Созданный с легкой рукиСветланы Алексиевич интеллектуальный клуб привлекает повышенное внимание белорусской публики и вызывает живую, порой неоднозначную реакцию в интернете. Особенно примечательной в этом отношении стала втораявстреча, на которой выступал приглашенный из Москвы политолог-публицист Станислав Белковский. Заявленная им тема «Четвертая мировая война началась» (равно как и манера выступления) вызвала самые противоречивые отклики и оценки. Кто-то говорил о том, что тема не раскрыта, потому что доклад в научном плане был совершенно несостоятельный. Кто-то, напротив, оценил его как вполне концептуальный и достойный внимательногообсуждения. В целом, царившая в зале атмосфера, а также последовавшие за этимэкспертные дискуссии и шквал эмоций в фейсбуке дают возможность поразмышлять и сделать определенные выводы по поводу состояния белорусского интеллектуального пространства, а также способности белорусских интеллектуалов к плодотворной клубной работе.

Для этого я хотел бы подробнее разобрать казус Белковского, который нашел свое выражение в удивительном и, на первый взгляд, совершенно необъяснимом отчуждении, которое возникло между докладчиком и значительной частью аудитории. Некоторые, как, например, Владимир Мацкевич, проявили свое недовольство открыто. Другие — в форме недоверчивых перешептываний, тональности задаваемых вопросов, неодобрительного молчания. В социальных сетях потом было высказано много едких реплик и замечаний относительно «плохой подготовки», «отсутствии чего-либо нового», «странного поведения» и пр. Было видно, что своим выступлением С. Белковский, сам того не ведая, сильно задел и даже обидел белорусскую публику. Чем же именно и в чем же причины такой непредвиденной реакции? Попробую изложить на этот счет свои соображения.

1)Форма подачи материала. Справедливости ради, следует отметить, что ничего нового в форме подачи материала, т. е. какого-либо упрощения или поправок на «провинциальность» публики (в чем упрекали его некоторые блогеры) у Белковского не было. Всякий, кто слушал его ранее, мог заметить, что выступал он в присущей ему манере, не предполагающей какой-либо классической презентации (научного доклада). Как обычно, его речь содержала многочисленные вкрапления из каких-то цитат, цифр, имен и сопровождалась многочисленными отступлениями в виде шуток, анекдотов, исторических параллелей, личных наблюдений, слухов и реальных фактов. Непосвященному наблюдателю подобная мешанина могла показаться какой-то легким, не требующим никаких особых усилий, трепом заезжей «звезды». Однако, все это лишь видимость.

За подобной манерой скрывается тонкая игра ума и энциклопедическая образованность (часто вводящая в заблуждение оппонентов), а также вполне продуманный, посылаемый в аудиторию, мессидж. Собственно, все это и привлекает в нем тех слушателей, которые следят за его творчеством и с удовольствием слушают его интервью на радио «Эхо Москвы». Понятно, что такая форма подачи материала далеко не каждому придется по душе и может вызывать негативную реакцию. Кто-то воспримет ее как бессодержательную и даже обидную для искушенной (привыкшей к научной строгости) публики. Ведь то, в чем одни видят блеск и игру ума, для других может выглядеть как болтовня и банальная неподготовленность к докладу.

2) Раскованность в поведении и провокационность суждений.Поведение Белковского отличалось раскованностью и сразу выдавало в нем человека привычного к исполняемой роли (интеллектуального шоумена) и с удовольствием ее играющего. Его выступление с самого начала диссонировало с царящей в аудитории атмосферой торжественности и «осознания значимости». Ведь для присутствующих это мероприятие было связано с такими понятиями как «интеллектуальный клуб» (надо сказать, что само слово «интеллектуал» и «интеллектуальный» всех нас изрядно напрягает), «нобелевский лауреат», и «гость из Москвы». Для докладчика это было вполне рядовым выступлением «на выезде», во время которого он с самого начала пытался задать легкий, непринужденный тон, перебивая своими шуточками и вводные слова Юлии Чернявской, и торжественное вступление Светланы Алексиевич (кстати, по моим наблюдениям, его шутки так ни разу и не были поддержаны аудиторией). Для интеллектуального шоу его поведение было вполне естественным, а вот для торжественного собрания ему явно не хватало строгости. Не удивительно, что многие восприняли его как нарушение правил приличия или даже проявление неуважения, (как непозволительную расслабленность «барина», приехавшего в «деревню»). К тому же, своими суждениями докладчик смело нарушал некоторые общественные нормы политкорректности (в частности, это выразилось в его оценке деятельности доктора Лизы, употребления слова «негр» и др.), чем сразу настроил против себя значительную часть публики.

3) Демонстративный нарциссизм.Знакомые с творчеством С. Белковского хорошо знают его манеру часто ссылаться на свои (часто недооцененные) заслуги в виде оправдавшихся прогнозов, провокационных суждений, чего-то написанного или сказанного. Он очень любит заниматься самоцитированием, оправдывая это тем, что в стране ничего по существу не меняется и поэтому сказанное сохраняет свое значение очень долго. Во всех его самовосхвалениях легко заметить изрядную долю самоиронии, провоцирующей на возражения. Это не помешало белорусским зрителям охарактеризовать его поведение как проявление крайнего эгоцентризма. В нашем публичном пространстве не принято иронизировать над собственным нарциссизмом, выпячивая его напоказ. Слишком велика вероятность, что это будет воспринято всерьез. То ли это потому, что мы в целом более серьезные, чем россияне, то ли потому что проблема нарциссизма для нас слишком болезненна, чтобы обращаться с ней вот так вот свободно. Упреки в нарциссизме мы гораздо чаще адресуем другим и практически никогда по отношению к себе. Чтобы отнестись к себе иронично (осознавая свои слабости), надо иметь изрядную долю самокритичности.

4) Сам факт приезда.Само по себе приглашение московского гостя вполне объяснимо в логике создания открытого интеллектуального клуба, призванного существенно расширить рамки белорусского интеллектуального пространства и интеллектуального общения (предполагающего открытость миру и знакомство с тем, что происходит вокруг). Тем более, что по финансовым соображением приглашение интеллектуальных «звезд» дальнего зарубежья представляется проблематичным. Кроме того, очевидно предполагалось, что принадлежащий к либеральной российской тусовке Белковский будет созвучен и интересен столь же либерально настроенной (а именно таковой по умолчанию считаются оппозиционно мыслящие белорусские интеллектуалы) белорусской публике. Многие знают о нем в Беларуси не понаслышке и были бы не прочь услышать его вживую. Однако, на все это можно посмотреть и с другой точки зрения. У определенной части белорусских интеллектуалов есть скрытая обида на то, что при выборе гостей создаваемого интеллектуального клуба совсем не берутся в расчет белорусские интеллектуалы. В особенности, если приглашенные «не демонстрируют» достаточно высокого уровня научной квалификации и не обладают безусловным авторитетом.

Если исходить из того, что С. Белковский по каким-то причинам не догадался обо всех этих тонкостях и ожидающих его сложностях, не смог или не захотел сделать соответствующие поправки в привычную для себя манеру выступления (чтобы установить контакт со слушателями), то возникает вопрос, что же помешало это сделать самим белорусским интеллектуалам. Почему хозяева не захотели взять выполнение этой задачи на себя — т. е. быть более терпимыми и снисходительными. На мой взгляд, свою роль здесь сыграло несколько факторов.

Во-первых, это пресловутый белорусский менталитет. Только он позволяет объяснить то, что не удается объяснить идеологическими, интеллектуальными либо социальными различиями. Ведь участники данной встречи в основном принадлежали к одному политическому лагерю (условно его можно назвать оппозицией), в большинстве своем являлись представителями интеллектуальной элиты и обладали примерно равным социальным статусом. Известно, что среди белорусов не принято так легко и непринужденно вести себя на публике и показывать свою энциклопедическую образованность. Вас могут неправильно понять, если вы будете много рассказывать о себе, погружаясь в детали личной жизни и личных достижений. По крайне мере, это не принято делать в рамках научного доклада. Для белорусского менталитета не свойственно выпячивать собственный нонкоформизм и способность идти наперекор общественному мнению. Вполне возможно, что Белковский действительно является таким специфическим продуктом российской культуры, представляющим интерес, прежде всего, для представителей одного из ее сегментов (узкого круга ценителей). Скорее всего, он не будет понят и принят где-нибудь в Германии. Своей обструкцией, как это не парадоксально звучит, белорусы показали себя в большей степени европейцами, чем, судя по всему, от них ожидал докладчик. Правда, в отличие от европейцев «со стажем», им не хватило выдержки и такта, чтобы не делать это столь демонстративно.

Во-вторых, для интеллектуального пространства Беларуси характерна ярко выраженная, доходящая до логоцентризма, увлеченность теоретизированием. Она обязывает выступающего придерживаться канонов научного сообщения (с четкой постановкой задач, методологией, продуманной презентацией, указанием круга источников) и даже выглядеть соответствующим образом (быть собранным, использовать соответствующую лексику, не уходить от темы пр.) Опять же, можно вспомнить пресловутый менталитет, делающий нас более похожими на немцев, нежели на русских. Впрочем, причины могут корениться еще глубже — в советском прошлом, когда теоретическое мышление было вознесено на такую высоту, что полностью подчиняло и даже заменяло собой реальность. Не удивительно, что одна из наших самых влиятельных философских школ уходит корнями в марксистскую методологию. Системно-мыследеятельностный подход и вся работа белорусской методологической школы построена на чрезвычайно трепетном (если не сказать сакральном) отношении к мышлению, связанному с построением чрезвычайно сложных теоретических схем. Вполне возможно, что есть в этом что-то и от глубоко сидящей в нас крестьянской культуры, наполняющей души священным трепетом перед теми, кто занимается наукой и использует в своей речи много научных терминов (умеет гладко и «непонятно» говорить).

В-третьих, — и это, наверное, главное, — свою роль сыграло все то, что говорит о нашей общей неспособности к демократии. Прежде всего, это отсутствие демократической культуры дискуссии и диалога, которая проявляется в нежелании и неумении воспринимать иную точку зрения, слушать и слышать критику в свой адрес. Склоки и коммунальные разборки, сопровождающие отношения между белорусскими интеллектуалами, не дают возможности обеспечить согласованную деятельность и общепризнанные процедуры взаимного признания. По этой же причине интеллектуальное пространство предстает как разделенное на отдельные группировки, отрицающие авторитет и влияние друг друга. Такой представительный и разношерстный состав интеллектуалов, которые пришли на встречу с Белковским, мы никогда не увидим на выступлении кого-нибудь из своих «своих». Кто-то обязательно кого-то «проигнорит». В данном случае так уж получилось, что объединенные общим недовольством, собравшиеся «забанили» чужака. Авторитарная культура, представителями которой в большинстве своем являются белорусские интеллектуалы, существенно препятствует свободному обмену идеями и развитию публичного интеллектуального пространства. Несомненно, это существенно затрудняет создание и нормальное функционирование широких дискуссионных публичных площадок в форме интеллектуальных клубов.