Трансформации института семьи, проявляющиеся в частности в увеличении количества разводов, предъявляются в официальных документах как источники угроз национальной безопасности. Общественные дебаты о «кризисе» института семьи ведутся начиная с 1990-х годов. Изменения в брачно-семейной сфере воспринимаются как определенно негативные. Действительно, казалось бы, как еще можно воспринимать развод? Однако не все так однозначно. Любые изменения в одной сфере связаны с изменениями в других общественных сферах и, скорее всего, являются индикаторами усложнения мира, где старые модели отношений перестают работать, оставаться адекватными повседневным нуждам и потребностям людей. Кроме того, все более очевидными становятся расхождения между навязываемым сверху нормативными моделями и реальными практиками людей.

Данные статистики [1]

Официальные данные статистики свидетельствуют о том, что если коэффициенты брачности не изменились существенно за последние 50 лет, то в отношении разводов наблюдается устойчивая тенденция роста. Причем это нарастание происходит начиная с 1980-х гг., когда начали происходить определенные социально-экономические изменения.

Так, российские исследователи отмечают, что в позднесоветский период государство частично утрачивает роль монопольного агента гендерной политики. Формируются новые гендерные идеологии и интерпретации женственности и мужественности, новые гендерные контракты. Рыночные реформы создают новые возможности и новые рабочие места, они вынуждают женщин становиться более активными на рынке занятости и осваивать новые сферы, способствуют миграциям. Кроме того, происходит «невидимая сексуальная революция», благодаря которой происходит отделение сексуальности от брака и деторождения. Внебрачное материнство и внебрачная сексуальная жизнь стали в повседневности легитимными практиками [2].

Следует отметить, что уровень разводов, как и браков выше в городах, нежели в сельской местности. На 1000 браков в городах приходится 528 разводов, в сельской местности — 435. Однако, несмотря на разбежку показателей в городах и селах, наблюдается постепенное увеличение числа разводов, что позволяет фиксировать устойчивую тенденцию. Расхождение в показателях по городской и сельской местностям можно объяснить проблемами снижения числа сельской молодежи в возрасте до 31 года в сравнении с городами. А именно на этот возраст приходится большая часть браков. Молодые люди активно мигрируют в города, в результате чего в сельской местности остаются преимущественно люди более старшего возраста.

Также, следует подчеркнуть, что среди расторгнутых браков большую часть составляют те, в которых есть дети (58%). Соответственно, с трудом можно говорить о некой типовой поспешности и необдуманности разводов. А вот вступление в брак под влиянием социальных нормализующих установок, а также влияние этих установок на устройство быта — вполне может иметь место. Кроме того, наблюдается увеличение количества людей, никогда не состоявших в зарегистрированном браке. Так если в 1999 году в браке не состояло 24,3% мужчин и 16,8% женщин, то уже в 2009 году — 26,7% мужчин и 18% женщин.

В начале 90-х рост числа разводов связывался с «духовным кризисом», потрясениями после распада СССР. Однако, наступили 2000-е, и мы уже даже перешагнули первое десятилетие нового века, а разводы неуклонно растут. Соответственно «моральной риторики» уже давно недостаточно для объяснения происходящих процессов.

Соответственно, в рамках социологии семьи происходит переосмысление самого понятия семьи, которое бы акцентировало внимание на множественности способов организации частной жизни. То есть, например, понятие «семьи» с субъективной точки зрения может подразумевать тех людей, которых сам человек в нее включает, имея в виду, что это «моя семья». Она не обязательно основана на браке, не обязательно подразумевает детей или родственников, проживающих в одном домохозяйстве [3]. Так, например, Д. Олсон и Дж. ДеФрейн, известные американские специалисты, определяют семью как: «Двое или более людей, которые принимают на себя обязательства по отношению друг к другу и которые разделяют интимность, ресурсы, принятие решений и ценности» [4]. Изменения «классических» определений семьи делает очевидным те системы уклады, которые поддерживает «традиционная модель семьи».

Гендерный порядок

Поступательный рост числа разводов свидетельствует о том, что «традиционная» модель семьи уже во многом не отвечает реалиям современного мира. Все типы отношений — социальные, экономические, личностные — усложняются в ответ на изменения социального мира в общем.

Украинская исследовательница Татьяна Журженко, анализируя усиление «традиционалистских» установок в постсоветских обществах Украины и России, отмечает: «постсоветский традиционализм представляет собой реакцию не только на социалистический опыт огосударствления семьи и принудительного эгалитаризма, но и на последствия модернизационных процессов в целом. Ренессанс традиционализма является поэтому неизбежным спутником поиска постсоветскими странами новых путей и моделей продолжения модернизации» [5].

Глобализация и мобильность, экономическая автономия жителей, в особенности урбанизированных местностей, ставит под сомнение не столько сам факт семьи как близких отношений между людьми, сколько факт важности юридической регистрации. Те роли, которые предписываются мужчинам и женщинам в семье вступают в значительное противоречие с их образом жизни до брака. Современные белоруски активно включены в различные сферы социальной жизни, возрастает их экономическая независимость, многие осознают неравноправие в супружеских взаимоотношениях и не хотят мириться с таким положением дел.

Кроме того, «традиционная модель семьи» поддерживает не только строго определенные гендерные предписания к индивидам, но и режим гетеронормативности. Основой «традиционного института семьи» является принятое по умолчанию утверждение о том, что семья — это союз гетеросексуальной пары — мужчины и женщины. Однако появление феминистского и ЛГБТ-движения поставило под сомнение эту норму, акцентируя внимание на том, что семьи могут быть разными. В публичности все чаще стал озвучиваться вопрос о необходимости включения в правовое поле групп, которые ранее игнорировались и были полностью невидимыми, как, например, ЛГБТ-люди. Некоторые социально критические исследователи современности озвучили необходимость переосмысления такой модели социальной политики, которая исключает «одиноких» людей или людей, не состоящих в зарегистрированных отношениях. Другими словами, подверглась сомнению привязка социальных гарантий к брачному статусу индивидов.

Дискуссии о «кризисе семьи» часто выглядят как попытка впихнуть изменившихся людей и мир в социальные стандарты начала прошлого века. А поддержка традиционной структуры семьи необходима власти для поддержания структуры данного общества, гендерного порядка. Согласно определению Р. Коннелла, гендерный порядок — это исторически сложившийся паттерн властных отношений между мужчинами и женщинами, а также способы определения с их помощью того, что в обществе считается женским, а что — мужским [6]. Семья как социальная система призвана производить, поддерживать и воспроизводить категории мужественности и женственности, а также концепции о том, что считается «нормальным». Изменение гендерного порядка влечет за собой изменение всех типов отношений и институтов, направления и содержание политик и распределения ресурсов. Неудивительно, что это вызывает сопротивление у существующих систем, порождает страхи и паники перед социальными изменениями.

Экономические отношения

«Традиционная» модель семьи включает как неотъемлемое условие гендерное разделение труда, что закономерно в целом поддерживает определенный тип экономических отношений. Женщина включена в большей мере в домашнюю сферу, рождение, воспитание и уход за детьми, а мужчина занимается общественной деятельностью, производством, распределением экономических ресурсов. Причем производственная сфера наделяется большей ценностью, нежели обслуживающая, потребительская.

«Капитализм также зависит от домашнего труда», 1983.

Обращение к традициям используется для существенного ограничения прав и свобод женщин, для поддержки властных отношений. Современные белорусские женщины имеют равный доступ к образованию и, согласно статистике, образованнее мужчин. Соответственно, они претендуют на высокооплачиваемые работы и должности. При этом у государства все меньше возможностей поддерживать установку, которая связана с поддержкой биологического воспроизводства, функционирования семьи. Как урезонить такую группу, если не возложить на нее много дополнительной неоплачиваемой работы под соусом «природного предназначения», тем самым сохраняя «привычный» гендерный порядок и не тратясь на социальные сервисы.

Согласно американской исследовательнице Х. Хартман, по мере развития капитализма контроль мужчин над женским трудом усиливается и, таким образом, рынок труда становится базисом для сохранения материальной базы, на которой зиждется патриархат. Суть этого контроля заключается в том, что женщины не допускаются к высокооплачиваемым рабочим местам, из-за этого они вынуждены смотреть на брак как на средство решения материальных проблем и мириться со своей бесплатной эксплуатацией дома. При этом «права мужчин» всячески поддерживаются институционально [7].

Подтверждается это двумя фактами:

Во-первых, существованием сегрегации на рынке труда, где женщины преимущественно сконцентрированы в непроизводственном малооплачиваемом секторе и редко на постах руководителей. И связано это вовсе не с нежеланием женщин работать в других отраслях или занимать более статусные должности. Разнообразный спектр факторов влияет на выбор женщин, по сути, оставляя их без выбора: процессы социализации, где девочек с детства ориентируют на четко определенные специальности; необходимость в угоду «социальным стандартам о женском предназначении» сочетать материнские, семейные обязанности и профессиональные и т. д. и т. п.

Во-вторых, в условиях рынка роль социальных сервисов перекладывается на семью. Неудивительно, что в Беларуси размер социальных пособий крайне невелик, а в последние годы наблюдается сокращение льгот и социальных сервисов (например, детских садов) [8]. Хотелось бы подчеркнуть, что семья в данном случае позиционируется как самообеспечивающаяся ячейка с минимальной социальной поддержкой: женщины занимаются домом и детьми, а содержат их и оплачивают эту работу — мужчины.

Соответственно многими исследователями подчеркивается идея о том, что традиционная семья не может больше оставаться центральной моделью для семейной политики, которая должна подвергнуть сомнению «традиционное предназначение» женщины для приватного и неоплачиваемого труда в домохозяйстве: «Оперирование абстрактными терминами, например, „семейные ценности“, „автономия семьи“, „моральные нормы“, позволяет создавать множество смыслов и значений, которые могут быть использованы для закрепления зависимой роли женщины. Отсюда и возникают предположения, что семья должна заботиться о себе самостоятельно, что в наибольшей степени возможно, если женщины будут выполнять неоплачиваемую работу в доме, однако абсолютизация таких принципов организации жизнедеятельности семьи, как автономия, самообеспечение, саморазвитие приводят к другой крайности» [9].

Отвечая на вынесенный в заглавие статьи вопрос о том, существует ли «кризис семьи» в Беларуси, можно предположить, что он существует лишь в риторике определенных групп. Паники в отношении «кризиса семьи» — это по сути демонстрация страха перед социальными изменениями, перед потерей привилегией, а также трудностей адаптации к переменам. Кроме того, такая риторика игнорирует не только происходящие изменения, но и многие социальные проблемы и пробелы в социальной политике (как например, недостаточность социальной поддержки и сервисов). В свою очередь, такое якобы угрожающее проявления кризиса семьи, как рост числа разводов, свидетельствуют помимо прочего о процессе нарастания многообразия в организации частной жизни, что слабо сочетается с той единственной моделью, которая транслируется в публичности как официальными, так и некоторыми другими группами.

Примечание

[1] Семья в Республике Беларусь. Статистический сборник. Минск, 2013.

Демографический ежегодник Республики Беларусь. Минск, 2012.

[2] Роткирх А., Темкина А. Советские гендерные контракты и их трансформации в современной России // Российский гендерный порядок: социологический подход: Коллективная монография. Под ред. Е.Здравомысловой, А.Темкиной. СПб: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2007. С. 169-201.

Кон И. Сексуальная культура в России: клубничка на березка. М.: ОГИ, 1997.

[3] Гурко Т. А. Родительство: социологические аспекты / Институт социологии РАН. М.: Центр общечеловеческих ценностей, 2003.

[4] Olson, D.H., DeFrain, J. Marriage and the family: Diversity and strengths. Mountain View, CA: Mayfield, 1997. P. 9.

[5] Журженко Т. Старая идеология новой семьи: демографический национализм России и Украины // Семейные узы: Модели для сборки. Книга 2. Москва: НЛО, 2004.

[6] Conell, R.W. Gender and Power: Society, the Person and Sexual Politics. Allen& Unwin, 1987.

[7] Хартманн Х. Капитализм, патриархат и сегрегация рабочих мест по полу.

[8] Подробнее см. Щурко Т. «Женское предназначение», или Как в Беларуси экономят на социальной сфере.

[9] Ловцова Н.И. «Здоровая, благополучная семья — опора государства»? Гендерный анализ семейной социальной политики // Журнал исследований социальной политики. Том 1, № ¾, 2003. С. 323-340.