В последнее время демократический бум сменился демократическим спадом. С 1985 по 1995 год множество стран совершили переход к демократии, что вызвало повсеместную эйфорию. Но впоследствии демократия сдала позиции в Бангладеш, Нигерии, на Филиппинах, в России, Таиланде и Венесуэле, а попытки администрации Джорджа Буша установить демократию в Афганистане и Ираке, по всей вероятности, ввергли обе страны в хаос. Эти события, наряду с растущей мощью Китая и России, подтолкнули многих наблюдателей к выводам, что демократия достигла высшей точки и ее подъем завершился.
Это — ошибочное заключение. Основополагающие условия во многих странах мира указывают на более сложные обстоятельства. Нереалистично полагать, что демократические институты можно без труда ввести почти везде и в любое время. Хотя перспективы никогда не бывают безнадежными, с наибольшей вероятностью демократия возникает и выживает при наличии определенных социальных и культурных условий. Администрация Буша проигнорировала эти реалии, когда попыталась внедрить демократию в Ираке, не укрепив предварительно внутреннюю безопасность и упустив из виду культурные условия, которые поставили эту попытку под угрозу.
Однако обстоятельства, ведущие к демократии, могут возникнуть и возникают, а многочисленные эмпирические данные свидетельствуют о том, что этому способствует процесс модернизации. Модернизация — совокупность социальных перемен, связанных с индустриализацией. Вступив в действие, она стремится проникнуть во все сферы жизни, неся с собой профессиональную специализацию, урбанизацию, повышение уровня образования, увеличение средней продолжительности жизни и быстрый экономический рост. Все это создает самоусиливающийся процесс, сопровождаемый подъемом массового участия в политике и — в долгосрочной перспективе — повышает степень вероятности установления демократических политических институтов. Сегодня мы имеем, как никогда, четкое представление о том, почему и как происходит процесс демократизации.
Долгосрочная тенденция к возникновению демократии всегда проявлялась в подъемах и спадах. В начале ХХ столетия существовала лишь горстка демократических стран, и даже они не соответствовали сегодняшним стандартам демократии. Число демократических государств резко возросло после Первой мировой войны, следующий пик наступил после Второй мировой, а третий — в конце холодной войны. За каждым из этих подъемов следовал спад, хотя число демократических стран никогда не опускалось до первоначального уровня. К началу XXI века около 90 государств можно было считать демократическими.
Хотя многие из этих демократий несовершенны, общая тенденция крайне убедительна: в долгосрочной перспективе модернизация ведет к демократии. Это значит, что экономический взлет Китая и России имеет положительный аспект: происходят сопутствующие перемены, которые повышают вероятность появления в будущем все более либеральных и демократических политических систем. Еще это значит, что нет причины для паники в связи с тем, что в настоящее время демократия, по-видимому, вынуждена перейти к обороне. Динамика модернизации и демократизации проявляется все отчетливее, и вполне вероятно, что она продолжит функционировать.
ВЕЛИКИЙ СПОР
Концепция модернизации имеет долгую историю. В XIX и ХХ веках марксистская теория модернизации провозглашала, что отмена частной собственности положит конец эксплуатации, неравенству и конфликтам. Согласно противостоявшей ей капиталистической версии, утверждалось, что экономическое развитие приведет к росту уровня жизни и к демократии. Эти два представления о модернизации яростно соперничали друг с другом на протяжении большего периода холодной войны. К 1970-м, однако, коммунизм начал переживать застой, а во многих бедных странах не наблюдалось ни экономического развития, ни демократизации. Казалось, что ни та, ни другая точки зрения не подтвердилась, и критики объявили о смерти теории модернизации.
Однако после окончания холодной войны концепция модернизации обрела вторую жизнь и возникла новая версия теории с ясным пониманием того, куда должно привести глобальное экономическое развитие. Освободившись от предшествующих упрощений, новая теория модернизации проливает свет на текущие культурные перемены, такие, например, как утверждение гендерного равенства, недавняя волна демократизации и видение демократического мира.
На протяжении большей части истории технологический прогресс протекал крайне медленно, а новые способы увеличения производства продуктов питания сводились на нет ростом населения. Аграрные экономики зажимались в капкан стационарного равновесия без повышения уровня жизни. Историю считали либо цикличной, либо постепенно приходящей в упадок после золотого века. Ситуация начала меняться после промышленной революции и наступления устойчивого экономического роста, что привело к появлению как капиталистического, так и коммунистического представлений о модернизации. Хотя эти идеологии яростно между собой, обе они опирались на экономический рост и общественный прогресс и привели народные массы в политику. Причем каждая из сторон верила, что развивающиеся страны Третьего мира выберут ее путь модернизации.
В разгар холодной войны в Соединенных Штатах возникла версия теории модернизации, которая описывала экономическую отсталость как прямое следствие психологических и культурных характеристик нации. Утверждалось, что такая отсталость отражает традиционные религиозные и общинные ценности, которые не поощряют достижений. Богатые демократии Запада, гласила теория, могли бы внедрить современные ценности и содействовать «недоразвитым» странам в том, чтобы идти по пути прогресса, оказывая им экономическую, культурную и военную помощь. К 1970-м годам, однако, стало ясно, что помощь не принесла народам этих стран ни процветания, ни демократии. Доверие к данной версии теории модернизации, которую всё настойчивее критиковали за этноцентризм и высокомерие, было подорвано.
Ее атаковали последователи теории зависимости, утверждавшие, что торговля с богатыми странами эксплуатирует бедные государства, замыкая их в положении структурной зависимости. Элиты в развивающихся странах приветствовали такой взгляд, поскольку из него следовало, что нищета не связана с внутренними проблемами или коррупцией местных лидеров, а во всем виноват мировой капитализм. К 1980-м теория зависимости стала крайне модной. Согласно ее аргументам, страны Третьего мира могли спастись от глобальной эксплуатации, только уйдя с международных рынков и приняв политику импортозамещения.
Позднее стало понятно, что стратегия импортозамещения провалилась: наименее вовлеченные в мировую торговлю страны — в частности, Бирма, Куба и Северная Корея — не стали наиболее успешными, так как в действительности они прогрессировали меньше всех. Стратегии, ориентированные на экспорт, куда больше содействовали устойчивому экономическому росту и в конечном счете демократизации.
Маятник качнулся назад, и доверие начала внушать новая теория модернизации. Стремительный экономический рост Восточной Азии и последовавшая за этим демократизация Южной Кореи и Тайваня, казалось, подтверждали ее основные постулаты: производство для мировых рынков стимулирует рост экономик; инвестирование прибыли в человеческий капитал и повышение квалификации рабочей силы для производства высокотехнологичных товаров приносят более высокую прибыль и расширяют образованный средний класс; после того как средний класс становится достаточно многочисленным и способным четко выражать свои мысли, он начинает настаивать на либеральной демократии — наиболее эффективной политической системе для передовых индустриальных обществ.
Тем не менее даже сегодня, если упомянуть модернизацию на конференции по экономическому развитию, в ответ, скорее всего, можно услышать повторение критики в духе теории зависимости, в которой речь шла об «отсталых странах», как будто других аспектов модернизации не существует и как будто с 1970-х годов мы не получали новых данных.
НОВАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ
Если оглянуться назад, станет очевидна ошибочность ранних версий теории модернизации в нескольких пунктах. Сегодня практически никто не ждет пролетарской революции, которая отменит частную собственность, возвещая новую эру без эксплуатации и конфликтов. Никто не ждет и того, что индустриализация автоматически приведет к установлению демократических институтов, — коммунизм и фашизм тоже были порождением индустриализации. И все-таки большой массив данных указывает на то, что основная предпосылка теории модернизации была верной: экономическое развитие действительно ведет, как правило, к важным и в целом предсказуемым переменам в обществе, культуре и политике. Но в более ранние версии теории модернизации необходимо внести ряд поправок.
Во-первых, модернизация не линейна. Она не движется бесконечно в одном и том же направлении, а вместо этого процесс достигает переломных точек. Эмпирические данные показывают, что каждая фаза модернизации связана с особыми изменениями в мировоззрении людей. Индустриализация ведет к единому масштабному процессу перемен, результатом которого становятся бюрократизация, иерархия, централизация власти, секуляризация и сдвиг от традиционных ценностей к ценностям светским и рациональным. Постиндустриальное общество приносит набор культурных перемен, которые движутся в ином направлении: вместо бюрократизации и централизации новая тенденция направлена на то, чтобы усилить акцент на автономности индивида и ценностях самовыражения, что ведет к растущей эмансипации от власти.
Таким образом, при прочих равных условиях высокий уровень экономического развития обычно делает людей более терпимыми и доверчивыми, повышает стремление к самовыражению и участию в принятии решений. Этот процесс не является предопределенным, и любой прогноз может быть только вероятностным, поскольку на него влияют не только экономические факторы. Лидеры той или иной страны и ее внутренние события тоже формируют происходящее. Более того, модернизация не является необратимой. Ее может повернуть вспять тяжелый экономический спад, как случилось во времена Великой депрессии в Германии, Испании, Италии и Японии, а в 1990-х — в большинстве бывших советских республик. Если текущий экономический кризис превратится в Великую депрессию XXI столетия, мир может столкнуться с новой борьбой против возродившихся ксенофобии и авторитарности.
Во-вторых, социальные и культурные перемены зависят от пути, пройденного страной: история имеет значение. Хотя экономическое развитие обычно и приносит предсказуемые перемены в мировоззрении людей, историческое наследие общества, сформированное протестантизмом, католицизмом, исламом, конфуцианством или коммунизмом, оставляет продолжительный отпечаток на его мировоззрении. Система ценностей отражает взаимодействие между движущими силами модернизации и стойким влиянием традиции. Классики теории модернизации как на Востоке, так и на Западе думали, что религия и этические традиции отомрут, однако эти категории доказали свою высокую сопротивляемость. Хотя жители стран, вставших на путь индустриализации, становятся богаче и образованнее, это отнюдь не ведет к появлению единообразной мировой культуры. Культурное наследие удивительно долговечно.
В-третьих, модернизация — это не вестернизация, вопреки более ранней, этноцентрической, версии теории. Процесс индустриализации начался на Западе, но в течение последних нескольких десятилетий самые высокие темпы экономического роста наблюдались в Восточной Азии, а Япония занимает первое место в мире по средней продолжительности жизни и по ряду других аспектов модернизации. Соединенные Штаты не являются образцом для глобальных культурных перемен, а индустриализующиеся общества в целом не становятся похожими на США, как предполагает популярная версия теории модернизации. На самом деле американское общество сохраняет больше традиционных ценностей, чем многие другие страны с высоким уровнем доходов.
В-четвертых, модернизация не ведет к демократии автоматически. Скорее она приносит социальные и культурные изменения, которые повышают степень вероятности демократизации. Простое достижение высокого уровня ВВП на душу населения не создает демократию: в противном случае Кувейт и Объединенные Арабские Эмираты превратились бы в образцовые демократии. (Эти страны не прошли описанный выше процесс модернизации.) Но возникновение постиндустриального общества сопровождается определенными социальными и культурными переменами, которые способствуют демократизации. Информационные общества не могут эффективно функционировать без высокообразованного населения, которое все больше привыкает думать самостоятельно. Более того, повышение уровня экономической безопасности переносит акцент на ценности самовыражения, ставя в число основных приоритетов свободу выбора и мотивируя политическую активность. Соответственно после определенного момента довольно трудно избежать демократизации, потому что подавление массового требования более открытого общества становится дорогостоящим и пагубным для экономической эффективности. Таким образом, на продвинутых стадиях модернизация связана с социальными и культурными переменами, которые способствуют повышению степени вероятности появления и расцвета демократических институтов.
Центральной идеей теории модернизации является то, что экономическое и технологическое развитие порождает комплекс взаимосвязанных социальных, культурных и политических изменений. Это подтверждается большим объемом эмпирических данных. Экономическое развитие действительно связано с повсеместными сдвигами в убеждениях и мотивации людей, а эти сдвиги в свою очередь изменяют роль религии, трудовую мотивацию, уровень рождаемости, гендерные роли и сексуальные нормы. А еще они вызывают растущий массовый спрос на демократические институты и куда более отзывчивую реакцию со стороны элит. Совокупность этих перемен делает возникновение демократии все более вероятным, а войну — менее приемлемой для населения.
ОЦЕНКА ЦЕННОСТЕЙ
Новые эмпирические данные позволяют лучше понять, как модернизация меняет мировоззрение и мотивацию. Одним из важных источников служат глобальные опросы о массовых ценностях и отношении к различным проблемам. С 1981 по 2007 год «Всемирный опрос о ценностях» (World Values Survey) и «Исследование европейских ценностей» (European Values Study) провели пять циклов репрезентативных общенациональных опросов во многих странах, охватив почти 90% населения мира. (С данными опросов можно ознакомиться на сайте www.worldvaluessurvey.org.)
Результаты обнаруживают значительные кросснациональные различия в том, во что люди верят и что ценят. В некоторых государствах 95% опрошенных утверждают, что Бог очень важен в их жизни; в других странах таких только 3%. В одних обществах 90% респондентов убеждены, что мужчины имеют больше прав на рабочее место, чем женщины; в других так считают только 8%. Эти кросснациональные различия прочны и долговечны, и они тесно коррелируют с уровнем экономического развития. Население стран с низким доходом намного чаще делает акцент на религию и традиционные гендерные роли, чем жители процветающих стран.
Эти опросы о ценностях демонстрируют, что мировоззрение представителей богатых обществ системно отличается от мировоззрения жителей бедных стран, относительно широкого диапазона политических, социальных и религиозных норм.
Различия касаются двух фундаментальных аспектов: противопоставления традиционных ценностей секулярно-рациональным и ценностей выживания ценностям самовыражения. (Каждый аспект отражает ответы на множество вопросов, задававшихся в ходе опроса.) Сдвиг от традиционных к секулярно-рациональным ценностям связан с переходом от аграрного общества к индустриальному. Традиционные общества делают упор на религии, на уважении и повиновении властям и на национальной гордости. Эти характеристики меняются по мере того, как общества становятся более секулярными и рациональными.
Переход от ценностей выживания к ценностям самовыражения связан с появлением постиндустриальных обществ. Он отражает культурный сдвиг, который происходит, когда появляются молодые поколения, считающие выживание само собой разумеющимся. Ценности выживания отдают приоритет экономической и физической безопасности и конформистским социальным нормам. Ценности самовыражения отдают приоритет свободе выражения, участию в принятии решений, защите политических прав, охране окружающей среды, гендерному равенству, терпимости к этническим меньшинствам, иностранцам и сексуальным меньшинствам. Все это порождает культуру доверия и терпимости, в которой люди дорожат личной свободой и самовыражением и ориентированы на активное участие в политике. Эти свойства жизненно необходимы для демократии — они же и объясняют, как экономический рост, ведущий к переходу от аграрных обществ к индустриальным, а впоследствии от индустриальных к постиндустриальным обществам, приводит к демократизации.
Беспрецедентный экономический рост в последние 50 лет означает, что большая часть мирового населения выросла в условиях гарантированного выживания. Данные временного ряда, полученные при опросах о ценностях, указывают на то, что массовые приоритеты сдвинулись с повсеместного акцента на экономической и физической безопасности в сторону субъективного благополучия, самовыражения, участия в принятии решений и относительно доверительных и толерантных взглядов.
Оба измерения тесно связаны с экономическим развитием: системы ценностей в странах с высоким уровнем дохода резко отличаются от этих систем в странах с низким уровнем. Все государства, которые имеют высокий уровень дохода по методике Всемирного банка, отличаются относительно высокими показателями по обоим направлениям — с ярко выраженным упором и на секулярно-рациональных ценностях, и на ценностях самовыражения. Все страны с низким и средненизким уровнями дохода по обоим аспектам отличаются относительно невысокими показателями. Страны со средневысоким уровнем дохода располагаются где-то посередине. Ценности и убеждения каждого общества в примечательной степени отражают уровень его экономического развития, как и предсказывает теория модернизации.
Эта прочная связь между системой ценностей общества и ВВП на душу населения заставляет предположить, что экономическое развитие обычно порождает более или менее предсказуемые изменения в убеждениях и ценностях общества, и эту гипотезу подтверждают имеющиеся данные временного ряда. При сравнении позиций отдельных государств в последовательных волнах опроса о ценностях обнаруживается, что почти всем странам, переживающим подъем ВВП на душу населения, свойствен и предсказуемый сдвиг в системе ценностей.
Вместе с тем результаты опросов показывают также, что культурные перемены зависят от предшествующего пути: культурное наследие того или иного общества формирует его место на культурной карте мира. На этой карте отражены отличные друг от друга группы государств: протестантская Европа, католическая Европа, бывшая коммунистическая Европа, англоговорящие страны, Латинская Америка, Южная Азия, исламский мир и Африка. Ценности, на которые ориентируются различные общества, складываются в удивительно связную схему, которая отражает и экономическое развитие, и религиозное и колониальное наследие. Тем не менее, даже если культурное наследие продолжает формировать превалирующие ценности, экономическое развитие несет с собой перемены, которые ведут к важным последствиям. Со временем оно преобразует самые разные убеждения и ценности, а также формирует растущий массовый спрос на демократические институты и куда более отзывчивую реакцию со стороны элит. И за более чем четверть века, в течение которых велись опросы о ценностях, люди в большинстве стран всё больше подчеркивали ценности самовыражения. Этот культурный сдвиг значительно увеличивает вероятность возникновения демократии там, где ее пока нет, равно как и вероятность повышения ее эффективности и полноты там, где она уже есть.
РАЗВИТИЕ И ДЕМОКРАТИЯ
Пятьдесят лет назад социолог Мартин Липсет отметил, что богатые страны с гораздо большей степенью вероятности становятся демократическими, чем бедные. Хотя это утверждение долгие годы оспаривалось, оно выдержало неоднократные проверки. Сомнению подвергалось и направление причинно-следственной связи — богатая страна является демократией, выше потому, что демократия делает страну богатой, или развитие ведет к демократии?
Сегодня представляется очевидным, что движение происходит в основном в направлении от экономического развития к демократизации. На раннем этапе индустриализации авторитарные государства способны добиться высоких темпов роста с той же степенью вероятности, что и демократические. Но после определенного уровня экономического развития повышается также степень вероятности появления и выживания демократии. Так, из целого ряда государств, демократизировавшихся около 1990-го, большинство относилось к странам со средним доходом: почти все государства с высоким доходом уже являлись демократиями, и немногие страны с низким доходом тоже совершили этот переход. Более того, среди государств, которые демократизировались в период с 1970 по 1990 год, демократия выжила во всех странах, находившихся на экономическом уровне сегодняшней Аргентины или выше. Среди стран, стоявших ниже этого уровня, средняя продолжительность жизни демократии составляла всего восемь лет.
Явная корреляция между развитием и демократией отражает тот факт, что экономические успехи содействуют появлению демократии. По вопросу о том, почему, собственно, развитие способствует демократии, велись интенсивные споры, но уже появляется ответ. Якобы благодаря некоей бестелесной силе демократические институты автоматически появляются, когда страна достигает определенного уровня ВВП. Скорее экономическое развитие влечет за собой социальные и политические перемены, только когда оно меняет поведение людей. Следовательно, экономическое развитие ведет к демократии в той степени, в какой оно, во-первых, создает многочисленный, образованный и четко выражающий свои мысли средний класс, состоящий из людей, привыкших думать самостоятельно, и, во-вторых, преобразует ценности и мотивы людей.
В настоящее время появилась возможность установить, в чем состоят ключевые перемены и насколько они продвинулись в той или иной стране. Анализ опросов о ценностях позволяет классифицировать факторы воздействия на социальные и культурные перемены, а его результаты позволяют заключить, что экономическое развитие ведет к демократии постольку, поскольку оно приносит с собой конкретные структурные изменения (в особенности подъем информационного сектора) и определенные культурные изменения (в особенности подъем ценностей самовыражения). Войны, депрессии, институциональные изменения, решения элит и конкретные лидеры тоже влияют на происходящее, но структурные и культурные перемены являются главным фактором появления и выживания демократии.
Модернизация способствует подъему уровня образования, создавая профессии, требующие независимого мышления, и делая людей более способными выражать свои мысли и лучше оснащенными для вмешательства в политику. По мере возникновения информационных обществ люди привыкают полагаться на собственную инициативу и суждения на работе и становятся более склонными подвергать сомнению жесткую и иерархичную власть.
Модернизация также делает людей более защищенными экономически. Ценности самовыражения распространяются все шире, когда большая доля населения вырастает с уверенностью, что ее выживание гарантировано. Желание свободы и автономии — это универсальные стремления. Когда выживание не гарантировано, они могут быть подчинены потребности в пропитании и порядке, но они поднимаются все выше в списке приоритетов по мере того, как выживание становится более обеспеченным. Основная мотивация для демократии — желание человека иметь свободу выбора — начинает играть более важную роль. Люди все больше и больше акцентируют свободу выбора в политике и требуют гражданских и политических прав, а также демократических институтов.
ЭФФЕКТИВНАЯ ДЕМОКРАТИЯ
С 1985 по 1995 год выборная демократия быстро распространилась по миру. В этом процессе важную роль сыграли стратегические договоренности элит, которым содействовала международная обстановка, когда окончание холодной войны открыло путь для демократизации. Изначально было принято считать демократией любой режим, проводивший свободные и справедливые выборы. Но многие новые демократии страдали от массовой коррупции и не смогли установить правовое государство, а именно это делает демократию эффективной. Поэтому все больше наблюдателей сегодня подчеркивают неадекватность «выборной демократии», «гибридной демократии», «авторитарной демократии», иных форм мнимой демократии, в которой предпочтения масс могут в основном игнорируются политическими элитами и в которых народ не может оказывать определяющее влияние на решения правительства. Соответственно важно отличать эффективную демократию от неэффективной.
Суть демократии состоит в том, что она дает власть и возможности рядовым гражданам. Эффективность либо неэффективность демократии определяется не тем, какие гражданские и политические права существуют на бумаге, а тем, как чиновники на самом деле соблюдают эти права. Первый из этих двух компонентов — существование прав на бумаге — измеряется ежегодным рейтингом Freedom House: если страна проводит свободные выборы, Freedom House обычно присваивает ей статус «свободной» и начисляет баллы, помещающие ее на верхние строчки рейтинга или рядом с ними. Таким образом, новые демократии Восточной Европы получают такой же высокий рейтинг, как и устоявшиеся демократии Западной Европы, хотя углубленный анализ показывает, что широкое распространение коррупции делает эти демократии куда менее эффективными в реагировании на предпочтения граждан. К счастью, рейтинг качества государственного управления Всемирного банка измеряет степень реальной эффективности демократических институтов. Следовательно, примерный индекс эффективной демократии можно получить, умножив эти два рейтинга — формальной демократии по измерениям Freedom House и рейтинг порядочности элит и институтов, устанавливаемый Всемирным банком.
Эффективная демократия — это гораздо более строгий стандарт, чем выборная демократия. Выборную демократию можно установить практически где угодно, но она, скорее всего, долго не продержится, если не передаст власть от элит народу. Эффективная демократия с наибольшей вероятностью будет существовать при наличии относительно развитой инфраструктуры, которая включает в себя не только экономические ресурсы, но и широко распространенную привычку к участию в политическом процессе, а также акцент на автономии. Соответственно она тесно связана с тем, в какой степени население заинтересовано в ценностях самовыражения. И действительно, корреляция между ценностями общества и природой политических институтов страны необыкновенно велика.
Буквально все стабильные демократии демонстрируют высокие ценности самовыражения. У большинства латиноамериканских государств результаты оказались ниже ожидаемых: это свидетельствует о более низком уровне эффективной демократии, чем можно было предсказать исходя из ценностей, которым отдают предпочтение жители данных стран. Можно предположить, что такие общества в состоянии поддерживать более высокий уровень демократии, если укрепить там правовое государство. Результаты Ирана тоже ниже ожидаемых: это теократический режим, который допускает куда более низкий уровень демократии, чем тот, к которому стремится народ. Как ни удивительно для тех, кто концентрируется на политике только на уровне элит, жители Ирана демонстрируют относительно высокую степень поддержки демократии. Напротив, Венгрия, Кипр, Латвия, Литва, Польша и Эстония показывают результаты выше ожидаемых, уровень демократии там выше, чем можно было бы предсказать исходя из ценностей, предпочитаемых жителями данных стран, — возможно, это отражает стимулы к демократизации, связанные с членством в Европейском союзе.
Но ведут ли ценности самовыражения к демократии, или же демократия служит причиной появления ценностей самовыражения? Результаты исследований указывают на то, что именно ценности приводят к демократии. (Полностью с данными, подкрепляющими это утверждение, можно ознакомиться в нашей книге «Модернизация, культурные перемены и демократия».) Для того чтобы появились ценности самовыражения, нет необходимости в уже существующих демократических институтах.
Данные временныых рядов, полученные при опросах о ценностях, указывают на то, что в период, предшествовавший волне демократизации в конце 1980-х и начале 1990-х годов, ценности самовыражения уже возникли в процессе поколенческой смены ценностей — не только в западных демократиях, но также и во многих авторитарных обществах. К 1990-м народы Восточной Германии и Чехословакии, жившие при двух из наиболее авторитарных режимов в мире, высоко подняли планку ценностей самовыражения. Важнейшим фактором была не политическая система, а тот факт, что эти страны относились к числу наиболее экономически развитых в коммунистическом мире, с высоким уровнем образования и передовой системой социального обеспечения. Таким образом, когда лидер Советского Союза Михаил Горбачёв отказался от доктрины Брежнева, устранив угрозу советского военного вмешательства, эти государства сразу же вступили на путь демократии.
В последние десятилетия ценности самовыражения распространялись и укреплялись, повышая вероятность прямого вмешательства народа в политику. (Действительно, беспрецедентное число людей принимало участие в демонстрациях, которые содействовали появлению последней волны демократизации.) Значит ли это, что авторитарные системы неминуемо рухнут? Нет. Акцентирование на ценностях самовыражения обычно подрывает легитимность авторитарных систем, но пока авторитарные элиты контролируют армию и тайную полицию, они способны подавлять продемократические силы. И все-таки даже для репрессивных режимов сдерживание подобного рода тенденций обходится дорого, ибо обычно это препятствует появлению эффективных информационных секторов.
СОВРЕМЕННАЯ СТРАТЕГИЯ
Такое новое понимание модернизации имеет немаловажные последствия для международных отношений.
В первую очередь оно помогает объяснить, почему передовые демократии не воюют друг с другом. Утверждение о невозможности вооруженного конфликта между ними восходит еще к Адаму Смиту и Иммануилу Канту, и недавние исследования обеспечивают солидную эмпирическую поддержку этого тезиса. После своего появления в начале XIX века либеральные демократии сражались в нескольких войнах, но практически никогда друг против друга. Эта новая версия теории модернизации указывает на то, что причиной феномена демократического мира являются скорее культурные ценности, связанные с модернизацией, чем демократия, как таковая.
В более ранние периоды истории демократии часто воевали друг с другом. Но превалировавшие в них нормы со временем эволюционировали, о чем свидетельствуют отмена рабства, постепенное распространение избирательных прав и движение к гендерному равенству практически во всех современных обществах. Еще одна культурная перемена, произошедшая в современных обществах, состоит в том, что война считается все более неприемлемой, а степень вероятности того, что люди будут выражать свои предпочтения и пытаться воздействовать на политику, повысилась. Данные проекта «Всемирный опрос о ценностях» показали, что жителям стран с высоким уровнем дохода присущ гораздо более низкий уровень ксенофобии, чем жителям стран с низким уровнем дохода, а граждане государств с высоким уровнем дохода в гораздо меньшей степени готовы сражаться за свою Родину, чем жители стран с низким уровнем дохода. Более того, экономически развитые демократии ведут себя по отношению друг к другу куда более мирно, чем бедные демократии, и гораздо меньше склонны развязать гражданскую войну, чем бедные демократии.
Для внешней политики США теория модернизации имеет как предостерегающие, так и ободряющие последствия. Предостерегающим уроком, конечно же, служит Ирак. Вопреки привлекательному мнению, что демократию можно без труда установить практически везде, теория модернизации утверждает, что демократия с гораздо большей степенью вероятности укоренится при определенных условиях. Ряд факторов, включая глубокие этнические противоречия, усугубленные режимом Саддама Хусейна, сделали нереалистичными ожидания того, что демократию в Ираке будет просто установить. А после поражения Саддама особенно серьезной ошибкой стала неспособность противодействовать снижению уровня физической безопасности.
Межличностное доверие и терпимость процветают, когда люди чувствуют себя в безопасности. Маловероятно, что демократия выживет в социуме, раздираемом недоверием и нетерпимостью, а Ирак сейчас отличается самым высоким уровнем ксенофобии из всех обществ, по которым имеются соответствующие данные. Наглядным показателем ксенофобии служит число людей, не желающих иметь соседями иностранцев. Средняя доля опрошенных из 80 стран, которые заявили об этом, составляет 15%. Среди иракских курдов 51% участников опроса тоже сказали, что не хотели бы соседствовать с иностранцами. 90% иракских арабов-респондентов не хотели бы иметь соседей-иностранцев. Сообразно с этими условиями Ирак (вместе с Зимбабве и Пакистаном) демонстрирует очень низкие уровни как ценностей самовыражения, так и эффективной демократии.
Теория модернизации имеет для внешней политики Соединенных Штатов также и позитивные последствия. На основе большого количества данных она приводит к выводу, что экономическое развитие является фундаментальной движущей силой демократических перемен, то есть Вашингтон должен делать все, что в его силах для поощрения развития. Если, например, он хочет добиться демократических перемен на Кубе, то изолировать ее контрпродуктивно. США должны снять эмбарго, содействовать экономическому развитию и поощрять социальное взаимодействие и другие внешние связи Кубы с остальным миром. Ни в чем нельзя быть уверенным, но эмпирические данные заставляют предполагать, что растущее там ощущение безопасности и акцент на ценностях самовыражения подорвут авторитарный режим.
Аналогичным образом тревожащее экономическое возрождение Китая влечет за собой долгосрочные позитивные последствия. Под видимой монолитной политической структурой возникает социальная инфраструктура демократизации. Китай сейчас приближается к тому же уровню массового внимания к ценностям самовыражения, достигнув которого такие страны, как Польша, Тайвань, Чили и Южная Корея совершили переход к демократии. И, как ни удивительно это может показаться тем исследователям, которые берут в расчет только политику на уровне элит, Иран тоже приблизился к этому порогу.
Пока Коммунистическая партия Китая и теократические лидеры Ирана контролируют армию и силы безопасности в своих странах, демократические институты на уровне государства не появятся. Но растущее давление масс в пользу либерализации уже начинает проявляться, и их подавление приведет к росту издержек с точки зрения экономической неэффективности и упадка морального д