Эксперты:
Алексей Браточкин — историк
Александр Сарна — к. ф. н., философ и медиа-теоретик, преподаватель ЕГУ
Алексей Овчинников — философ, социальный теоретик, аспирант ЕГУ
Александр Адамянц — главный редактор Интернет-журнала «Новая Еўропа»
Модератор: О. Шпарага
Александр Адамянц: Мне хотелось бы вернуться к вопросу о ценностной неопределенности белорусского общества. Тут следует отметить, что негативно, критически, к Европе относятся не только государственные СМИ, но и интеллектуалы, и многие оппозиционные политики и представители культурной элиты. Они убеждены, что Беларусь должна иметь свой особый «третий путь», не совпадающий ни с российским, ни с европейским вектором. Они при этом не отдают себе отчета в том, что Беларусь уже давно фактически идет по «третьему пути». Выступая за этот особый путь, они тем самым поддерживают существующий режим, хотя на уровне самосознания, многие из них являются его противниками. В этом состоит ирония ситуации.
Алексей Браточкин озвучил аргумент белорусских «евоскептиков» о том, что Европа является чисто прагматическим объединением, основанным на экономических интересах. Прагматический момент в этом есть, но он совсем иного свойства, о чем не подозревают доморощенные «евроскептики» в силу элементарного незнания истории. Евросоюз был создан как реакция на Вторую Мировую войну. И прагматический момент был в первую очередь связан с безопасностью, то есть с проблемой выживания Европы в принципе. В 50-е годы ХХ века победители со ужасом ожидали нового подъема Германии, что неизбежно привело бы к Третьей мировой войне. И у Европы не было иного выхода кроме объединения. Это прекрасно понимала политическая элита.
Евроскептикам я хотел бы выставить и такой аргумент. Чистый экономический прагматизм не самое прочное основание для объединения. История показывает, что объединиться на основе одного экономического интереса можно только на короткий период. Для создания долгосрочного союза, и не просто союза, а глубокой интеграции во всех сферах жизни нужны более прочные основания. Это возможно лишь на основе наличия общих ценностей. И сердцевину их составляют такие ценности как доверие, взаимоуважение, равенство, прозрачность мотивов. Стороны, которые договариваются должны показывать все свои мотивы, чтобы не возникло недоверия, подозрения друг к другу, и появилась возможность для тесного союза и интеграции всех сфер жизни. Поэтому говорить только об экономической прагматике недостаточно.
И еще один момент. Согласно знаменитому Самуэлю Хантингтону, который, кстати, вовсе не оригинален, поскольку повторил идеи, высказанные в 20-х годах Куденхофе-Клерги, геополитическая ситуация в мире характеризуется сближением государств, имеющих общую культуру и общие исторические корни.
Ольга Шпарага: Тут мы затрагиваем еще один вопрос — об отношении европейских ценностей и ценностей ЕС. Одни и те же ли это ценности? И имеет ли ЕС, как и Европа, ценностное ядро? Александр дал положительный ответ на этот вопрос, дополнив политические ценности, которые мы перечисляли ранее, такими, как доверие, взаимоуважение, равенство участников диалога, прозрачность их мотивов. Философ Юрген Хабермас называет эти ценности, кстати говоря, метанормами, т. е. такими, которые позволяют установить в совместном, свободном от принуждения и открытом для любого участника обсуждении все прочие нормы.
Александр Сарна: Если бы создатели ЕС руководствовались только прагматическими мотивами, то они не нашли бы общего языка, и никакое общее соглашение не было бы возможно. Тут я соглашаюсь с Александром. И в этой связи, возвращаясь к Беларуси, мне хотелось бы подчеркнуть важность темы прерывности и преемственности в рамках европейской культурной традиции, затронутой Алексеем Браточкиным. Часть наших интеллектуалов отталкивается именно от исторической преемственности — нашего европейского прошлого, когда мы были в составе ВКЛ и Речи Посполитой. Эта часть интеллектуалов считает проблему принадлежности Беларуси к Европе надуманной. Для них само собой разумеется, что Беларусь — часть Европы, и у нас уже имеются какие-то предпосылки для продолжения или восстановления исторической традиции и органичного включения в европейские социальные, политические и экономические структуры. Нужно лишь избавиться от достаточно случайного советского наследия, которое до сих пор влияет на нас и оказывает негативное воздействие, что выразилось в «культурной амнезии» — мы забыли о своих корнях. Другая часть интеллектуальной элиты, а также властная элита (административно-бюрократическая) либо вообще не интересуется этим вопросом, либо рассматривает его лишь в прагматическом аспекте: им все равно, какие у нас корни и насколько они глубоки, их интересует только сложившаяся на данный момент ситуация и прочность собственного социального положения. И для них позиция официальной идеологии, которая устанавливает точку отсчета не с европейского Средневековья и Просвещения, а с той же Второй Мировой или создания Советского Союза, — эта позиция для них вполне удобная, она работает на их статус, закрепляет их социальный и экономический капитал. Так что эта часть элиты не заинтересована в том, чтобы проводить какие-то исторические реконструкции, менять что-то в нашей идентичности, в нашем понимании прошлого и настоящего. Их волнует только одно: не лишатся ли они своих полномочий и привилегий, не придется ли их уступить чиновникам Евросоюза или России в случае объединения с теми или другими. В этом, как мне кажется, основная проблема: раскол не в обществе, а в белорусских элитах, которые не могут и не хотят найти какую-то точку для взаимопонимания, в результате чего невозможно установить консенсус или осуществить диалог. И это будет продолжаться до тех пор, пока мы не найдем ценности, которые смогут объединить нас.
О.Ш.: Итак, мы снова вернулись к вопросу о расколах белорусского общества, которые ведут к искаженному представлению и о европейских ценностях, и о собственных ценностных основаниях. Александр Сарна предложил рассматривать этот раскол прежде всего как раскол белорусских элит и, соответственно, решать задачу по преодолению именно этого раскола.
А.А.: Мне не хотелось бы, чтобы этот ценностной раскол понимался упрощенно. Будто бы есть одна часть общества, которая разделяет определенные ценности, и есть другая часть общества, которая придерживается противоположных ценностей. На самом деле картина куда как более сложная и неопределенная. Противоположные ценности присутствуют в различном соотношении и у тех и других. Суть этой неопределенности заключается в том, что существует двусмысленность, некоторое неосознанное противоречие. Большая часть белорусов подспудно, неосознанно признает в качестве ценности, например, упомянутую Алексеем Браточкиным неприкосновенность приватной жизни. Это признание имеет место на уровне практики, но не осознается, не рефлексируется, не существует в явном, артикулированном виде. И в этом, возможно, самая большая проблема. Общество оказывается в каком-то промежуточном состоянии, когда оно болтается между двумя полюсами притяжения. Оно не может осознать, какие ценности оно на самом деле разделяет. Я бы назвал это кентаврическим сознанием, сознанием в котором сочетаются противоположные, несовместимые элементы. Это сознание характерно в более тяжелых формах российской культуре, и поскольку Беларусь была долгое время под ее влиянием, кентавричность сознания присутствует и у белорусов, хотя и не в такой безнадежной форме. И все-таки, как мне кажется, текущие культурные и политические процессы в Беларуси способствует тому, чтобы это нерожденное сознание двигалось в сторону рождения, осознания и самопределения.
О.Ш.: Значит ли это, что есть какая-то конкуренция ценностей?
А.А.: Очевидно есть. Но эта конкуренция очень запутанная, так как кентаврическое сознание присутствует не только у пассивного большинства, но и в самой власти. Возьмем набившую оскомину идеологему о «чистом городе». Идея чистоты и ухоженности мест публичного пользования используется у нас в качестве идеологического оружия. Однако каждый, кто хоть один раз побывал в других европейских городах, знает, что там чистота улиц является нормой, элементарным правилом гигиены, это — то же, что мыть руки перед обедом. То есть при всем сознательном антизападничестве режима, он подспудно ориентируется на западные, европейские стандарты.
Алексей Браточкин: На мой взгляд, любопытно, что ряд процессов, которые у нас происходят, — расширение автономии частной жизни, например, — не осмысливается нами, в Беларуси, как нечто европейское. Это значит, что мы не можем встроить свои собственные ощущения в глобальный процесс. И это проблема тоже немножко надуманная. Мы говорили об особенности советского опыта, мне же кажется, что советский опыт не был чем-то особенным. Так, еще в 60-е годы появилась знаменитая теория индустриального общества, согласно которой индустриализм был в советском варианте, а не только в европейском. Ряд социальных процессов, имевших место в СССР и продолжающихся сегодня, в какой-то степени повторяют европейские. В том числе это касается вопроса о независимости, который позиционируется властью в качестве центрального, что, соответственно, делает ценность независимости ключевой. Европа в свое время прошла фазу становления государств-наций, образования коллективных субъектов. Для них это уже пройденный этап, они вышли уже на новую стадию. А у нас проблема коллективной субъектности еще только-только появилась, и поэтому все сейчас носятся с независимостью. И, конечно, тут присутствует манипулятивный момент: для европейцев независимость была средством к другим целям. У нас в настоящее время независимость объявляется целью, но для чего? Чтобы скрыть какие-то другие вещи.
А.С.: Здесь, конечно, нужно иметь в виду, что официальная идеология и СМИ прилагают огромные усилия, эксплуатируя те же самые европейские и западные понятия, говоря о правах человека, рыночной экономике, демократии, но используя их в таком контексте, который для самих европейцев неприемлем. Постоянно говорится, что ЕС применяет к нам «двойные стандарты», что нет таких универсальных ценностей, которые бы могли быть распространены и на нас. И мы тем самым подчеркиваем свою уникальность, пусть даже в негативном плане. На данный момент у нас происходит, скорее, «нащупывание», нежели осознанный выбор из конкурирующих друг с другом ценностных систем Востока и Запада, но это именно поиск через отрицание. Мы отказываемся и от тех, и от других ценностей, пытаясь нащупать свою позицию, но пока никакой определенности с этим нет.
Алексей Овчинников: Вопрос европейских ценностей в Беларуси важен еще и потому, что уже на уровне обыденной жизни у белорусов есть опыт Европы. Это и экономический опыт Европы — когда многие выезжали в Польшу для приобретения и потребления, и культурный опыт. Вместе с опытом Европы, приобретается и опыт европейских ценностей. В результате возникает индивидуальная проблема, что с этим опытом делать по возвращению в Беларусь. Очевидно, что если бы этого опыта не было, можно было бы продолжать принимать какие-то советские нарративы. Но так как он есть, то он нуждается в прояснении, артикуляции. И поэтому прояснение, которое могут дать интеллектуалы или социологи, философы, психоаналитики — это как раз прояснение опыта Европы.
О.Ш.: Итак, можно подвести итоги. В белорусском обществе существует ценностный раскол, ему присуща ценностная неопределенность. Власть конструирует одни ценности, а у молодежи, к примеру, происходит поиск своих ценностей. Интеллектуалы формируют еще один пласт ценностей, а о многих пластах общества мы вообще ничего не знаем, поскольку власть представляет общество как монолитное и сама говорит от лица всего общества. Кроме того, как отметил Александр Адамянц, у большой, в том числе оппозиционно настроенной части общества, одни ценности вполне уживаются с другими, противоречащими первым. И для того, чтобы вскрыть эти пласты и эти противоречия, нужны, к примеру, социологические исследования, нужна специальная работа по осознанию и анализу ценностей. Второй момент, на который обратил внимание Александр Сарна, — это то, как с ценностями работает власть. Власть ситуативно пользуется разным набором ценностей — то европейских, то советских, а при удобном случае от них отказывается, и при этом пользуется понятием «двойные стандарты». Наконец, третий момент: можно сказать, что в Беларуси, на уровне повседневности европейские ценности все-таки присутствуют. Алексей Браточкин отнес к таковым расширение автономии личной жизни, Алексей Овчинников сделал вывод о том, что интеллектуалам имело бы смысл прояснять, анализировать, каков же опыт европейскости в Беларуси, обнаруживать эти ценности, все-таки присутствующие в Беларуси и отличающие белорусов от жителей других стран.