Невядомая Беларусь. Аналiтычныя эсэ. — Менск, 2008. — 374 с.
Именно подобный — в духе зрелого А. Солженицына — вопрос возникает после прочтения данной книги. И проблема здесь состоит не только в том, насколько жестко сформулированы задачи, которые предстоит в обязательном порядке решить молодой белорусской государственности в самом ближайшем будущем. Бросается в глаза адресность именно этого — белорусско-язычного — издания. Впервые данный сборник аналитических эссе был опубликован в России и Чехии, соответственно в переводах на русский и чешский языки* [с. 4]. Но обращение к собственно патриотам Беларуси (один из критериев наделения людей подобным качеством автор видит во вполне справедливом нежелании читать по-русски те тексты, которые исходно были написаны на «матчынай мове») — штука не самая благодарная.
Авторами самой идеи книги и — как водится — жертвами-редакторами ее непосредственного воплощения выступили известные** ученые А. Антипенко и В. Акудович. Сложность «жизни не по лжи» в «приватно-белорусском» смысле заключается в том, что сегодня любой «нацыянальна свядомы» гражданин РБ — сам себе и Купала, и Мицкевич, и Богушевич, и Абдзиралович. То есть каждый из сознательных «тутэйшых» довольно четко (как ему кажется) представляет себе тот — минимально необходимый — набор мифов и идеологем, которые необходимо утвердить в массовом сознании для обретения республикой полнокровного (то есть не зависящего от колебаний цен на энергоносители и сопутствующих им геополитических истерик руководства страны) суверенитета.
Представленная книга, с одной стороны, довольно скрупулезно описывает «историю болезни» отечественного национально-демократического движения конца 80-х — середины 90-х годов прошлого столетия, с другой же — столь же исчерпывающе живописует бездну нерешенных вопросов (научных, идейных и даже относящихся к области национального «коллективного бессознательного»), которые желательно разрешить для подготовки ко вступлению Беларуси хотя бы в сферу преимущественного влияния Европейского Союза. О непосредственном членстве в этой уважаемой организации речь — как известно — пока не идет хотя бы потому, что ЕС успел обжечься в Болгарии (с ее отнюдь не желающей снижаться коррумпированностью местной бюрократии), в Латвии (где членство в ЕС приветствуют чуть более 1/5 населения) и в Украине (чьи «первородные» — из трех бывших «славянских республик-сестер» СССР — демократические ориентации пока оборачиваются неуправляемым политическим хаосом).
Тем не менее, автор считает необходимым слегка усомниться в сформулированной в 2005 г. уважаемым мной А. Дынько гипотезе, согласно которой «практическую задачу присоединения страны к европейским структурам будет реализовывать, видимо, уже первое, следующее за лукашенковским, поколение политиков, не отягощенное культурными комплексами лукашенковцев» [с. 241]. Очевидно, что позиция проницательного культур-аналитика Дынько основывалась на бросавшейся в глаза самоуверенности тогдашнего белорусского режима, основанной на нефтяном «оффшоре» и льготных ценах на газ. Реалии же сегодняшнего дня (начала 2009 г.) демонстрируют стремительный разворот (правда, связанный исключительно с зоологическим испугом правящих кланов перед перспективой тотального банкротства их государства) руководства страны на Запад. Это подчеркивает справедливость приводимого высказывания В. Быкова о том, что «все значительное требует платы, в том числе и независимость… Наверное, и экономических испытаний — самых жестоких» [с. 8].
Необходимо отметить и удивительный прогноз Быкова, связанный с наиновейшими событиями отечественной истории. Намечающийся «сговор» официального Брюсселя со столь же официальным, но чуть менее легитимным Минском смутил здесь многих. Быков прозорливо отметил за несколько лет до этого: «На кого же нам опереться? Западная демократия нам подходит еще меньше [чем российская], я уже несколько раз имел возможность в этом убедиться. В первую очередь, они нас попросту не знают, потом — они нас не понимают, а в конце концов — у них всегда собственный расчет»[с. 23].
Любопытна архитектоника книги: раздел «Белорусы глазами белорусов» дополняется напрашивающимися блоками «Белорусы глазами россиян» и «Белорусы глазами поляков». Такой подход — интересный сам по себе — провоцирует читателя на серьезнейшие нравственно-интеллектуальные коллизии. Если наши соседи конструируют на предмет нашей природы и исторической судьбы столь разноречивый набор квалификаций, то на что в этом плане окажемся способны мы сами?
Быков вполне трезво оценивал ситуацию в нашем государстве, сложившуюся к середине 90-х годов. И хотя многие пеняют великому писателю за внешне безоглядную поддержку Зенона Позняка, отечественный классик «солдатской прозы» вовремя четко подметил: «Со времен Тарашкевича много что изменилось в мире, в том числе и в белорусском языке, с чем прагматичному политику невозможно было не считаться. Народ пошел за жестким, напористым, прагматичным директором совхоза, идеи которого были просты, как мычание коровы, и понятны до мелочей» [с. 21]. При этом, по мысли автора рецензии, обозначившаяся сегодня возможность (и потребность) триумфального возвращения Позняка на Родину только и может тотально реабилитировать все взаимные прегрешения ожесточенно боровшихся за власть в 1994–2008 гг. отечественных властных кланов. Позняк — безусловно — окажется в состоянии сформировать массовую публичную «конструктивную прозападную оппозицию» в Беларуси (вместо откровенно слабого Милинкевича).
Один из важнейших тезисов исследования правомерно свести к следующему: отсутствие мало-мальски возможного консенсуса по проблемам исторического минувшего делает трудно достижимым позитивное преодоление раскола в базовых ценностях, сложившегося среди думающей части общества. Например, до сих не ясно: с кем же активнее всего сражались наши соотечественники на протяжении последних трех с половиной столетий — с русскими, с немцами, или между собой. Так, в разделе сборника, весьма эффективно (и эффектно) скомпонованного из разрозненных (но аутентичных) фрагментов устного и письменного творчества Быкова, приводится его авторитетное мнение: «Что касается коллаборационизма: примерно столько же, сколько партизан, было и коллаборационистов» [с. 13].
Подчеркнув то, что немецкая оккупация стоила жизни «всего» (при всей условности такой квалификации) каждому четвертому жителю Беларуси, авторы еще раз напоминают: в ходе войны 1654–1667 гг. «из 2 млн. 900 тыс. живыми остались около 1 млн. 350 тыс., а на востоке Беларуси не уцелело и третьей части населения [с. 55], в результате же русско-шведской „Северной войны“ в 1700 г. население Беларуси составляло 2 млн. 247 тыс., в конце войны — 1 млн. 457 тыс. человек… Только около 10% населения сохранилось в Шкловском графстве» [с. 57].
Давление на запад Российской Империи таким образом обошлось белорусам неизмеримо дороже, нежели экспансия немцев или поляков на восток. Если же дополнить печальную статистику XVII–XVIII вв. еще и числом жертв инициированной Москвой коллективизации, то «гамбургский счёт» преступлений Москвы и Санкт-Петербурга оказывается несопоставимо более трагичен, чем злодеяния всех прочих иноземцев на территории Беларуси.
Но понять это означает до основания сломать иллюзии, на протяжении — как минимум трех столетий — внедрявшиеся имперской пропагандой в умы и души населения страны. Этим кормилось здесь подавляющее большинство местной «образованщины»: по мысли Быкова, «коммунисты-интеллигенты верой и правдой служили сумасшедшим интересам всемогущей партии. Да и как могло быть иначе, когда от этой их старательности на все 100% зависели их карьера, благосостояние, быт… Они и сейчас продолжают жить на тот, накопленный при компартии капитал, другого у них просто нет. И вряд ли будет: заработать в рыночной системе они не умеют, а просить не у кого…» [с. 15].
Белорусскую историю — согласно одному из ударных положений сборника — у белорусов откровенно украли (причем все те же придворные лизоблюды): по точной и безжалостной мысли В. Орлова, «в XII в. наши предки имели города, княжества, каменную архитектуру, письменность, были христианами. В то же самое время предки литовцев оставались язычниками, у которых не было ни государственности, ни городов, ни письменности. Тем не менее, в результате стараний литовских историков термины „Литва“ и „литовцы фигурируют в европейской историографии уже применительно к событиям самого начала XI ст., а „белорусы“ возникают только через несколько столетий. Еще один парадокс в том, что „приватизация“ всего исторического наследства ВКЛ исключительно литовцами последовательно поддерживалась Москвой в советские времена. В обмен на лояльность мощной национальной интеллигенции и национал-коммунистов в Литовской ССР, одной из „союзных“ республик, рядом с коммунистической была разрешена националистическая идеология, которая основывалась на исторических мифах (про завоевание литовскими князьями белорусских земель, определяющую роль литовских земель в ВКЛ и т. д.)» [с. 43].
Что вытекает (глядя на текст сборника «извне») из его содержания (подобные диагнозы, пожалуй, в наиболее концентрированном виде неоднократно осуществлялись В. Абушенко)?
За последние 10 лет обдумывание цивилизационного и геополитического статуса (удела) Беларуси оставалось делом отдельных интеллектуалов и небольших «замкнутых на себя» культур-ориентированных тусовок. (Придворная околонаучная челядь занимается «пропагандой», «историческими исследованиями» ей заниматься не с руки.) Эти тусовки слабо взаимодействуют между собой и почти не оказывают заметного влияния на массовые процессы. Стратегические цели подменены тактическими уловками, диктуемыми задачами «выживания». Неизменно откладываемая национальная самоидентификация за последние 20 лет превратила наличное положение вещей в сюрреалистическое, при котором большинство граждан занято (в век информационных технологий!) «борьбой за еду», а меньшинство ушло в «виртуальную реальность».
Белорусское общество и в своей массе, и на уровне элит оказалось «глухим» к ценностям либеральной демократии и открытого общества, в той или иной степени воспринятым подавляющим большинством европейских постсоциалистических стран. Более того (и это уже уникальный случай) потерпела поражение и была свернута при молчаливой поддержке большинства и робких возражениях меньшинства программа национального возрождения. За последние полтора десятка лет в массовом сознании произошло закрепление отрицательного отношения ко всему, что связано с понятием «белорусского». Негативные установки были сформированы еще в советское время, однако в реальности они проявлялись, скорее, как индифферентность по отношению к вопросам национальной самоидентификации.
Сегодня же стремительно растущее осознание правящим режимом бесперспективности стратегического альянса с Россией (у Кремля — как у «зеленых атаманов» времен гражданской войны 1917–1920 гг. — уже больше нет «золотого запаса») неумолимо толкает Минск в объятия Запада. С неизбежностью сопряженного с этой процедурой радикального разворота в геополитической и даже идеологической риторике.
В Беларуси сегодня (мысль Абушенко) присутствуют два культурных пространства: социальное (пространстве действия здесь-и-сейчас живущих поколений) и знаковое, текстовое (представляющее культурную память и опыт всех поколений людей, самостоятельно идентифицировавших себя в данной культуре). Только применительно к первому случаю можно говорить о единстве социального и культурного, их тождественности. Во втором же случае культура превращается в объемлющую социум систему, задающую последнему горизонты видения, стратегии, модели, образцы его конструирования, определяющую его творческий потенциал. Когда же культура распадается на две своих составляющих, между которыми утрачиваются каналы диалога, она почти автоматически превращается в набор слабо связанных частных, маргинальных, провинциальных субкультур. Ситуация еще больше усугубляется, когда знаковый (текстовый) слой культуры сам «субкультурируется»: его носителями становится относительно замкнутое и изолированное (даже отторгаемое большинством) меньшинство. В этих случаях никакие политические, экономические и т. д. проекты принципиально не могут решить встающего комплекса проблем, так как последние связаны (по сути) со смертью одного этно-культурного субъекта и рождением другого. Средством для достижения целей национального возрождения может выступить в наличных условиях обращение к так называемым авторским, мифологическим, искусственно конструируемым моделям воспроизведения собственных этнических стереотипов. Белорусская ситуация характеризуется потерей преемственности при нарастании инертности системы, постоянными разрывами традиции, требующими новой национально-культурной идентификации, отсутствием квалифицированного осмысления налично данного при наличии огромного материала, описывающего собственную историческую конкретику.
Несмотря на довольно пессимистичный диагноз (вынесенный не столько книге, сколько «рамке» осуществления аналогичных проектов в национальных условиях сегодняшнего дня), авторы сумели донести до заинтересованных читателей несколько тезисов, вполне достойных для обоснования ими системы национально-ориентированной идеологической пропаганды:
Согласно Акудовичу, »… именно на припоминаемых «обретениях» (россияне) и «потерях» (белорусы) в дальнейшем будут формироваться (в противоположных направлениях) мировоззрения русского и белорусского человека» [с. 153]. При этом (его же мысль) «Беларусь для белорусов и по сей день объединяется в консолидированное целое только (и исключительно) через инстинкт территории, а не через идею коллективного я» [с. 154]. Поэтому, по мысли Антипенко, Беларусь — это страна, про которую «что не скажи, всё будет неправдой» [с. 366].
Но сочинение в целом — к чести его создателей — не задержалось на банальных констатациях. Принципиально новыми выглядят такие гипотезы текста: белорусская нация по своей природе — «антиэлитарная», любые элитные слои жестко принуждались позиционировать себя либо как «поляки», либо как «русско-советские» группы [с. 370 — 371]. Белорусская нация — «нация мужицкая», которая родилась в «сельской колыбели», миновала «пролетарскую молодость» и вошла в «индустриальную взрослость». Беда этносов такого типа — органичная неспособность системно формировать собственно национальные элиты, без которых будущее любого народа выглядит весьма неопределенно [с. 371].
Но поскольку «Беларусь — это наша судьба», постольку мы обязаны разрешить этот чисто гамлетовский вопрос: «быть или не быть суверенному государству между Варшавой и Смоленском».
И здесь возможны самые экстравагантные сценарии: согласно П. Васюченко, »… экологический туризм. Торговля питьевой водой. Доходы от транзита. Множество других идей, временами фантастических, прокручивается в этом обновленном сознании, и я не гарантирую, что в психологии нового белоруса не восторжествует то, чего раньше не было, — мессианизм… Негативный опыт своей истории белорус может превратить в позитив. Белорусы остаются хоббитами европейского леса, но именно сейчас от них стоит ждать чего-то целиком непредсказуемого» [с. 125].
Для русского же патриота особенно показательным может выступить следующий — наиважнейший — посыл-призыв книги: «Никто не против того, чтобы культурное пространство славянского мира и сегодня развивалось, обогащалось, обретало новые формы. Но это культурное пространство не должно превращаться в пространство политическое» [с. 73].
--------------
* В дальнейшем перевод цитат с белорусского языка на русский сделан автором.
** Автор — опираясь на вполне сложившуюся собственную иерархию научной значимости отечественных мыслителей, постигающих многотрудную философию истории Беларуси — поименовал бы их «выдающимися», но это, к сожалению, не слишком принято в местной (особенно — «диссидентской») «табели о рангах».