И однако, с другой стороны, налицо некоторое удовлетворение от того, что картина мира, которую многие из нас до сих из-за недостатка информации видели через призму собственных предрассудков, предстает в этих документах на удивление реалистичной. Мысль о том, что дипломаты едят свой хлеб не даром, должна хотя бы отчасти согревать сердце американского налогоплательщика на фоне эпизода с фургоном долларовых купюр, экспортируемых из Афганистана его бывшим вице-президентом.
Говоря об этой картине мира я, конечно, имею в виду место в ней сегодняшней России. В частности, я до сих пор не обнаружил в публикациях wikileaks никаких попыток и планов диверсий против кащеева яйца русской духовности — судя по некоторым приметам, Запад до сих пор не подозревает о ее существовании. Но зато у авторов «телеграмм» нет никаких сомнений относительно истинной природы российского государства. Слово «мафия» впервые прозвучало на весь мир в контексте дипломатической переписки.
С такими словами надо, конечно, быть поосторожнее, поскольку они давно стали жертвами эмоциональной и идеологической инфляции. Термины «фашизм», «социализм», «тоталитаризм», «хунта» и им подобные сегодня выродились в обычные ругательства, их смысловая выпотрошенность видна хотя бы из того, что в той же России даже штурмовые отряды недорослей, сформированные с попущения или поощрения правительства, провозглашают своей целью борьбу с фашизмом.
Мафия в изначальном смысле слова — это организация, которая формируется в условиях слабости и неэффективности государственного аппарата с целью соблюдения контрактов экстралегальными методами. В ситуации после перестройки и развала Союза она именно такой и была, занимаясь классическим «крышеванием» и рэкетом, но по мере усиления и вертикализации государственного аппарата последний монополизировал эту деятельность и устранил или вобрал в себя все соперничающие группировки. Сегодня речь идет о прямом слиянии преступного мира с силовыми структурами, такими как ФСБ и МВД, и это явствует из анализа материалов wikileaks в одном из недавних выпусков New York Times.
Те, кто знаком с различными теориями возникновения и функционирования государства, могут резонно возразить, что это и есть государство в чистом виде и без политкорректной косметики, монополист в области насилия. Но даже они должны признать, что мы имеем дело с моделью государства, не очень распространенной в истории. Это явствует и из упомянутой переписки, где кое-кто, явно избегая слова «мафия», предпочитает именовать эту модель «новым брендом авторитаризма».
Каким образом государство может одновременно являться структурой, подменяющей это государство? Все дело здесь именно в исполнительных механизмах. Их монополия на насилие вовсе не означает, что они чувствуют себя стесненными законом, даже с учетом того, что законы принимаются в основном по заказу самой структуры. Сегодняшнее государство напоминает гастрономы советских времен, где в витринах были нарисованы разные обворожительные овощи и питательные консервы, но внутри царило запустение и пахло прозекторской.
Что такое авторитаризм? Это государственное устройство, при котором воля правящей верхушки имеет приоритет над волей электората, и спектр простирается от мягкого сингапурского патернализма до фашизма или коммунизма. У всех этих разновидностей есть, тем не менее, нечто общее: они преследуют именно государственные интересы как они им видятся, хотя это видение может резко расходиться с идеями широких кругов населения и в конечном счете обернуться катастрофой. Советский Союз был в этом плане ярким примером — независимо даже от того, насколько его вожди верили в декларируемые интересы. Но они в большинстве своем действительно верили, о чем можно судить по деятельности последнего и самого либерального из них, Михаила Горбачева.
История последних двух десятилетий была именно историей отмирания понятия государственных интересов. Реальные интересы всегда являются в первую очередь внутренними, их можно без большой ошибки свести к двум сферам: экономике и гражданским свободам, хотя последние нередко пытаются целиком подменить первой. Именно эти две сферы в России настойчиво игнорируются, если не считать знаком внимания закручивание гаек. Тот факт, что на сцену несколько лет назад был выведен полукомический персонаж из Салтыкова-Щедрина (а вовсе не Робин при Бэтмене), который время от времени позволяет себе либеральные каламбуры, лишь подтверждает догадки.
Иллюзия государства создается на его периферии, то есть в области внешней политики, самой необязательной сфере государственной компетенции. Демарши против Эстонии, Польши или Грузии создают мираж борьбы за некие интересы — отчасти для внешнего потребления, но, как ни странно, больше для внутреннего, где благодаря телевизору многие всерьез принимают это за политику и заботу. Иными словами, с точки зрения «мейнстримного» авторитаризма российское руководство ведет себя довольно странно.
Утечки, которыми мы обязаны wikileaks, рисуют реальную картину распилов и раздач, подменивших в Кремле государственное управление. Так например, мы узнаем, что в первые месяцы кризиса Владимир Путин сравнительно редко терроризировал транспорт на Рублевке, оставаясь дома и, как принято выражаться, работая там с документами. А поскольку слабостями своего предшественника на престоле он не страдает, из этого напрашивается простой вывод, что у него в ту пору иссякли запасы для раздач. И оттуда же мы узнаем, что даже в 2003, на пике его могущества и популярности, около 60 процентов распоряжений президента просто не выполнялись. В нормальном государстве это свидетельствовало бы о параличе государственного аппарата, но там, где аппарат является лишь инструментом камуфляжа, это не свидетельствует ни о чем.
Все это, вопреки частым жалобам российской оппозиции и правозащитников на слепоту и невежество американской администрации в отношении России, наглядно демонстрирует, что в Вашингтоне прекрасно понимают, с кем имеют дело. В каком-то смысле, хотя и по своим особым причинам, контакты с таким потемкинским государством как сегодняшняя Россия почти столь же бесполезны, как и с Северной Кореей, но и столь же неизбежны ввиду ее способности доставлять большие международные неприятности.
Не мне объяснять, как выглядит изнутри страна, в которой государство является макетом, оболочкой частной корпорации. Она интересуется не судьбой сотрудников, а их функцией, и поэтому любой, кто лишен функции или у кого она маргинальна, из круга интересов автоматически выпадает. В этом смысле события вокруг Химкинского леса или в станице Кущевской даже не нуждаются в объяснениях.
Еще печальнее все это выглядит в перспективе, с точки зрения возможных реформ. Для того, чтобы правящие круги решились или хотя бы дали молчаливое согласие на реформы, они должны понимать их неизбежность и даже в каком-то смысле выгоду, которая опять же должна затрагивать уже многократно упомянутые государственные интересы. Именно такая ситуация сложилась в СССР накануне его краха: людям, чья имущественная доля в народном достоянии сводилась к нелепой шляпе и пальто чемоданного покроя, к даче с казенными картинами Перова и насесту на мавзолее, не имело смысла бежать с тонущего корабля с таким инвентарем, и они в отчаянии доверили его спасение шкиперу помоложе и посмышленей. Но тем, чье не в пример более существенное достояние прекрасно конвертируется, да и конвертировано уже, нет никакого резона беспокоиться по поводу пробоины в трюме, — тем более, что и шлюпки у всех наготове, а корабль, в случае чего, можно будет и списать.
Источник: www.inliberty.ru