Как Диогена за любовника-резонера приняли
Мацкевич В.В. Вызывающее молчание. – М.: ООО «Вариант»,
2007. – 240 с.
Писать рецензию на книгу спустя полгода после ее выхода – дело довольно
неблагодарное. Любой вменяемый человек скажет, что «так бы смог всякий»: «Уже
все, кому надо, ее прочитали, полдесятка рецензий появилось в Сети. Поехали дальше!».
Но – как однажды отметил сам герой рецензии – «Кніжка не каўбаса, за
тыдзень не састарэе».
Об авторе
Ревнивая реакция господина Мацкевича на неожиданно бурное обсуждение на сайте
«Наше мнение» книги Жанны Грищенко персонально меня приятно удивила. Человек –
предостаточно наобжигавшись на участии в самых разнообразных проектах (от небезызвестной
«Хартии» до телевизионного ток-шоу «Выбор») – не утратил ясности ума и неравнодушности
восприятия.
Анемичные вожаки оппозиции (я имею в виду как политиканствующих коверных клоунов,
так и многих «независимых экспертов») уже многие годы озвучивают одни и те же,
будто давно заготовленные для них специальными органами, тексты. Мацкевич же
не перестает удивляться маразму собственных коллег и «искать человека»: «Главное,
чтобы хоть кто-то здесь остался – и в Беларуси, и именно на этой стороне
баррикады» (с. 99). Отсюда и первый вывод: нет сегодня в Беларуси персонажа (кроме
Мацкевича), который бы так напоминал Диогена – причем в самых разнообразных
его проявлениях…
Разумеется, я очень хорошо представляю себе Мацкевича* в роли устроителя острова
Утопия. Или Благодетеля из «Мы». Хотя по природе своей он – даже не «логоинквизитор»
(как он себя иногда именует). Это – тот самый О`Брайен из «1984». И –
стыдоба белорусским властям (это говорит только об их клинической ограниченности),
что они не поставили перед Мацкевичем и его кругом таких задач. Ведь
СМД-технологии (как любые иные) могут быть использованы как во зло, так и на
благо…
А так – в стране-совхозе, где между директором и секретарем парторганизации
дистанция больше, чем между означенным секретарем и последним конюхом –
ему остается быть исключительно слегка окультуренным Диогеном…
О жанре текста
Опубликованные работы Владимира Мацкевича последнее время стало трудновато читать.
Если его первый развернутый текст, с которым мне довелось основательно познакомиться
(«Полемические этюды об образовании»), произвел самое лучшее впечатление, то
в дальнейшем «гносеологическая ситуация» усложнилась.
Ученый Мацкевич и по сей день безукоризненно хорош тогда, когда (не)печатно размышляет
о самых сложных, но абстрактных вещах: эффективных образовательных технологиях,
умении правильно мыслить (то есть хотя бы не совсем противоречиво и наделяя слова
смыслами, соответствующими контексту), а также о лоховатости местных инакомыслящих
демократов.
Наиболее интересен он в промысле приобщения неофитов к кухне собственной мысли
и превращении приличных бы вроде ребят в стайку жестоких пираний. Мацкевич излагает
в книге (вообще-то – как и почти все его ученики – презирая постмодернизм)
чисто постмодернистскую программу: «Некоторые могут придумать, что написал этот
текст Мацкевич. Это не совсем так, хотя я и имел к этому прямое отношение. Я
был орудием автора при написании» (с. 164). И его прежние духовные дети отзываются
о нем вполне адекватно:
«Б.: …Он сам себе придумывает проблемы, а потом сочиняет, что это вызов ему такой.
К.: Но ведь можно себе представить такой вызов.
Ж.: Конечно. Только задача не имеет решения.
Б.: Так он же в своем воображаемом мире живет. А там, как у Стругацких, положено
интересоваться только задачами, которые не имеют решения. Как же, станет он заниматься
задачами, у которых есть решение!» (с. 147).
Не удивительно, что духовно и интеллектуально сложившиеся субъекты (по мысли
Мацкевича, видимо, закостенелые в собственной необразованности) не желают прислушиваться
к предлагаемым схемам и – что еще более обидно – люди, вынесшие из
школы Мацкевича достаточно здравых интеллектуальных инструментов и фигур речи,
предпочитают от него вовремя смыться. Ибо дальнейшее пребывание «в рядах» способствует
утрате ими себя. Ибо нельзя стать таким как Мацкевич, не осуществив тотальный
подрыв всех мостов, связывающих человека с Большой – пусть и не самой
вменяемой – Землей. Еще это называлось когда-то «сжигать свои корабли»
или «переходить Рубикон».
Да, «если факты не соответствуют моей теории, тем хуже для фактов» – говаривал
Гегель. «Если Беларусь и ее деятели живут не по правилам СМД-мышления или хотя
бы здравого смысла, то тем хуже для них же», – может (и вполне справедливо)
заметить Мацкевич.
Вопрос лишь в том, что кретинизм местной общественности должен (и может) излечиваться
разнообразными способами. Сам автор пишет: «В примечании 1 к главе 2 я обещал
рассказать, в чем дело-то состоит. У кого хватит терпения дочитать до середины,
тот найдет ответ в рассуждениях о кино. Что надо делать хорошее кино, писать
хорошие книги, детей воспитывать хорошими людьми, дома строить, деревья сажать. Новейший
философский словарь - это хорошая книга. Но вот, что интересно. Редактор-составитель
А. Грицанов рассказывает, что эта книга не для того, чтобы учить, а для того,
чтобы лечить. Подробнее вы у него сами спросите. А то, что вы все у каких-то
дураков спрашиваете разные какие-то глупости?» (с. 43).
Подписываюсь, но лечить больного должны различные эскулапы: кто-то «от головы»,
а кто-то – и «от живота»…
Мацкевич же – своим радикализмом и бескомпромиссностью – во многом
напоминает мне Ленина («идейками»): типа «власть в стране должна быть заменена,
но лишь по моим схемам». Упаковывается, правда, все это более интересно: «Жалок
мирок, в котором возмущение безобразному стало уделом выродков,
где такая способность числится эстетством дураков. Я тоже выродок. Безобразное
меня возмущает, а возмущение заставляет действовать» (с. 22).
Применительно к отечественным горе-политикам – это верно. Но есть масса
людей, которые просвещают людей, сберегают и пестуют перспективные для нации
кадры иными путями, нежели Мацкевич.
Когда же дело начинает касаться не проблем «как надо было бы», а стратегий «как
именно» (на уровне «Hiс Rodos, hiс salta!»**), ситуация изменяется. Не будем
долго вспоминать – феноменальный успех (создание телевизионного политического
ток-шоу «Выбор», полностью обреченного в нынешних условиях). Дело, конечно, Мацкевича,
но лучше бы он (опять – недопустимый залог) предъявил кондуит, посвященный
осмыслению СМД в ЕГО понимании. Трактовки Щедровицкого лично мне нравятся поменьше
(или просто менее понятны). Но толк, возможно, был бы иным.
Мацкевич реализуется в людях – став, они от него уходят. Пожалуй, единственная
«гуманитарная школа», о которой можно говорить в нашей стране – это во многом
(так уж выходит) совместный проект Мацкевича и Абушенко. У последователей первого
из них обрублена карьерная перспектива выше «просто умного человека» (с «плюсами»
и «минусами» этой ситуации). Хотя бы слегка толерантными они способны быть только
в отношениях с людьми одной группы крови. Они клинически не терпимы.
Хорошо, если они попадают под влияние еще и Абушенко. Тогда у них появляется
шанс социализироваться.
Мацкевич прибыл сюда как прогрессор из специфических интеллектуальных структур
России (об этом уже писали). Но ментальность белорусов оказалась неподвластной
даже СМД-рефлексии. Это – тяжело осознавать. Даже ему – самодостаточному.
О влияниях
На поверхности находятся вполне узнаваемые литературные персоны:
Венедикт Ерофеев: «И ему /автору. – А.Г./ показалось,
что если текст про диалог называть с использованием существительного молчание,
то в этом будет некий намек, известная диалектика и определенная метафизическая
грусть» - с. 15. Или: «- Ну что, Мацкевич, содействуешь ли ты преодолению,
сотрудничаешь ли в ты в выполнении?
- Понимаете, - отвечаю я им, - содействую, но медленно так, сотрудничаю,
но со скрипом.
- А ты решительнЕй, Мацкевич, и тщательнЕй, - ласково они мне так советуют» (с.
61).
Александр Зиновьев – предтеча (?), кстати, СМД-методологии: «Рамки –
это такое орудие мышления, которое придает справедливость, истинность и осмысленность
одним вещам и, напротив, высвечивает акцидентальность, несущественность и просто
глупость других вещей. Истина абсолютна, как и все абсолютные вещи, только в
определенных рамках. Вне рамок все относительно так, что хуже не бывает. Вот
чем отличается меньшинство людей, которые Гуссерля читали, от большинства, которые
его не читали? Тем именно, что первые всегда в рамках, а последние – когда
и как придется. И если первые скажут порой, что, например, это безрамочный
человек или это суждение без рамок, то это значит, что не надо
вслушиваться в то, что говорит этот человек, не надо пытаться понять такое суждение.
По сравнению с такими высказываниями обычный мат – фигня полная» (с. 47).
Или: «Этатизм имплицитно содержит в себе особую форму идиотизма. Это проявляется
во всем, что происходит в государственной машине. Вот почитайте Кафку, там все
изложено, или «Законы Паркинсона». Особенно же это проявляется в общении между
собой винтиков этой государственной машины. Вот говорят человеку «диалог», так
он и понимает, что речь идет о диалоге, когда разговаривают, спорят или нечто
в этом роде. Когда винтику говорят «диалог», что он понимает? А только то, что
машина и может понять. То, что надо такую штуку в машину, как пятое колесо, или
какой другой агрегат ввести. Создают соответственно, какого-то монстра с регламентом,
полномочиями и прочей дурью. Монстр под названием «диалог» есть, а диалога –
нет» (с. 73).
Разумеется, Владимир Войнович: «Демократия – это хорошо, к ней
и ложка прилагается, и к ложке севрюжина, особенно для таких,
как Федута. Но, с другой стороны, обязательства налагаются, и спрашивают за выполнение обязательств»
(с. 51).
Хотя я усматриваю наибольшее сходство данного текста то ли с литературой «потока
сознания» (типа Фолкнера), то ли – еще более тяжелый случай – с «Улиссом»
Джойса. Автор все время о своем, о девичьем: по сути – это правильно, по
содержанию – издевательство над читателем, который не «в теме». В поисках
смыслов ему приходится продираться через частокол образов и аллюзий, совершенно
чуждых постороннему человеку. Это – очевидно – не «Марксизм и восстание»:
«- Не надо нас учить банальной эрудиции, скажут гордые немцы и прочие румыны, –
нас тоже не в брюссельской капусте мама нашла. Что ж мы сами не видим, как передергиваются
карты?
- Очень надо мне вас учить (хотя с брюссельской капустой – это еще как посмотреть)!
Если я начал бы кого-то учить, то не вас. Просто лицо вашего Вика на глаза мне
попалось, когда я слушал по БТ солиста Баранкевича, задававшего тон хору 30 мая.
Да и карты в крапленой колоде передергиваются, хотя и у вас на глазах, –
проигрываете-то не вы, и не вас будут хлестать этой колодой по носу» (с. 28).
В чем уникальность «сермяжной правды» Мацкевича?
Столь открыто квалифицировать сумбур в головах «вечно вчерашнего» оппозиционного
бомонда до сих пор не удавалось никому:
1). «В независимой стране, которой от роду не было и пяти лет, избирается первый
парламент (тот, 12-й избирался в СССР) и носит гордый номер 13. И они
хотели в 1996 году импичмент объявить? На себя бы в зеркало посмотрели. Сначала
шею вымойте, а потом импичменты устраивайте» (с. 36).
Без комментариев.
2). «Помню, мой приятель (сейчас он замминистра иностранных дел Латвии, нам бы
таких замминистров) лет 12 назад скупал в магазинах книгу Сороса «Советская система:
путь к открытому обществу» и дарил всем своим друзьям. Теперь у них есть стратегия
развития гражданского общества. А я, дурак, не скупал. В Беларуси один Леша Бабайцев
читал эту книгу. А он в диалоге не участвует. Вот Бабосов, тот Мэмфорда читал
и много всего, зашел в экспертную группу, сказал: «Дураки вы все!» (ну, не сказал,
так подумал) – и ушел. Скуратовича я звал: приходи, говорю, Костя, без тебя
скучно. А он меня послал: «Буду я всякими глупостями заниматься. Я все и так
напишу». И пишет, а они не читают, ну не сволочи? Эксперты, называется» (с. 53).
Без комментариев.
3). «Но ситуация сегодня именно такова, что и участвующие, и не участвующие в
диалоге нарушают пункт 22 Стамбульской декларации, и ничего им за это не
будет – ни демократии, ни парламентаризма, ни колбасы, ни международного
признания! Свобода! Только это свобода для дураков» (с. 20).
Это – о формате «диалога», через который прошли ряд карьеристов – и
от власти, и от оппозиции.
4). «И наши участники и участницы диалога тоже не могут не знать о наличии конституционных
противоречий. Поэтому я им и говорю: это у вас не от фригидности, которой вы
можете гордиться, как викторианские дамы, это у вас с головой что-то. Вам не
к сексопатологу надо, а к психиатру» (с. 59).
Цена замысла «диалога» была именно таковой: самое дикое в том, что все –
по его ходу – РЕШАЛИ свои вопросы. И все СВОИ вопросы РЕШИЛИ. Причем здесь
только дело демократического обустройства Беларуси – не ясно.
Полная ангажированность оппозиции властями стала абсолютно очевидной именно тогда,
а вовсе не на президентских выборах 2001 и 2006 годов. Списки «оппозиционных
умных» составили и «закрыли» именно тогда: «О! Федута. Его фигура вырастает до
масштабов Гамлета, сына одноименной тени. Быть или не быть, сотрудничать
или не сотрудничать, а если сотрудничать, то в выполнении или просто? Сотрудничать бы
рад, но ведь ясно, что выполнять никто ничего не собирается.
Двусмысленное положение получается. С теней какой спрос, парят они молчаливым
укором, а в диалоге говорить надо. Скажешь чего-нибудь не то – выгонят,
Посохов (тоже патриот из патриотов!) не дремлет. А как хочется быть
принципиальным. Марцев мне друг, – думает Федута, – и Сиваков друг?
И Якубович, и Подгайный. А истина-то, истина, она должна быть мне дороже?
Но что есть истина? И дороже ли она ложки к обеду, ближе ли она
рубашки к телу? И демократии хочется в рамках ОБСЕ, и севрюжины
с хреном» (с. 50).
5). «Вот некоторые думают, вырвем Лукашенко с корнем, так сразу
и заживем счастливо. Лукашенко-то мы еще можем переизбрать. Или там досрочно
в отставку отправить, а умище-то куда девать? Мудрость его народную?
Может, от этого вырывания электорат поумнеет или вертикальные чиновники в горизонтальное
положение встанут / лягут?» (с. 35).
Это – очевидно – без комментариев.
6). Наконец – зачем оппозиции думать о борьбе за «умонастроения», за успешные
выборы. Они были изначально наняты работать «вторыми номерами»: «Правда, из этого
ничего не получится, он /тип оппозиционного политика. – А.Г./
все равно вас в упор не видит. При этом все играют на публику. Это основное движущее
противоречие разворачивающегося действия, основная его негативная характеристика.
Объясняется это климатическими условиями страны и градусом широты ее расположения
на глобусе. Аттический театр был расположен под открытым небом и актеры могли
видеть публику, в Беларуси же театр располагают в закрытых помещениях и прибегают
к искусственному освещению. Прожектора и софиты слепят актеров, поэтому, вместо
глаз зрителей они видят только зияющую пустоту. Клакеры бессильны исправить такое
положение вещей, ваши аплодисменты и гнилые помидоры, принимаются актерами за
плод собственного воображения, что, в общем, похоже на правду (с. 187).
При чем здесь «любовник-резонер»?
Костя Остенбакен – непреходящая знаковая фигура для любых псевдо-демократов.
Да и сам автор на него как-то сослался.
Мацкевич желает, чтобы все умные люди его полюбили. И ему как-то вполне искренне
не понятно, как может быть иначе.
Вопрос лишь в том, что часто люди жаждут совершать собственные ошибки.
И местная оппозиция политических ляпов и подрастающая духовная поросль мировоззренчески
неправильных выборов сделали достаточно. Человека трудно полюбить, когда он постоянно
напоминает тебе, что «ты – козёл».
Автор пишет: «Идеи и принципы занимают в этой книге больше места, чем действующие
лица, и они представляются автору более важными. Он и баррикаду свою строит из
идей и принципов, а уж потом смотрит на людей, разделяющих или не разделяющих
его принципы и идеи» (с. 17).
И: «Злости и сарказма во мне неизмеримо больше, чем могут представить себе те,
кто слышит только мой мат. Для меня мат – один из самых приличных способов
выражения, есть феня и покруче» (с. 18).
Хотя – надо признать: оценки и характеристики действующих персонажей отечественной
политики и национального дискурса Мацкевич расставляет так, что не согласиться
с этим нельзя. Но – перефразируя самого автора – здесь привыкли тщательнеЕ.
Смотрим: «Вы ни тогда ни хрена не понимали, ни теперь не хотите. Беларусизация
вам показалась ущемлением свободы, так вы с ней все свободы похерили. И не говорите
мне, что это не вы, а они» (с. 103).
Пусть БНФ и заслуживает такой оценки. Но все ж таки человек не «в теме» вряд
ли ущучит: кто ближе автору – «левые популисты» (власть) или «правые популисты»
(БНФ)? А «если чума на оба ваши дома», то тогда надо идти в «методологи» («управдомы»)
и забыть о баранах-политиках. Что в принципе в конечном счете и произошло. Но
страна потеряла больше.
Или: «Каждое по-своему и надо называть. Не надо называть демократию «дерьмократией»,
не надо и дерьмократию называть «демократией». Им обеим это так же обидно должно
быть, как слону «буйволом» называться, а Баранкевичу /ныне покойный, но
в момент написания текста еще живой служитель-демагог всех без исключения «генеральных
линий». – А.Г./ «патриотом». Но ведь слон чем от Баранкевича отличается?
Тем, что у него совесть есть, а у Баранкевича – ни стыда, ни совести. Поэтому
слону обидно, а Баранкевичу нет. Ведь совесть – это такой орган, посредством
которого нам больно, когда в мире что-то неладно» (с. 110).
Мацкевич по сути своей – глубоко страдающий человек, он искренне думает
о стране. Один его лозунг «Думать Беларусь» стоит «целых томов». Но его считают
амбициозным политиком-неудачником. И весьма зря. Лучше такой неуспех (хотя –
кто сказал?), нежели памятные победы известного популиста. И уж тем более, нежели
карьерные маршруты наших штатных и утвержденных сверху оппозиционеров…
Что главное в книге с моей точки зрения
Мацкевич – если отбросить все понятное, вынужденное и вполне оправданное
хамство и стеб – пишет главное. Идеи решают все, наши беды – от поголовной
неграмотности так называемой элиты: «Разве Василь Быков меньше влияет на живых
теперь, чем тогда в 2000 году? Может быть и больше.
Но персонажи – не самое главное в этой книге. Важнее идеи. Идеи этики, религии,
философии, политики, науки» (с. 16 – 17).
Мацкевич не стесняется выставлять оценки, причем делает это искренне. Это –
редчайшее свойство для нашей страны. Попробуйте дождаться похвалы друг другу
от нашей оппозиции? Это – террариум единомышленников (и во взаимных квалификациях,
и в действиях), а здесь мы находим: «У ордена Имени /воображаемое сообщество,
способное промыть мозги неграмотной элите. – А.Г./ были и есть
предшественники и даже классики. Например, классическим трудом признается «Интеллектуальная
экология» Алексея Бабайцева. И интереснейшая работа Петра Садовского «Агульная
культура и культура мовы». Заслуживают внимания статьи… Вежновца и Скуратовича
в «Белорусском рынке». Опять же словари: «Новейший философский», а еще раньше –
словарь… Бабайцева, инициированный когда-то Пальчевским и Фридманом. Да и у многих
других авторов время от времени встречается стихийное направление обрядов ордена.
Скуратович и Абушенко давно служат идеалам ордена, как бродячие дервиши, исправляя
имена посредством приколов и насмешек. Орден Имени взвалил на себя бремя ответственности
за Имена, он занимается их исправлением» (с. 25).
Устоявшийся диагноз
Изданная впервые – и весьма эстетично – книга Владимира Мацкевича в
своих основных фрагментах уже давно гуляла по Интернету. Формально этот виртуальный
текст посвящен инициированному Стамбульской декларацией ОБСЕ «диалогу» 1999 г.
между чиновниками от президентской вертикали и «представителями гражданского
общества РБ». Где та декларация и где тот «диалог»? Просто новейшие историки
зафиксировали изящную политическую процедуру, посредством которой батька всех
белорусов очередной раз развел европейских и отечественных лохов, ведомых многоопытным
Х.-Г. Виком.
Ситуация повторяется сегодня с точностью до мельчайших деталей (включая и призывы
«срочно дружить всем аборигенам против всех чужаков»). Государства Евросоюза
вновь готовы быть кинутыми в обмен на освоение каких-то ресурсов собственными
экспертными структурами. Местная оппозиция яростно собачится из-за мелочей: доказать,
что перемена мест участников неизменного крыловского квартета имеет грандиозный
политический пафос, возможно лишь «ну очень заинтересованным» и поэтому активным
участникам этого балаганного действа.
Текст Мацкевича интересен потому, что ярко демонстрирует устройство тех граблей,
кои уже многократно использовались оппозицией по их прямому и единственному для
нее назначению. Сейчас откровенно повторяется маразм 7-летней давности и впору
открывать коллективные курсы ликбеза: амбициозных политиканов пора просто учить
читать по-написанному (коль они до сих пор боятся «всемирной паутины»).
Тем не менее, главное в издании даже не это. В живом формате здесь представлены
многие вполне узнаваемые персонажи сегодняшней белорусской реальности. Доморощенные
политики и кадровые разведчики, не устающие ошибаться аналитики и уставшие доверяться
им репортеры, деятели искусства и главный персонаж – он же универсальный
резонер, он же – автор.
Этот жанр книги (талантливая культурная провокация, осуществленная руками как
желающих, так и не желающих в ней участвовать) в итоге сыграла с г-ном Мацкевичем
адекватную шутку. Самое сильное впечатление от издания пока оставило предисловие
к ней Максима Жбанкова: «Недолюбленный страной Владимир Мацкевич меняет амплуа.
Дальше могут быть либо проповедь, либо карточные фокусы».
Мое личное уточнение
Быть «долюбленным» такой страной – это диагноз. Пора это признать.
А узкий круг растущих организмов, желающих мутировать в «мыслящие тростники»,
Мацкевича вначале очень даже – самозабвенно и преданно – любит. Потом
(у каждого по сугубо своим причинам) страсть практически у всех проходит. Но,
как правило, остается уважение. И сожаление (с немым укором во взорах): «Почему
нельзя такую энергию, да в мирных целях?»
P.S. На одной из первых презентаций этой книги автор данной рецензии заметил:
«Пафос текста сводим к простому – Все они козлы; время от времени
происходит как прямое, так и обратное перетекание этой формулировки в более широкую – Все
вы – козлы».
Откровенно говоря, те здесь, кто считает себя непосредственно вовлеченным в политические
процессы, с этим не станут спорить… Если среди них еще остались порядочные и
честные люди.
* Пишу я в основном для тех, кто знает Мацкевича лично. Кто не знает или хотя
бы его не читал – пусть продолжают пить «Оливарию» или «Хенесси». Но для
узкого круга местных лиц, претендующих на «приобщенность» к ценностям, не ведать
про Мацкевича – это все равно, что христианскому священнику не ведать наизусть
«Отче наш». Не все, что я здесь пишу, проистекает из осмысления данной книги.
Хотя мне кажется, что это – честный монолог-крик души, из которого все становится
понятно. И про «вашу баржу», и про «ваш канал» (М. Жванецкий).
** «Здесь Родос, здесь и прыгай» – фраза из басни Эзопа «Хвастун». Герой
басни похвалялся, что на острове Родос он прыгнул в длину на невообразимое расстояние.
Ему именно таким образом и ответили. Пишу по памяти…
