События белорусской политической жизни все меньше и меньше поражают внешнего наблюдателя. В глазах мирового общественного мнения страна прочно обосновалась в периферийной и унизительной ячейке трагикомических курьезов нового тысячелетия и потому для реальной политики малоинтересна. Реформаторский азарт, всколыхнувший Европу на заре девяностых, когда на сцену вышли и активно утверждали себя новые-старые общества и государства, давно миновал, уступив место будничным проблемам интеграционного строительства. Беларусь, поначалу претендовавшая на собственное слово в формировании добрососедского пространства, в силу внутренних пертурбаций неожиданно для всех отказалась разделять соединяющие ближних и дальних соседей принципы и замкнулась в нише, отведенной для исключений. Последние, как известно, всего только подтверждают действенность и незыблемость правил. Роль скромная и теперь бессловесная. Настойчивые и в разной степени вежливые попытки международного окружения увещевать выпавшее из контекста государство, указывая ему на для него же болезненные последствия такого выбора, столкнулись с со стеной непонимания и шумно выражаемой враждебностью. Не дождавшись отклика, они постепенно сходят на нет. Беларусь не находится в центре Вселенной, не обладает серьезным военным и экономическим потенциалом, по своему же почину, отграничившись от мира, вовсе лишена международной влиятельности, и без нее смело можно обойтись, посвятив себя более насущным и важным предметам. На нашу долю остаются конкретные в своей необходимости проекты экономического взаимодействия, неизбежные, но до скандальности узкие дипломатические контакты и, разумеется, формально-протокольные заявления интернациональных институтов, стерпевшихся с особым статусом Беларуси, как свыкается школьный коллектив с капризами прославившегося игнорированием светских приличий вечного второгодника. Белорусская ситуация, похоже, окончательно классифицирована и до поры определена в разряд безнадежных.
В Беларуси не осуществляется массовый геноцид и не ведутся военные действия. Со своей стороны, грозная демонстрация боевых сил на местных учениях способна впечатлить только преданного слушателя радиоточки. В стране не свирепствует голод, и не происходят многолюдные столкновения протестующего населения с властями. Проблематичная легитимность власти никак не отражается на деятельности чиновников и реакции большинства избирателей. Не обнаруживается ничего, что могло бы привлечь внимание участливой мировой общественности. Программы экономической и гуманитарной поддержки, реализуемые за западные деньги, охватывающие как государственный, так и общественный сектор, являются элементом общей стратегии развитых социумов и затрагивают Беларусь лишь краем по причине, прежде всего, ее упорного им сопротивления, а также желания брать, ничего не предлагая взамен. Давно достигшие стабильности богатые западные общества и ясно видящие перспективу бывшие партнеры по соцлагерю, озабоченные совсем другими сомнениями, спорами и надеждами, понемногу отдалились от мысли, что именно они должны взять на себя ответственность за перетаскивание в современность доставшегося нам участка континента, справедливо полагая это делом самого белорусского народа. Белорусский же народ, никогда не живший в условиях демократии, искусно отгороженный от захвативших другие народы процессов и дискуссий, в основной своей массе никакого волнения по этому поводу не проявляет. Экспорт революции малореален. Изменения должны созреть изнутри.
Все эти констатации, тем не менее, ни на миллиметр не приближают официальную Беларусь к признанию. Таковое пока что означало бы решительное отступление от принятых стандартов политического поведения и моральных постулатов, на которых сегодня худо-бедно держится мировое единство. В морализаторских по своей сути приключенческих фильмах герой одиночка, как правило, выступает против многочисленных и сплоченных противников во имя универсальных и простых человеческих и нравственных норм, трогающих сердце каждого внимающего ему ребенка или взрослого. Морали же белорусского противостояния чрезвычайно вариативны, меняются от случая к случаю (а потому труднопредсказуемы) и зависят больше всего от актуальных целей и настроения начальства. Отвергнув основанные на консенсусе и увенчивающие многовековой цивилизационный опыт ценности «внешнего мира», Беларусь поспешно занялась изобретением своих собственных. В фундамент этих новейших ценностей были, само собой, положены обрывочные знания все того же неугомонного начальства. В одной тарелке предполагалось отважно перемешать фрагменты социалистических учений, прочитанные атеистами цитаты из Библии, лозунги великорусского имперского мессианизма, бессмертные в нашем секторе Галактики тезисы научного коммунизма и пространные выдержки из выступлений и интервью белорусского президента. И так далее.
Подозрительный конечный продукт, однако, еще никому попробовать не довелось. Белорусская локализация «Рухнаме» так и не увидела свет. Зато подтвердилось на практике, что, как и ожидалось, и не рассчитывая заранее на убедительность в части теоретических и философских мудрствований, под идеологическими изысканиями в действительности имелось в виду простое, как мыло, распоряжение изолировать тех, за кем замечен недостаток рвения в воспевании гениальности руководства.
Партикулярность белорусской политической морали была в очередной раз блестяще продемонстрирована во время недавнего выступления Александра Лукашенко в телевизионной программе «Свобода слова». Белорусский президент, в частности, на конкретном примере пояснил собравшимся, что в Беларуси, вопреки предрассудкам зарубежных демократий, законы выполняются или не выполняются по решению власти исполнительной, которая проницательно исходит из индивидуального понимания момента. То, что даже не абстрактный глава государства, а он лично пребывает над действующим законодательством, для Александра Лукашенко, судя по всему, само собой разумеется, и вообразить смешно, что где-то бывает иначе. Да просто такая у нас «белорусская модель», удобная во всех отношениях.
Чего стоят в таких условиях законы и Конституция в любой из редакций, каждый желающий может легко удостовериться на примере той же кампании по внедрению единой государственной идеологии, вступающей в прямое противоречие с Конституцией РБ (см. раздел 1. ст. 4). Еще более красноречиво отсутствие каких-либо публичных дискуссий по поводу этой бросающейся в глаза вольности. Пониманием властью момента можно объяснить, впрочем, все что угодно.
Развернувшаяся на «Свободе слова» пылкая дискуссия о том, кто, белорусы или россияне, продвинулись дальше в области цифр и процентов, обошла витающий в воздухе вопрос о человеческой стоимости этих статистических данных. Цивилизация существует много тысячелетий, и человечество всегда было способно обеспечить собственное выживание при любых социальных условиях и уровнях экономического развития. Даже в концлагерях не все умирали от голода. Были, как известно, и те, кто считал, что и в них можно сносно устроиться.
Ценой экономического роста Советского Союза в тридцатые годы стали миллионы погибших людей, бесчисленные и безымянные бывшие сограждане и бывшие товарищи тех, кто до времени остался на свободе, от подъема до отбоя, а часто и без сна бесплатно трудящиеся на мучительных каторжных работах. И умирающие до срока. Они участвовали в создании ареола славы страны, которая отказывала им в человеческой сущности. Подневольный труд в ближней перспективе не обязательно приносит худшие результаты, чем труд свободный.
В Беларуси нет концлагерей и нет миллионов каторжников. Но есть страх, небеспочвенный, того, что все может вернуться. Стремительно сжимается пространство свободы выбора и слова, а, значит, и личного достоинства. За белорусскими процентами, что отличает их теперь уже и от российских, чего нельзя было не увидеть в передаче, стоит, к сожалению не столько инициативность и вера в свои силы, сколько боязнь наказания и привычка жить, как распорядятся граждане начальники. Народ Беларуси вынужденно политически апатичен и, в строгом соответствии с официальными установками, не верит, в отличие от своих российских, польских, чешских, американских и других соседей по планете, что мнение отдельного человека может что-то значить для страны. Если он не президент.
Общество снова замкнулось в опасливой осторожности, страхе слова и поступка. Интеллигенция растеряна и смущена. Понимая происходящее, она сосредоточенно следует стратегии выживания, надеясь, что все как-нибудь образуется без нее. Несчастна, как говаривал классик, страна, нуждающаяся в героях.
Пламенные же революционеры, по вековой традиции, странствуют между Брюсселем и Лондоном, переживая там за народ и возбуждая публичные антипатии завистливых белорусских теленаставников, которых на дипломатические приемы не приглашают. Грубая и даже не претендующая на справедливость, но нашумевшая статья О. Богуцкого, выполненная в жанре реплики из зала, при всей ее расчетливой пиарности, вызвала ожидаемую бурную реакцию, хотя мало отличается от того, что постоянно пишет государственная пресса и втолковывает электронная пропаганда. Статья перевела действительный предмет обсуждения в разряд выяснения личных отношений, которое и последовало.
Охотно бросающая камни в политическую оппозицию белорусская интеллигенция относится к ней, как к местной спортивной команде, никак не становящейся лидером чемпионата. За интеллигентским раздражением скрывается в большинстве случаев сакраментальное упование на то, что волнующие всех проблемы будут счастливо разрешены другими. Сотни раз повторено, что оппозиция является отражением власти. Она им с неизбежностью и является, и вряд ли могло получиться по-другому.
Оппозиция является отражением власти во всем мире. Те, кто выходит за этот предел, — уже диссиденты или борцы Сопротивления. Разговор о потраченных грантах и бесполезных загранпоездках, как и о личных характеристиках, — тема совершенно отдельная, которая в равной степени может быть отнесена к депутатам и государственным служащим. Вместо препирательств с оппозицией лучше, конечно, попробовать что-то сделать самим. Проблема в том, что, как и во многом другом, Беларусь и здесь отличается от всего мира, где оппозиция естественный и респектабельный элемент политической системы. Как респектабельна власть, являющаяся, в сущности, вчерашней и завтрашней оппозицией.
Некоторое еще время назад расчеты на изменения политического стиля Беларуси связывались с Западом. Теперь, все больше, с Россией. Но Запад и Россия находятся совсем на другом этапе пути, где в повестке дня первостепенны совсем другие вопросы.
Стартовые позиции, стратегии и пафос начала девяностых остались в безвозвратном прошлом. Европейская цивилизация живет иными проблемами и вдохновляется иными целями. Меняющие облик мира, логически продлевающие историю трансформации, выполненные не нами, произошли и стали необратимыми. Обновившийся мир не идеален так же, как не идеален человек. Но это — мир сегодняшнего дня. И от этого сегодняшнего мира, не слишком ему нужные, мы отходим все дальше, рискуя надолго остаться «чужими».