Эйфория десятилетнего роста украинского бизнеса позволяла нам не думать об истоках конкурентных преимуществ нашей экономики. Кризис же обнажил иное измерение этих самых преимуществ. И вдруг оказалось, что украинский бизнес минудобрений держался на более низкой, чем в среднем в мире, цене на природный газ, а экспорт удобрений был, по сути, скрытым экспортом среднеазиатского газа. К слову, в РФ похожая модель продолжает работать и сейчас: бизнес мирового алюминиевого гиганта, UC Rusal, эксперты называют ничем иным, как экспортом дешевой российской электроэнергии.
Оказалось также, что несмотря на уникальные запасы чернозема, этим летом себестоимость наших овощей была выше, чем в Венгрии, а привезенное сало из Польши или говядина из Бразилии даже с учетом логистики и пошлин все равно были дешевле, чем их можно было купить, например, в Полтавской области.
А еще оказалось, что бизнес десятка богатейших по европейским меркам украинцев, включая и бизнес самого богатого жителя Восточной Европы, практически полностью основывался на завышенной стоимости металлургических активов. Нынешняя украинская металлургия — результат инвестиций, сделанных в 30–50-е годы прошлого века.
Пожалуй, тогда, в 50-х, нами и были созданы последние примеры конкурентоспособных предприятий. Затем мы начали безнадежно отставать
Сталинская индустриализация имела один большой плюс: строились только самые современные на тот момент производства, которые, к слову сказать, мы эксплуатируем до сих пор (ДнепроГЭС, Азовсталь или ММК им. Ильича). Пожалуй, тогда, в 50-х, нами и были созданы последние примеры конкурентоспособных предприятий. Затем мы начали безнадежно отставать.
После металлургического тренда в мире появилось еще несколько волн роста, которые мы (с опозданием в несколько десятков лет) смогли подхватить только в середине 90-х. Так, в 60-х благодаря бэби-буму в США родилась эра потребительских товаров, эра маркетинга и мыльных опер. Сегодня мы уже без проблем развиваем FMCG-бизнес внутри страны, однако в нем по определению не заложены конкурентные преимущества для нашей экономики. Это своеобразная поддержка штанов, где инновационный рост не предусмотрен в принципе.
С 80-х годов бытовая техника стала неотъемлемой частью жизни каждого из нас. К сожалению, тогда, в 80-х, мы так и не смогли ничего противопоставить передовым державам и сегодня пользуемся исключительно импортными стиральными машинами и музыкальными центрами. В этом нет ничего страшного — американцы также не имеют собственного производства телевизоров, поскольку, по их мнению, в этом производстве отсутствует поле для инноваций. Подобная идея очень важна для нашей экономики, она говорит, что вкладывать в инновации прошлых волн экономического роста вообще не имеет никакого смысла. Ну нельзя нам сейчас в принципе создавать отечественный мобильный телефон или ноутбук, так как в этот бизнес другими странами уже вложены сотни миллиардов долларов и все, что мы сможем скопировать сейчас, придумано уже кем-то другим лет десять назад. А пока мы внедрим сами то, что мы придумали сейчас, опять окажемся позади на эти же десять лет.
Значит, для конкурентных преимуществ нашей экономики нужно искать такие секторы, где у нас сохранился потенциал и где мы можем быть впереди рынка хотя бы на один год. Есть ли у нас хоть где-то такой потенциал?
Уверен, есть. Он заложен в пока еще живой системе среднего образования.
Ведь если бы не ленинградская школа математики, вряд ли появился бы на свет Google. Если бы не киевская средняя школа, вряд ли бы Макс Левчин придумал крупнейшую в мире электронную платежную систему PayPal и т. д. Одним словом, мы можем воспитать интеллект, мы только не можем извлечь из него реальную выгоду.
Нам нужно развивать секторы, где мы можем занять наши интеллектуальные ресурсы (удержав их, между прочим, от эмиграции), где также можно получить сравнительно быструю коммерческую отдачу, вложив при этом минимум со стороны государства. Есть ли такие секторы? Да, один из них — это интернет. В этом секторе возможно, чтобы 20-летний парень придумывал социальный сервис вроде Facebook, которым начали пользоваться несколько миллиардов человек и который затем продается за $1,5 млрд. В этом секторе также возможно, чтобы текущая капитализация поисковика Google в два раза превышала капитализацию, например, Газпрома.
Можем ли мы в Украине открыть интеллектуальные компании, которые будут стоить больше, чем стоимость наших природных ресурсов? Думаю, вполне.
Для этого нам нужна реальная программа по созданию основы для интеллектуального бизнеса. Нужно как можно скорее пригласить все мировые компании развернуть у нас свои разработческие площадки, равно как и стимулировать наших бизнесменов вкладывать в этот сектор. Ничего из ничего не получается, поэтому нужно стимулировать капиталовложения: освободить его от налогов на пять лет, обеспечить беспрепятственное передвижение электронных документов, денег и людей, ввести мораторий на проверки и посещения людей в погонах.
Одним словом, нужно создать тепличные условия для развития сектора. Он будет развиваться, конечно, и сам по себе, но взрывного роста здесь не будет, если государство не станет вкладывать ресурсы. В тех же 50-х годах ресурсами для индустриализации была дармовая рабочая сила ГУЛАГа, а сегодня такими ресурсами являются свобода передвижения капитала и знаний. Если государство в очередной раз начнет «отнимать и делить», наши молодые таланты просто уедут из страны. Как только бизнесмены увидят поддержку со стороны государства, они неизбежно начнут вкладывать в то, что нельзя быстро обналичить или перегнать в оффшор, — в образование и в науку. Дайте им всего десять лет, и у нашей страны появится шанс прорваться на мировом рынке подобно тому, как в свое время СССР запустил первый спутник или отправил первого человека в космос.