Включаю телевизор или раскрываю газету — и всё одно и то же: ругань в адрес «деструктивных действий», «деструктивной критики», «деструктивных мнений». Никого как будто не смущающий парадокс: вполне деструктивное отношение к самой «деструктивности». «Он — деструктивный человек» — приговор, не подлежащий обжалованию. Впору задаться вопросом: в чем же собственная конструктивность этой деструктивной критики «деструктивной критики»?
Я, конечно, немного утрирую, но всё же. Не потому ли мы и имеем проблемы с собственной «самостью», что в действительности она немыслима вне и без отрицательного отношения к самой себе? (Однако следует заметить, что отрицать не значит обязательно осуждать.) Лично меня неизменно удивляла убогость и идеологическая предзаданность этого расхожего требования если и критики, то непременно «конструктивной» — и, соответственно, резкое осуждение критики «деструктивной». Но, во-первых, «деструктивной» (или, напротив, «конструктивной») с чьей точки зрения? Кто это у нас всецело «конструктивен»? «Деструктивное» для данной власти может оказаться вполне конструктивным для общества в целом. Почему у Власти должна быть монополия на «правильную точку зрения»? Только потому, что она Власть? Во-вторых, само это абстрактное противопоставление «конструктивного/деструктивного» и само по себе насквозь фальшиво.
Могу среди прочего сослаться на книгу Э. Морена «Метод», которую, кстати, советую прочитать всем нашим политикам (М.: Прогресс — Традиция, 2005). Нет «конструктивного» без «деструктивного» и наоборот; нет Порядка без Беспорядка, и любая Организация не только включает в себя Антиорганизацию, но и нуждается в ней. В теории систем различают отрицательные и положительные обратные связи. Первые обеспечивают регуляцию и гомеостаз системы, но без вторых, несущих деструктивный потенциал, разрушающих, однако и создающих формы (морфогенез), эволюция невозможна. Впрочем, это ключевой принцип еще гегелевской диалектики с ее негативностью, без которой нет никакого развития (негативно-диалектический момент логического).
Поэтому осуждение и подавление всякой деструктивности обещает нам только одно — Порядок клики; покой, но мертвящий, покой стагнации. И оно же, это требование «Порядка», является одновременно симптомом беспокойства, страха и бессилия власти, которая знает только один способ «встречи» с деструктивностью — подавить и загнать в «подполье». Но что творится в этом «подполье», она и понятия не имеет. От нее также ускользает ее собственная диалектика, согласно которой именно подобная стратегия как раз продуцирует нарастающий внутренний хаос и дезорганизацию.
Гордясь мощью Аппарата и Организации, усматривая в них свою собственную силу, Власть не знает подлинной тайны своего происхождения; не подозревает (а если и подозревает, то гонит прочь эти подозрения) о том, что Организация рождается «из турбулентных потоков, проявлений активности в беспорядке, волнений, противостояний, противоположных течений, столкновений, потрясений…» (Морен, с. 267). Напомним, что, согласно древнегреческой мифологии, Dike (Закон, Справедливость) — дочь Ubris (Гордыни).
Приходится смириться с необходимым, постоянно активным и угрожающим присутствием Беспорядка и Антагонизма. Нет, не просто смириться, а вступить с ним в парадоксальный союз-противостояние. И, более того, вступить с ним в некий диалог. Только это позволит превратить противоположные действия в ретроактивную петлю, рассеивающее — в концентрическое, волнение — в двигательную активность. Эта «генеративная, порождающая петля беспрерывно превращает взаимодействия в обратные действия, турбулентные потоки в потоки вращательные, она безостановочно продуцирует — в одном и том же процессе движения — бытие, существование, продуктивную организацию» (см. там же).
Вот этого и нет в нашей «политической жизни»; не наблюдается этого, увы, и в движениях нашей «общественности». Политическая деятельность забыла о своем собственном «поэзисе», перестала им быть. Но лишенная всякого «поэзиса», она лишь усыпляет действительный генезис; генеративность подменяется повтором, процессы регулирования превращаются в контроль и уничтожение отклонений, производство (неотделимое от созидания) низводится до одного лишь изготовления, фабрикации и манипулирования. Давайте же вспомним о том, что «звезды являются глубоко поэтическими сущностями, поскольку они несут в своих недрах едва обузданные раскаты хаоса и генетической спонтанности» (с. 268). Протянем руку «деструктивности» — не трясущуюся, твердую руку. И спросим себя: помогает ли эта политика и эти политики полнее чувствовать нам свою жизнь? Вот и весь вопрос.
Итак, что остается тому, что утратило поэзис, генеративность? — Лишь механически повторяемое, лишь производство предзаданного, а не само-производство. Фатальная неспособность и неумение ни существовать, ни функционировать с внутренним беспорядком. Замкнутое гетто заранее определенного «политического» и «социального». Бюрократическая любовь к умножению стандартных объектов и послушных «субъектов», вытеснившая и подменившая собой любовь к творчеству. «Поток, неравновесность, нестабильность, круговорот, вихрь, реорганизация, регенерация, беспорядок, антагонизмы, процессы дезорганизации, замыкание петли, вариации, флуктуации»; непросто «оправдать» всё это как относящееся к генеративному бытию, а научиться продуктивно использовать. Как мы научились использовать силу стихий — земли, огня, вод и ветров.
А что же стоит за этим расхожим неприятием «деструктивного»? Нет, не один лишь страх, о котором мы говорили выше. Но и очень старый — и вполне изживший себя — «принцип Духа, управляющего Материей, Человека, управляющего Природой, Закона, управляющего Гражданами, Государства, управляющего Обществом» (а ныне и «Информации, царящей над Организацией»; цит. произв., с. 280). Отвечая на это, мы должны стремиться ниспровергнуть суверенность управления в пользу коммуникации; не управляемая коммуникация (когда коммуникативная организация устанавливается посредством подчинения, покорения или порабощения), но борьба за такую организацию, в которой управляет коммуникация. Это значит, что отнюдь не Аппарат — самое главное в организации. Именно на этом уровне нашего осознавания «коммуникация принимает свой широкий размах и разрастается в своей экзистенциальной, социальной, политической, этической интенсивности». Но одновременно это осознавание обязывает нас и не упускать из виду «то, что за социальной коммуникацией стоит управление со стороны аппаратов, т. е. существует смутная и мало изученная связь между коммуникацией и порабощением» (там же, с. 300).
Чем же завершить на этот раз наше столь краткое обсуждение? Быть может, присоединением к ироническому признанию Селина, который писал в своем романе «Север»: «Нет, пока у вас, мертвого или живого, нет веревки на шее, вы создаете окружающим массу неудобств … поэтому я и смотрю с таким сожалением на всех этих разгуливающих на подмостках, ликующих, разглагольствующих комиссаров и прочую сборную солянку всех мастей, министров, всевозможных кардиналов…»; дальше можете продолжить сами.