Аристотель утверждал, что власть рождается из общения. Развивая эту мысль, Ханна Арендт заявила о противоположности насилия и власти. По её мнению, последняя — результат согласия, а вовсе не подавления, как можно было подумать вслед за некоторыми политическими лидерами прошлого века, верившими в рождение власти из винтовки. В непростых условиях ХХ столетия самой востребованной стала точка зрения, высказанная Максом Вебером. Для него власть и насилие — родственные явления.

Этот небольшой экскурс в политическую философию нужен для того, чтобы напомнить о существовании двух моделей политического процесса. Первая предполагает веру в общение. Она видит прямую связь между диалогичностью политики и её результативностью. Назовём её «аристотелевской». Вторая модель, которую можно обозначить как «веберовскую», усматривает в общении вынужденную меру, необходимую лишь в случае недостаточной эффективности насильственных мероприятий.

Всё сказанное актуально не только для политического процесса как цельного явления, но также для его специфической составляющей — транзита власти. Последний может быть красноречивым свидетельством принадлежности всей системы властных отношений к тому или иному типу.

Данная тема особенно важна для наших времени и места: чем старше становятся лидеры постсоветских авторитарных режимов, тем актуальнее преемственность персоналий и управленческих установок.

Рядовой наблюдатель может подумать, что транзит власти тем проблематичнее, чем жёстче политический режим. На самом деле решение этого вопроса зависит скорее не от степени репрессивности режима, а от способности элит к диалогу. Она более развита в тех обществах, которым знакома коллегиальность (в частности клановая организация). В этом свете успех казахстанской политической элиты в поиске механизма передачи власти от Нурсултана Назарбаева новому поколению руководителей кажется более вероятным в сравнении с иными постсоветскими государствами, столкнувшимися с подобной проблемой.

В Беларуси тема преемственности не выносится на повестку дня, несмотря на возрастающую необходимость в этом ввиду всё более внушительного возраста первого лица — Александра Лукашенко. Едва ли можно правильно истолковать мотивы другого человека, особенно столь сложного и неоднозначного, как президент нашей страны. Тем не менее, в сложившихся обстоятельствах можно выделить две составляющие проблемы.

Первая — тактическая целесообразность. Достижение ясности в интересующем нас вопросе лишит главу Беларуси пространства для манёвра и балансирования, столь ценимых им. К тому же чёткий план создаст образ временщика, что вызовет лишние колебания в умах рядовых граждан, и управленцев.

Ещё большее значение имеет вторая составляющая, которая затрагивает культуру диалога. Не секрет, что беларусам свойственна специфическая социальность. Для каждого из нас общество — враждебная сила по-преимуществу. В этом смысле мы остаёмся сельскими жителями, для которых большие группы людей — явление чуждое, несущее опасность. Как следствие, мы не обладаем развитой диалогичностью и выраженным стремлением к компромиссу.

Этим во многом объясняется феномен беларуского авторитаризма. Помимо пресловутой воли к власти, которая понимается на Западе как основной мотив политического доминирования, важнейшую роль в оформлении постсоветской Беларуси сыграла психология единоличника. Он не желает вести диалог с внешним миром, а стремится сделать доставшуюся власть комфортной частью своего изоляционистского миропонимания, устроить всё по одним лишь им писаным правилам. Это же обосновывает его нежелание вступать во взаимодействие по линии политического транзита не только с широкой общественностью, но и с представителями управленческого класса. В его понимании все они — представители злого внешнего мира.

Более того, если в обществах с развитой коллегиальностью политического лидера всегда поддерживает некая неформальная группа, на которую можно опереться в критический момент, то в нашем социуме ничего подобного нет. Президенту Беларуси всегда нужно рассчитывать лишь на собственные силы, что также не способствует началу глубокой проработки вопроса о политической преемственности.

Косвенно этот тезис подтверждается тем фактом, что в Беларуси так и не была создана партия власти. Необходимость в ней озвучивалась очень многими представителями управленческого класса, которые преследовали собственные карьерные и экономические цели. Глава государства не пошёл им навстречу, что можно объяснить конъюнктурными соображениями и указанными психологическими ограничениями.

Высока вероятность того, что нынешний персоналистский режим так и не пойдёт на создание ясного и детально проработанного механизма передачи власти, карты политической преемственности. Скорее всего, они будут очерчены лишь схематически, что едва ли будет способствовать их эффективной работе в критический момент. Это цена, которую президент Беларуси готов уплатить за верность описанным выше психологическим и мировоззренческим установкам.