Белорусское политическое поле заполнено фантомами. Причем все.
Фантомы представляют лояльное белорусской власти гражданское общество. Фантомы — поскольку гражданское общество предполагает, что государство является вторичным по отношению к общественным институтам образованием. Но, поскольку белорусское государство в лице его фактического создателя (в нынешнем виде) и предположить не может, что оно — всего лишь вторичное образование, то формальную поддержку ему выражают общественные структуры, также существующие всего лишь формально. Попытайтесь обнаружить следы пропрезидентских партий в белорусской общественной жизни, и вы убедитесь, что сделать это вряд ли под силу самому Шерлоку Холмсу вкупе с верным ему до гроба доктором Ватсоном. Есть, правда, и исключения — в лице достопамятных профсоюзов и орды членов БРСМ, но это, как говорится, совсем другая песня: организованы эти структуры вовсе не снизу вверх, а потому и влияние их носит совершенно иной характер: это, скорее, приводные ремни общей идеологической машины.
Но такие же фантомы периодически появляются и в реальном политическом секторе, каковой все еще представляет белорусская оппозиция. По идее, каждая политическая партия должна выражать позицию той или иной социальной страты. Однако реальная стратификация абсолютно не совпадает с тем, как она отражается в зеркале политического поля.
К примеру, сколько национал-радикальных партий может быть в теории? Одна. Функцию таковой исполнял Белорусский народный фронт до своего раскола, случившегося в 1999 году. А происшедший раскол пришелся на линию реального раскола электоральной базы данной партии: консервативное крыло ушло вслед за Зеноном Позняком строить свое Великое Княжество Литовское, так сказать, свой земной рай, а умеренное крыло во главе с Винцуком Вечерко осталось на грешной земле белорусской политики, чтобы пытаться в меру своих сил обустраивать то, что уже давно не имеет с ВКЛ ничего общего не только в силу полиязычности социума, но и по ряду других, гораздо более серьезных причин.
Но здесь раскол носил естественный характер. Противоестественный характер он приобрел в случае с коммунистическим движением. Очевидно, что для коммунистов как идеологически заряженной части белорусского общества принципы социальной справедливости, самоуправления трудящихся и некоторого соблюдения демократических процедур (последнее — в условиях многопартийности, когда процедура становится необходимой гарантией существования самой партии) должны иметь определяющий характер. И принципы эти, несомненно, должны соблюдаться всеми, кто публично исповедует и проповедует коммунистические идеалы. Но как только появляется некая сила извне, испытывающая коммунистов на лояльность, выясняется, что эта самая лояльность имеет характер гораздо более серьезный, нежели приверженность принципам. По крайней мере, для той группы товарищей коммунистов, кто отказался исповедовать принципы Сергея Калякина и предпочел тихо смириться с уничтожающей всякие основы социальной справедливости и демократии властью: так безопаснее! И здесь раскол произошел не по идейным, а, я бы выразился, по безыдейным соображениям: КПБ откололась от ПКБ не потому, что ее руководство было не согласно с принципами «Манифеста коммунистической партии», а потому, что эти принципы могли увести ее в оппозицию к кормушке. Отходить же далеко от кормушки хотелось далеко не всем.
Третий пример — бесконечное клонирование партий, клянущихся в своей приверженности социал-демократической идеологии. Вначале таковых партий было три — Партия народного согласия, Белорусская социал-демократическая Громада и Партия всебелорусского единства и согласия. В конце концов, ПВЕС аннигилировалась, оставив на поверхности известного депутата Новосяда, а ПНС и БСДГ объединились в БСДП (НГ), двухголовую и двуединую. Однако дальше эта партия начала клонироваться: вначале ушла одна группа недовольных во главе с Олегом Трусовым, причем лидером новой партии, которую удалось тогда зарегистрировать, стал не он, а Станислав Шушкевич. Затем внутри оставшейся части партии возникла «проблема Короля»: еще часть социал-демократических граждан возжелала непременно сменить Николая Статкевича на Алексея Короля. Закончилось это противостояние исходом недовольных, что заметно облегчило положение Статкевича — бороться с оппозицией всегда проще, когда она не участвует в определении внутрипартийных решений. Зато Алексей Король стал знаменем в руках той части политизированной общественности, которая не имела к социал-демократии никакого отношения, но зато не любила Статкевича столь же сильно, как и Король.
Смешно читать заявления коллег по журналистско-аналитическому цеху, распространяющихся о левых социал-демократах Статкевича и правых социал-демократах Шушкевича. Никто никогда не сравнивал программы их партий и не сопоставлял существующие противоречия. Из сопоставления видно, что речь не идет о наличии каких-либо принципиальных различий, делающих одних более левыми, а других — более правыми. Принцип «большего внимания к национально-культурной проблематике», характерный для партии Шушкевича, не имеет к социал-демократии вообще никакого отношения, хотя сам по себе является весьма и весьма похвальным. Но это сродни противоречиям между ПКБ и КПБ, спорящим вовсе не о коммунизме.
Точно так же невозможно определить идейные разногласия между Королем и Статкевичем. Основой разногласий невозможно считать проявившееся в 1999, а затем в 2000 годах отношение к идее кампании бойкота местных и парламентских выборов. Это не вопрос социал-демократии! Это не вопрос принципиальных разногласий! Это всего лишь вопрос внутрипартийной дисциплины, причем регулируется он в точности с арией Германа из «Пиковой Дамы»: «Сегодня — ты, а завтра — я!» Сегодня ты получил большинство при голосовании, а завтра — я. И создавать на этом основании новую социал-демократическую партию, когда две уже существующие разминуться не в состоянии, — не слишком ли очевидная глупость?
С точки зрения здравого смысла — да.
С точки зрения политических интересов конкретного Алексея Короля — нет.
Вообще, хотелось бы дожить до появления политической биографии Алексея Степановича. Можно будет прочесть много интересного.
Вот, например, Алексей Король создает Партию Народного Согласия. В определенный момент он же становится идеологом приглашения в нее «на царство» Геннадия Карпенко. Однако проходит время — и тот же Король уже в составе группы, инициирующей отставку Карпенко с поста лидера ПНС. Зато на смену Карпенко приходит Леонид Сечко.
При Сечко Король становится инициатором «укрупнения» партии за счет слияния ее с БСДГ. При этом он ориентируется вовремя и поддерживает в новом внутрипартийном конфликте уже не Сечко, а Статкевича.
Того самого, против которого он будет активно выступать уже через полтора — два года. А еще спустя некоторое время Алексей Степанович и вовсе покинет БСДП (НГ), чтобы гордо объявить о создании Объединенной Социал-Демократической Партии.
Объединенной — с кем?
С женщинами. Женщины уже бегали, а часть из них даже играла в волейбол, как сказал бы персонаж известного советского фильма «Семь стариков и одна девушка». Причем роль главной девушки не без успеха изображала Валентина Полевикова. Ее и вызвали объединяться.
Большая часть полевиковской партии играть роль девушек для объединения по вызову не пожелала. Партии — даже объединенной — не получилось.
Тогда остатки Объединенных социал-демократов и женщин решили влиться в состав социал-демократической партии Шушкевича. При этом никто даже не стал объяснять широкой общественности, почему они просто сразу этого не сделали, а предпочли огород городить, создавая альтернативную партию. Может быть, потому, что все было достаточно очевидно: речь не шла о социал-демократических идеалах, а всего лишь о личном статусе группы товарищей Алексея Степановича Короля.
А ведь еще совсем недавно Алексей Степанович мужественно представлял белорусскую социал-демократию на всех тусовках, куда его таскали вместе с собой лидеры ОГП и БНФ, имеющие к социал-демократии такое же отношение, как и Алексей Степанович Король! То есть, историческое. Изучали они ее и ее опыт.
И Короля принимали на высшем дипломатическом уровне во всех посольствах, внимательно прислушиваясь к тому, что он вещал о белорусской диктатуре! Хотя чем лично Алексею Степановичу все эти годы мешала белорусская диктатура, хоть убейте, не понимаю. Ибо, по моему, быть может, не самому компетентному мнению, все это время он боролся не столько с диктатурой, сколько с собственными партийными начальниками, которых он же до этого начальниками и делал.
Сейчас Алексей Степанович прибился к тихому берегу. Он стал заместителем Станислава Шушкевича, человека с именем, историей и репутацией в определенных мировых кругах. Побарахтались, поинтриговали, попробовали, говорят, даже сместить самого Станислава Станиславовича, — не получилось.
На этом бы и успокоиться.
Вернее, упокоиться — в политическом плане, разумеется, ибо как историку и публицисту я пожелал бы Алексею Степановичу долгих лет жизни.
Но в целом, опыт его политической деятельности весьма поучителен. Он, например, демонстрирует, что политические клоны живут не дольше овечки Долли. А в условиях сосуществования двух партий однополярной идеологической ориентации третья партия — и вовсе клон. Даже в нашей маленькой, но очень гордой Беларуси.
Во-вторых, история Алексея Короля, очень хотевшего стать самостоятельной политической фигурой, но не сумевшего этого добиться, показывает, что время интеллектуалов, не опирающихся на собственный организационный и финансовый ресурс, в нашей стране то ли не наступило, то ли уже прошло.
Наконец, в-третьих…
А что — «в-третьих»?
Оказывается, что — ничего.
В политике королей играют придворные. То есть, структуры. Нет их — нет и Короля.
Спите спокойно, дорогой социал-демократический товарищ! Не просыпайтесь подольше. А то, неровен час, пресса опять подумает, что Вы имеете какую-нибудь политическую перспективу.