Образовательная политика: сила прошлых и чужих решений

Владимир Дунаев

Резюме

2016 год прошёл под знаком продолжающегося скрытого конфликта двух стратегий реагирования на хронические беларуские проблемы и глобальные вызовы, перед которыми оказалось образование в XXI веке. Умеренные реформаторы в правительстве и академических кругах, не вступая в открытую конфронтацию со сторонниками консервативного сценария, продолжили попытки законодательно закрепить некоторые инструменты модернизации и интеграции национальной школы в международное образовательное пространство.

Тенденции:

Введение

В 2016 году завершился очередной цикл образовательной политики, конфигурация которого уже не первый год задаётся противостоянием двух конкурирующих стратегий, сосуществующих в беларуском образовании вопреки неумолимой логике централизации. Отставкой в декабре 2016 года министра образования Михаила Журавкова завершилась уже третья с 2010 года попытка противопоставить отраслевую логику и здравый смысл алогичной и невротической реакции высшей политической власти на нарастающий кризис национальной школы.

Признаки этого кризиса очевидны:

дефицит профессиональных компетенций у выпускников, который особенно заметен в связи с ухудшением перспектив трудоустройства в условиях экономического кризиса;

нечувствительность системы профессионального образования, и прежде всего высшего, к запросам работодателей в силу ориентации на рынок образовательных услуг, а не на рынок труда;

низкое качество среднего образования, усугубленное безответственной «реформой» 2008 года, ежегодно обнаруживающее себя в слабых результатах централизованного тестирования.

Дело даже не в самих этих проблемах, а в их хроническом характере. Они не решаются на протяжении многих лет ввиду популистской образовательной политики, идеологической инструментализации системы образования, недостатка финансирования и низкой эффективности инвестиций. Но за этими уже привычными проблемами просматриваются глубинные кризисные явления глобального характера.

Регрессивный сценарий для беларуского образования

То, что беларуское образование стоит перед новым небывалым вызовом, уже мало кто берётся отрицать. Даже президент А.Лукашенко в ежегодном послании к беларускому народу и Национальному собранию признал неизбежность перемен в образовании в ответ на «невероятный, космический скачок в развитии общества».1 Однако стратегия реагирования на этот вызов имеет отчётливые черты регрессивной перверсии: вместо сценариев модернизации ответ ищется в возвращении к прежним шаблонам поведения.

Для понимания образовательной ситуации в Беларуси важна реконструкция образовательной политики, промотируемой президентом. И хотя по закону президент обладает исключительным правом формирования такой политики, мы не найдём нигде доступного и внятного её изложения. Поэтому остаётся только реконструировать её на основе ряда программных выступлений А.Лукашенко. В 2016 году он по меньшей мере трижды откровенно делился своим пониманием образовательных угроз и необходимых ответов на них. Признавая, что «знания многих выпускников, уровень учебных заведений оставляют, к сожалению, желать лучшего», он решительно отвергает всякие попытки исправления ситуации на путях использования зарубежных «лучших практик» и наднациональных протоколов. Президент категорично указал: «недопустимо копирование зарубежного опыта».2

В 2016 году особой мишенью президентской критики стал Болонский процесс. В 2015 году Беларусь вошла в Европейское пространство высшего образования на условии имплементации в национальное законодательство до 2018 году стандартов и ценностей Болонского процесса, изложенных в Дорожной карте реформирования беларуского высшего образования. Эта Дорожная карта не могла быть принята беларуской стороной без согласования с президентской администрацией, но в минувшем году она превратилась для А.Лукашенко в угрозу: «Просто разрушат старую, нормальную систему образования, а на её месте ничего не появится».3

Имеется и более внятное указание на риски следования западным образцам. Это, прежде всего, проблема утечки мозгов: «Рвёмся туда, в этот Болонский процесс. Спрашиваю, для чего? Получим диплом, по всему миру будем ездить? Слушайте, а вам это надо?».4

Последний аргумент только на первый взгляд выглядит обоснованным. Вовсе не открытость миру, а самоизоляция беларуской высшей школы порождает отток молодёжи за рубеж. По данным ЮНЕСКО, Беларусь уверенно лидирует в Европе по числу студентов, обучающихся за границей, и практически сравнялась по этому показателю с Украиной, превосходящей по численности населения нашу страну почти в пять раз (в 2013 году за рубежом обучались 35898 беларуских и 39670 украинских студентов).5

Ещё любопытнее выглядит динамика численности беларуских студентов за рубежом. С 2005 по 2015 годы она возросла в три раза – с 11313 до 34723 студентов. При этом после каждой очередной попытки изоляции системы образования Беларуси наблюдается скачок выездной мобильности. Так, после изоляционистской реформы среднего образования в 2008 году число беларусов в зарубежных вузах удвоилось по сравнению с 2007 годом – с 14835 до 29772. После репрессий 2010 года выездная мобильность в 2011 году поднялась до 40525. И наоборот, приближение Беларуси к Европейскому пространству высшего образования приводит к некоторому уменьшению оттока молодых людей в зарубежные университеты: с 41591 в 2012 году до 34723 в 2015 году.6

В отношении оттока выпускников и молодых профессионалов надёжная статистика отсутствует, но хорошо известно, что их отъезд обусловлен не модернизацией системы образования, а отсутствием условий для достойного трудоустройства на родине. Таким образом, не Болонский процесс заставляет беларусов покидать родину, но консервативная политика властей.

Вторая угроза, по мнению А.Лукашенко, связана с проникновением современных цифровых технологий в повседневную жизнь. Ввиду принципиальной трансграничности этих технологий, возможности национальной системы образования контролировать процессы развития учащихся весьма ограничены. Эти новые угрозы Александр Лукашенко предлагает нейтрализовать с помощью оживления традиционных инструментов идеологического контроля, патриотического и нравственного воспитания, призывами включить в эту работу «идеологический актив и конструктивные общественные организации».7

Регрессивные ответы на новые социальные вызовы демонстрирует реакция президента на существенное ухудшение для выпускников вузов и других учреждений образования ситуации на рынке труда. Прошедший год отмечен серьёзными проблемами с трудоустройством молодых специалистов. Впервые за долгий период времени дефицит кадров сменился дефицитом рабочих мест, особенно для людей без опыта работы.

В этих условиях унаследованная от советского времени система распределения выпускников превратилась в явный анахронизм. Её сохранение стало возможным, главным образом, за счёт манипуляций со статистикой, прямого давления на руководство учреждений образования и запугивания студентов. Под давлением властей ректоры и деканы вузов вынуждены компенсировать недостаток заявок на выпускников принуждением студентов, обучающихся за счёт бюджета, предоставлять фиктивные заявки от работодателей для того, чтобы обеспечить благополучную статистику. Даже признавая проблему, А.Лукашенко отверг необходимость какой-либо модернизации системы трудоустройства.8

В то время как Беларусь нуждается в разработке стратегии занятости для молодёжи и комплексной программы повышения уровня трудоустройства выпускников за счёт усиления связи высшего образования с рынком труда, поощрения создания рабочих мест для молодёжи, переподготовки, тренингов, стажировок, квотирования рабочих мест для молодых специалистов и других зарекомендовавших себя в Европе инструментов, президент готов пожертвовать социальной и экономической эффективностью во имя советского идеологического миража. Однако даже в правительстве не все готовы культивировать такое мифотворчество. Частая смена министров и других руководителей отрасли в последние 3–4 года показывает, что Александру Лукашенко всё же не удаётся навязать образованию свою мифологию и образовательную политику, несмотря на угрожающие сигналы, которые он посылает правительству.9

Стратегия модернизации образования

Умеренные реформаторы, не вступая в открытую конфронтацию с мифологией «светлого прошлого», стараются смягчать последствия регрессивного сценария для беларуского образования имплементацией современных интернациональных инструментов его модернизации. На программном уровне расхождение двух стратегий – модернизации и «спасения» – общей и профессиональной школы легко заметить, во-первых, потому, что у умеренных реформаторов «лучшие практики» организации системы образования локализуются не в советском прошлом, а за рубежом, в странах ОЭСР. Во-вторых, будущее отечественного образования видится не в изоляции от Запада, а в глобальной гармонизации и интернационализации подходов к его развитию.

В мире имеется некий общепризнанный набор инструментов, обеспечивающих эффективную интеграцию национальных систем образования в общее образовательное пространство: система рейтингов университетов, программы оценки образовательных достижений, наднациональные протоколы типа Болонского процесса. Все эти инструменты интеграции легко обнаружить в программных документах и законодательных актах, определяющих развитие беларуского образования. В 2016 году можно проследить цепочку от программных текстов, начиная с концептуальной статьи министра М.Журавкова Задачи общенациональной значимости, через госпрограмму «Молодёжь и образовательная политика» до проекта Кодекса об образовании.10

Характерно, что по мере перехода от концептуального проектирования к нормативному воплощению реформаторский пафос указанных документов снижается, а количество уступок напору консервативной цензуры возрастает. Тем не менее в проект Кодекса об образовании переносятся требования Дорожной карты реформирования высшего образования в части трёхуровневой болонской архитектуры высшей школы, инструментов обеспечения прозрачности результатов обучения и признания дипломов. В госпрограмме «Образование и молодёжная политика» находят отражение такие инструменты интернационализации и критерии успешности средней и высшей школы, как глобальные рейтинги университетов и международные программы по оценке образовательных достижений школьников.

Многие требования наднациональных протоколов блокируются регрессивной образовательной идеологией и политическими предрассудками. Активное противодействие со стороны президентского офиса не позволяет имплементировать в законодательство европейские академические ценности, недискриминационные инструменты социальной политики в образовании – прежде всего обязательства по пересмотру политики трудоустройства выпускников вузов, колледжей и других учреждений профессионального образования.

Разработка такого важнейшего инструмента гармонизации образования и рынка труда, как Национальная рамка квалификаций, наталкивается на несогласованность и отсутствие кооперации между разными министерствами и ведомствами. В некоторых случаях даже правильные решения обесцениваются противоречивостью законодательства, правовым нигилизмом и консерватизмом академической среды.

Темпы реформирования системы образования настолько медленные, что способны похоронить надежды на перемены у самых оптимистичных его сторонников. В 2016 году стало ясно, что выполнение Дорожной карты реформирования высшего образования к Парижскому саммиту 2018 года вряд ли превысит 25–30%. Реализация рекомендаций Всемирного банка по повышению эффективности финансирования среднего образования в 2016 году всё ещё не вышла за рамки расширенного эксперимента по нормативному финансированию 183 школ. Уравнивание прав учреждений образования разных форм собственности вылилось в разрешение доступа негосударственных организаций к средствам местных бюджетов при реализации программ дошкольного образования.

И всё же, несмотря на сильные регрессивные тенденции и блокирование реформ, 2016 год не лишил нас надежд на то, что в противостоянии образовательных стратегий реформаторы не потерпят полного поражения, а вектор перемен удастся сохранить.

Заключение

В минувшем году в образовательной политике Беларуси не происходило заметных перемен. Сторонникам реформ во властных и академических структурах приходилось прилагать непропорционально большие усилия для нейтрализации регрессивной динамики. Конец 2016 года и вовсе ознаменовался событием, которое общественность восприняла как реванш консерваторов: вместо умеренного реформатора профессора Журавкова министром образования был назначен Игорь Карпенко, коммунист и бюрократ, с пониманием откликающийся на ретроидеологию президента. Впрочем, логика образовательной отрасли может внести коррективы и в позицию нового министра.

Вместе с тем при всех различиях реформаторскую и консервативную стратегии объединяет общий способ обращения с будущим, несущим угрозы, к которым не готовы ни общество, ни власть. Ответы базируются на вере в мудрость прошлых или чужих решений. И если одни ищут спасения в реставрации советского прошлого, то другие заглядывают в настоящее наших соседей как в собственное будущее. Попытки уловить перспективные тренды развития образования практически отсутствуют, а если и просматриваются, то в виде пока ещё слабых и локальных проектов за пределами сферы формального образования.