Многие из мужчин и женщин, которые оказались на ежегодном заседании Международного валютного фонда в начале октября, могли бы сказать что-то вроде этого: «Представьте, что республиканцы выдвинули человека с таки же анти-рыночными воззрениями, как у Трампа, но без склонности к оскорблениям и без сексизма. Тогда Белый дом возглавит популист и протекционист».

Доминирует точка зрения, в соответствии с которой рост популизма справа и слева, как в Соединенных Штатах и в Европе, — это прямое следствие глобализации и ее нежелательных эффектов — потерянных рабочих мест и стагнации доходов среднего класса. Мужчинам и женщинам в Давосе не нравится это заключение, но они приняли его со всем пылом новообращенных.

Тем не менее, имеется альтернативное — и более убедительное — воззрение: хотя экономический застой способствует тому, что расстроенные избиратели переходят в популистской лагерь, плохая экономика не является ни необходимым, ни достаточным условием для восхождения плохих политиков. Напротив, утверждает политолог из Принстона Ян-Вернер Мюллер в своей новой книге: популизм — это «постоянная тень» на представительной демократии.

Популизм — это не про налогообложение (рабочие места или неравенство доходов). Речь идет о представлении — кто будет говорить за людей и каким образом.

Сторонники демократии выдвигают несколько завышенные требования от ее имени. Как Авраам Линкольн сформулировал в своей Геттисбергской речи, это «власть народа, волей народа и для народа». Но современная представительная демократия или — если уж на то пошло, любая демократия — неизбежно не соответствует этим требованиям. Голосование на выборах каждые четыре года за кандидатов, выбранных партийными машинами, — это не совсем то, чему адресованы высокие слова Линкольна.

Популисты предлагают, говорит Мюллер, выполнить то, что итальянский политический теоретик Норберто Боббио называет нарушенными обещаниями демократии. По утверждения Мюллера популисты говорят и действуют «как если былюди могли производить единые суждения, … как если бы люди были одним человеком, … как если былюди — если только они уполномочены делегировать своих представителей — могли в полной мере контролировать их».

Популизм опирается на ядовитую триаду: отрицание сложности, анти-плюрализм и испорченную версию представительства.

Большинство из нас считают, что социальный выбор (Построить больше школ или больниц? Стимулировать или препятствовать международной торговле? Ограничить аборты или нет?) является сложным, и что наличие плюрализма взглядов по поводу того, что нужно сделать, — это и естественно, и законно. Популисты отрицают это. Как однажды выразился Ральф Дарендорф, популизм прост; демократия сложна. Для популистов существует только одно правильное воззрение — исходящее от людей.

И если так, то сложные механизмы либеральной демократии с ее акцентом на делегировании и представительстве не нужны. Нет необходимости в парламентах, погруженных в бесконечные дебаты: унитарная воля народа может быть легко выражена в виде одного голоса. Отсюда — романы популистов с плебисцитами и референдумами. Brexit — это кто?

Но просто кто-то не может представлять народ. Это должен быть эксклюзивный представитель. Вспомните хвастовство Трампа в его обращении к Республиканской национальной конвенции: «Я могу это исправить в одиночку».

Политика всегда связана с моралью, готовит Аристотель. Но популисты предпочитают конкретную моралистическую интерпретацию политики, как ее именует Мюллер. Те, кто придерживается правильных взглядов о мире, — нравственны; остальные являются безнравственными лакеями коррумпированной элиты. Покойный венесуэльский правителя Уго Чавес использовал именно такую риторику. Когда этот номер не проходил, или когда Чавес угробил экономику своей страны, во всем всегда оказывался виноват американский империализм. Таким образом, популизм является своего рода политикой идентичности. Мы всегда против них.

В этом смысле популизм в лице Марина Ле Пена, Рафаэля Корреа или Реджепа Тайипа Эрдогана не является полезной коррективой демократии, захваченной технократами и элитами, во что призывают нас верить многие западные интеллектуалы. Напротив, он имеет глубоко антидемократическую природу и, следовательно, является угрозой для самой демократии.

Что следует делать? Я полагаю (рецепт мой собственный, не Мюллера), что демократы должны (и могут) побить народников на их собственном поле. Ядовитая триада может стать спасительной.

Во-первых, принять во внимание сложность. Ничто так не расстраивает избирателей как ложь — когда им врут, как детям. Люди, которые ведут сложные жизни, знают, что мир сложен. Они не возражают, когда им об этом говорят. Они ценят, когда с ними говорят как со взрослыми.

Во-вторых, не относиться к разнообразию взглядов и идентичностей как к проблеме, требующей технократического решения. Скорее напротив — следует сделать уважение к такому разнообразию глубоко нравственной чертой общества. Тот факт, что мы не одинаковы и что мы все еще можем оставаться индивидуальностями, сам по себе является большим демократическим достижением. И этим нужно пользоваться. Не следует поддаваться избитому клише, что разум — для демократов, а эмоции — для популистов. Следует найти аргументы в пользу того, что плюралистическая демократия — это путь, который вдохновляет и вызывает эмоции.

В-третьих, защитить и обновить представительство. Делегирование должно оставаться сложным техническим вопросом. Следует воспользоваться современными технологиями для создания альтернативных вариантов — особенно тех, которые имеют отношение к ткани повседневной жизни, к избирателям. Принять финансовые законы, лучше регулирующие лоббистскую деятельность, и предпринять меры для обеспечения того, чтобы это было действительно представительство народа для народа.

Одни только эти меры не гарантируют, что все нарушенные обещания демократии будут выполнены. Но мы не можем ожидать того, что набор простых действий может решить сложную проблему. Мы не должны верить в то, что мы можем это исправить в одиночку.

Если бы мы верили в это, мы были бы популистами. Ради демократии нам не следует этого делать.

Источник: Project-syndicate

Перевод: Наше мнение