Святослав Витковский

Размытость классовой структуры общества предопределила полную невозможность обозначить крупные его части как очаги недовольства и обрушить на них вал репрессий.

Понятие «фашизм» лишено строгости. На протяжении десятилетий это не волновало власти нашей страны, поскольку давало им возможность записывать в фашисты несогласных с политикой Лукашенко.

Явление, описываемое некоторыми как «холодная» гражданская война, скорее напоминает асимметричный конфликт между репрессивным государством и всё более раздражённым обществом.

Открытым остаётся вопрос о влиянии российских протестов на курс Кремля в отношении нашей страны. Судя по всему, он не претерпит существенных изменений.

Социальный конфликт такого рода способен обострить застарелые социально-политические проблемы, выступить триггером масштабного противостояния, но не его глубинной причиной.

Управленцы старой закалки до сих пор исходят из того, что социум приводится в движение как раз силовыми действиями: толчками, бросками, ломанием через колено.

Массы почувствовали себя обманутыми: две партии – одна элита с монолитным стремлением защитить свои привилегии. Разрушение монументов – не только протест против неравенства, но и несогласие с «заброшенностью».

Это первый случай в истории независимой Беларуси, когда День Победы стал объектом соперничества между властями и обществом. Последнее привыкло проигрывать, что предопределило исход данной истории.

Беларуский режим и не думал менять свой курс, он лишь превратил оппозиционную идею в средство шантажа российских элит во время очередного охлаждения между Минском и Кремлём.

Павленский подходит на роль бунтаря против Системы, сложившейся в России. Однако своим недавним деянием он также напомнил об образе русского интеллектуала, возмутившегося увиденным на Западе.

Двоичность постепенно утрачивает свои позиции в политике, всё же не стоит переоценивать эту тенденцию. Полностью она не исчезнет никогда, поскольку связана с исконным стремлением людей к мировоззренческой простоте.

Усталость общества от персоналистской системы управления государством делает невозможными любые идеологические построения, спущенные «сверху».

Власть бывает креативной только при низком рейтинге или в иных экстремальных обстоятельствах. Но и в этих случаях её новаторство зачастую сводится не к ревизии курса, а к его ужесточению.

Для элит многих постсоветских государств экологическое мышление остаётся символом праздности, а не необходимостью.

Постсоветская интеллигенция и вовсе перестала быть чем-то определённым. Сегодня во всём постсоветском пространстве более уместным является слово «интеллектуалы». Оно не столь дискредитировано и менее расплывчато.

Налицо частичная эрозия той картины, которая в совокупности с прочими составила миф о «сильной власти» в нашей стране.

Эта явная интеллектуальная пустошь стала ярким отражением ситуации, в которой оказалась страна в политике сведения относительной сложности к самым простым схемам, решениям и действиям.

Посткоммунизм стал для Беларуси не коротким отрезком исторического пути или переходом из одного состояния в другое, а устойчивой тенденцией.

Укрепление единой Европы, заявленное посредством очередного франко-германского договора, может быть воспринято отдельными странами ЕС как консервация доминирующего положения ФРГ и Франции и утверждение спорной логики «двухскоростной интеграции».

Политические столкновения во Франции привели не к эффективному консенсусу, а к банальному купированию общественного недовольства с помощью финансовых уступок.

Британцы могут поверить в декларативную часть меж- и внутрипартийной дискуссии, но сомневаются в том, что начатое дело, даже если оно подкреплено результатами плебисцита, будет завершено.

Нынешний персоналистский режим, вероятно, так и не пойдёт на создание ясного и детально проработанного механизма передачи власти, карты политической преемственности.

Возможная потеря независимости описывается президентом как воздействие внешних сил при участии «пятой колонны». Такое же видение – у сотрудников спецслужб.

Прежние антикоррупционные начинания носили регулятивный характер. Они воспринимались как технические мероприятия, призванные наладить механизмы взаимодействия внутри элиты, между ней и обществом.

Ленин активно мигрирует в регионы. Лишь там эти скульптуры по-прежнему занимают центральные позиции, в то время как в столице они практически устранены из самых людных мест.

Сегодня всякие перемены, инициированные властями, будут восприняты ею самой и общественностью как явление не столько техническое (призванное оптимизировать или улучшить уже имеющиеся институты), сколько ценностное.