
— радикальную (или «левацкую») позицию, согласно которой социальные науки являются в первую очередь инструментом контроля, действующим либо на благо господствующего класса, либо, в более широком смысле, на благо «власти».
Я полагаю, что этим можно было бы закончить. Закончить внезапно. Ибо авторские работы все же способны нечто сказать сами по себе и сами за себя.
_____________________________________________________
Топос № 1 (10), 2005
Содержание
КАЗУС БЕЛАРУСЬ
Владимир Фурс. Белорусская «реальность» в системе координат глобализации (постановка вопроса)
Татьяна Щитцова. Под патронажем: авторитарный режим в свете культурной антропологии
Андрей Горных. Беларусь: случай анти-модерной идеологии
Алексей Пикулик. Матрица, патернализм и семья-страна. Антропология белорусской идеологии
АКАДЕМИЯ И ВЛАСТЬ
Альмира Усманова. Философия и позиция критического интеллектуала сегодня
Елена Гапова. Белорусские интеллектуалы: между классом и нацией?
Ольга Шпарага. Политическая топография Беларуси: солидарность сообщества, университет
Андрей Лаврухин. Гегель, любовь к мудрости и «корпоративная этика в более широком смысле»
ИДЕЯ УНИВЕРСИТЕТА
Григорий Миненков. Случай ЕГУ, или о перспективах современного белорусского общества
Николай Семенов. ЕГУ: прощай и здравствуй (Кое-что об университетских практиках и государственной политике)
Benjamin Cope. Beyond the Ruins of the University
СМИ О ЕГУ
Алексей Криволап. А был ли ЕГУ? Репрезентация событий вокруг ЕГУ в масс-медиа
Медиа-хроника. ЕГУ: закрыть нельзя аттестовать (подборка А. Медвецкого, О. Шпараги)
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
Ответы белорусских и зарубежных интеллектуалов на вопросы редколлегии
_________________________________________________________