На одном семинаре во время жарких дебатов возник вопрос: есть ли у России внятная внешнеполитическая стратегия? И, несмотря на то, что концепция внешней политики, стратегия национальной безопасности, а также военная доктрина Российской Федерации существуют и постоянно обновляются, такой вопрос все-таки возникает. Этот вопрос действительно ключевой, поскольку ни наличие соответствующей документально-правовой базы, ни даже речь В. Путина на Мюнхенской конференции в 2007 г. и последующая политика Москвы включая события 2013–2014 гг. не могут служить достаточным доказательством наличия такой стратегии.
И возвращаясь к классическим определениям, что такое стратегия необходимо вспомнить, что Дж. Коллинз утверждал: «большая стратегия» — это «наука и искусство использования всех элементов национальной мощи при любых обстоятельствах, с тем, чтобы осуществлять в нужной степени и в желательном виде воздействие на противную сторону путем угроз, силы, косвенного давления, дипломатии, хитрости и других возможных способов и этим обеспечить интересы и цели национальной безопасности». Подобное определение в реалистском духе еще до недавнего времени считалось архаикой, но сегодня ни в чем нельзя быть уверенным. В целом мы убеждаемся, что в отношении своих соседей по СНГ Россия руководствуется как раз такими представлениями. Остается выяснить, что российское руководство понимает под «интересами и целями национальной безопасности» или как широко оно интерпретирует эти понятия.
Принятая в декабре 2016 г. Концепция внешней политики России является знаковым документом, который фактически может позиционировать внешнюю политику РФ на ближайшие годы как в первую очередь евразийскую. В разделе IV«Региональные приоритеты» первые десять пунктов описывают исключительно задачи в рамках СНГ или сопредельных странах, которые являются членами региональных групп, тесно примыкающих к Содружеству. В отношении каждого спорного вопроса четко определена соответствующая позиция. Отдельно упоминается необходимость укрепления положения непризнанных государственных образований Абхазии и Южной Осетии, а Грузии предлагается «учитывать политические реалии, сложившиеся в Закавказье». Приднестровье все же признается частью Молдовы, но при очевидном соблюдении принципов территориальной целостности и нейтралитета. По всей вероятности, нарушение одного из них влечет за собой игнорирование второго. Ядром стратегии продолжает оставаться Союзное государство и ЕАЭС, что, по моему мнению, является таким сигналом для партнеров: «линия не меняется» и «поле для маневра сужается».
Примечательно, что в Концепции роль и место стратегического партнера России — Китая — не очевидна. Отношения с ЕС и НАТО описываются как, с одной стороны, конфликтные, с другой — их приоритетность в сравнении с азиатским направлением бросается в глаза, что можно расценить как знак того, что Москва видит себя в первую очередь в качестве визави Запада. Пассажи о «сопряжении европейской и евразийской интеграции» отчасти свидетельствуют об этом и, напротив, нет никаких упоминаний о китайской инициативе «Один пояс — один путь». Стоит вспомнить, что подобная инициатива выдвигалась президентом В. Путиным еще весной-летом прошлого года.
В контексте утвержденной Концепции внешней политики РФ, иначе воспринимается турне главы России в Центральную Азию. В первую очередь, в те республики региона, которые являются членами ЕАЭС и/или ОДКБ — Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан. Общая цель визита — создание антиджихаддистского фронта в борьбе против ИГИЛ. Еще с прошлого года Москва проводит активную информационную кампанию об угрозе странам региона со стороны Исламского государства, боевики которого якобы проникают в Афганистан и готовят серьезное наступление. В прошлом году, так и не дождавшись наступления джихаддистов, часть республик стали выказывать сомнения относительно масштабов угрозы. Откровенно скептическую позицию занимал Ташкент, но после смерти бессменного руководителя Узбекистана начала происходить смена курса. Туркменистан, который попав под «вредное влияние» Каримова, также не торопился просить помощи у Кремля. В этом году ситуация изменилась, в том числе и на глобальном уровне — невнятная стратегия нынешней администрации Трампа в Афганистане заставляет республики региона все больше искать опору в России. В итоге российскому руководству удалось достигнуть соглашения с Таджикистаном о возвращении российских пограничников на афганскую границу, укрепить свои позиции в Кыргызстане.
На фоне этих успехов — эпизоды ссор внутри ЕАЭС. В связи с продолжающимся белорусско-российским спором «хозяйствующих субъектов» мишенью критики со стороны белорусских властей стала позиция Москвы в Евразийском Экономическом союзе. Контактов на высшем уровне так не было со момента сорвавшегося подписания Таможенного кодекса. В качестве потенциального посредника в урегулировании этого спора мог выступить президент Казахстана Н. Назарбаев, но это ни в коем случае не устраивает Москву, так как в данной ситуации под сомнение ставится роль «старшего брата». При том, что, как следует из текста Концепции, руководство России мыслит себя сугубо как центр силы глобального уровня. Никакие альянсы и координации внутри ЕАЭС без РФ не допустимы. Следовательно, выстраивание горизонтальных связей внутри региональных евразийских группировок будет всячески пресекаться, а ставка исключительно на на вертикальные отношения будет способствовать накоплению конфликтогенного потенциала.
Проблемы структурного характера продолжают оставаться крайне острыми, что будет препятствовать реализации в том числе и евразийской стратегии России (ЕАЭС и ОДКБ). К таковым можно отнести плохое сопряжение национальных интересов (или их интерпретацию национальными правительствами) с общерегиональными (евразийскими). Даже тогда, когда имеется их совпадение, определяющим остается фактор корпоративных бизнес-интересов, которые доминируют в российской политической практике в отношении стран-членов ЕАЭС. Пересмотр контракта по безопасности может стать игрой с неясным или даже вполне угрожающим исходом. «Продавать» свою лояльность становится все сложнее, а сужение поля для маневра может подтолкнуть некоторые страны-члены ЕАЭС и ОДКБ к резким колебаниям политического курса. Рост взаимного недоверия, а также наметившегося недоверия к китайской инициативе заставит Москву ревниво следить за своими союзниками и требовать все больше доказательств верности.
Такой климат в отношениях все больше будет заставлять Астану и Минск как самых важных после Москвы игроков евразийской интеграции ужесточать требования относительно обеспечения «равных» возможностей внутри интеграционного проекта или же укреплять двусторонние связи «на стороне». Все это в целом создает клубок взаимных претензий, обид, недовольства и недоверия. Несмотря на достаточно благоприятный внешний контекст региональной интеграции, внутренняя среда значительно ухудшилась. Поэтому наличие у России евразийской стратегии не гарантируется успеха, но лишь намечает далекий горизонт, который не становится ближе.