Бедность как порок
Устройство внешнего мира, особенно в евроатлантическом его сегменте, в официальном и близком к нему белорусском политическом дискурсе отображается в странной помеси обрывков «научно-коммунистической» критики, лишившейся теоретических и методологических оснований, но сохранившей агрессивную безапелляционность и кавалерийское пренебрежение сутью изничтожаемых материй, эмоциональные уничижительные характеристики, таковых оснований изначально не предполагающие, и эсхатологические картины умопомрачительных бедствий и гнусных злодейств, некогда призванных распалять классовую гордость холодеющих от ужаса читателей брошюр из серии «Два мира — два образа жизни».
Вне классовой теории фатальное несовершенство среды обитания «идеологического противника», противопоставляемой в марксизме неантагонистическому обществу будущего, к которому человечество закономерно подводится логикой истории, остается без объяснений и рисуется некой внутренне присущей общественной жизни и человеческой природе патологией, преодоленной в нашем счастливом случае гениальной интуицией «белорусского народа» и, в особенности, его руководства (отдельные белорусские идеологи, не мелочась, прямо указывают на сопоставимость Александра Лукашенко с наделенными сверхъестественным даром ветхозаветными пророками). Интуиция (иногда скромно величаемая также «здравым смыслом») с необходимостью возникает в идеологической апологетике всякий раз, когда обнаруживается теоретический вакуум и отсутствие ясно изложенного плана социальной и экономической эволюции страны. В ряду прочих достижений упомянутой формы народной интуитивистики, позволяющей обходиться без скучного поиска рациональных аргументов и ненужных концептуальных споров, указывается бесповоротно постигнутое ею таинство «справедливой» социальной политики.
Именно принципиально неконцептуализируемая «социальная политика» белорусского режима в речах и выступлениях президента фигурирует как первостепенный предмет ненависти или, допустим, зависти (зависит от места выступления и состава аудитории) со стороны погрязших в пороке бездушных иноземцев и примкнувших к ним белорусских оппозиционеров. Сами эти сколь отдаленные, столь и презренные иноземцы описываются в стилистике, свойственной безграничной фантазии средневековых хронистов, запросто повествующих о заселившихся в дальних краях «дивьих людях» с песьими головами об одном глазе и об одной ноге с такой большой ступней, что несчастные имеют склонность прикрываться ею от солнца.
В современных странах, к которым прижилось не вызывающее у отечественной администрации энтузиазма прилагательное «цивилизованные», принципы социальной политики, являющиеся итогом долгой исторической дискуссии, — представляют собой систему нравственных постулатов и рациональных нормативов, вытекающих из осмысления культурного и этического наследия прошлого и органически связанных с закрепленной во многих международных документах доктриной прав человека. В их фундамент положено признание безусловной ценности человеческого достоинства и человеческой солидарности, устремление к разумному сочетанию свободы и долга.
В христианской традиции с момента ее появления беднякам приписывались особые качества, отводилась особая роль. Позитивное восприятие бедности было связано с культивированием отказа от мирских благ во имя ценностей веры. Но не все бедные считались равнозначными по своему положению. К XII веку в средневековой Европе складывается теологическая доктрина, разделяющая бедных на две категории — «бедные с Петром» и «бедные с Лазарем». Первые достойны подчеркнутого уважения — это те, кто добровольно отказывается от богатств, следуя первоапостольским идеалам. Вторые — бедны в силу жизненных обстоятельств и, в отличие от активной функции «бедных с Петром», выступают в качестве пассивных объектов помощи и заботы, являющихся долгом Церкви и прихожан. Эти бедные претерпевают, однако, в средневековом мировоззрении дальнейшее подразделение — на «честных бедных», чаще всего лишенных физической возможности себя обеспечивать, и «бесчестных бедных», физически здоровых, но предпочитающих праздность или преступление.
Первый, «спиритуальный», тип бедности относится к проявлениям высшей добродетели. Остальным мирянам остается практика милостыни и благотворительности. В Новое время благотворительность стала предметом критики как форма скрытого оскорбления достоинства тех, на кого она обращена. Но Средним векам была свойственна трактовка богатых как «должников» бедных. Бескорыстная помощь бедным — главное для богатых средство заслужить спасение.
Согласно поощряемому Церковью убеждению, Бог терпит бедность для того, чтобы богатые могли искупить свои грехи. Милостыня и благотворительность со стороны богатых прихожан получили в ту эпоху весьма значительное распространение. Постепенно вспомоществование бедным из индивидуального долга состоятельных людей во все большей мере становится административно оформленным институтом и возлагается на церковные и муниципальные органы, положив начало длительному процессу, приведшему к современному истолкованию заботы о благосостоянии всех разрядов граждан как одной из главных целей демократического государства.
В Новое время, однако, приблизительно с XVII века, происходит переосмысление места бедных в обществе. Предпосылку этого составляет сопровождающая развитие буржуазных отношений новая концепция человека — активного труженика и производителя материальных и духовных благ. В этих условиях бедность лишается возвышающего ее ореола и начинает рассматриваться в ряду признаков, характеризующих унизительное и недостойное состояние.
В XIX и первой половине XX века проблема бедности ставилась главным образом применительно к рабочему классу, наиболее уязвимому и охваченному пауперизацией в период промышленных переворотов. С тех времен до сегодняшнего дня вопрос о формах и размерах социальной поддержки увязывается с ситуацией на рынке труда. Главная дилемма, которую приходится решать, — нужно ли использовать средства на помощь предприятиям для создания новых рабочих мест или направлять их непосредственно нуждающимся в виде пособий?
Поучительную роль в этом смысле сыграла знаменитая история так называемого «Спинхемлендского закона». Судьи графства Беркшир (Англия), собравшись 6 мая 1795 года в Спинхемленде, приняли патерналистский закон, по которому предписывалось выдавать беднякам специальные пособия, надбавки, привязанные к ценам на хлеб и призванные обеспечить гарантированный минимальный уровень доходов. Закон отвечал признанию неотъемлемого «права на жизнь», пособия распределялись вне зависимости от наличия или отсутствия работы. Результаты были плачевны. Закон обернулся столь серьезными негативными последствиями для самих бедняков, что в 1832 году его действие было прекращено. Большинство населения предпочло нищенской зарплате столь же нищенское пособие, работодатели снизили ставки, предусмотрительно рассчитав, что разница будет компенсирована надбавками.
Неуспех «финансовых» решений по преодолению бедности заставил воспринимать проблему более разносторонне, принимать меры по совершенствованию законодательства, самих рабочих отмена закона подвигла к созданию системы взаимной поддержки и становлению профессиональных союзов.
Вместе с тем развитие индустриального общества, общественная мораль, неукоснительно требующая вмешательства в положение обездоленной части населения привели к укоренению интерпретации бедности, несчастных случаев на производстве, безработицы и т. д. в качестве «социальных фактов», т. е. не находящихся в области декларируемых либерализмом свободных решений и индивидуальной ответственности элементов «социальной жизни» как таковой. Этот принцип, воплощенный в законотворческой деятельности, подразумевал приоритет ответственности общества и государства за условия жизни неимущего слоя.
В течение XIX века формируется концепция «социальных рисков» (включающая такие, например, составляющие человеческой жизни, как болезни и старость), обосновывающая необходимость государственного вмешательства. Доведенные до логического завершения эти идейные предпосылки были положены в основу концепции «государства всеобщего благосостояния», ставшей весьма популярной в европейских странах после окончания Второй мировой войны и ознаменовавшей окончательный переход от доктрины морального сочувствия (считающейся унизительной по отношению к тем, на кого она распространяется) к строгим юридическим формулировкам в терминах социальных прав и обязанностей.
Но уже к 80-м годам прошедшего века стали вполне очевидны неизбежные негативные последствия превалирования логики социального страхования. В то время как европейская экономика переживала период стагнации, в более либеральных Соединенных Штатах интенсивно создавались рабочие места и рос уровень жизни. В известном смысле можно говорить о повторении «эффекта Спинхемленда» — когда самые благородные намерения, направленные на разрешение трудноизлечимых социальных проблем, подобных, в частности, безработице, в конечном счете стимулировали их углубление. Критики политики «всеобщего благосостояния», зафиксировавшие ее кризис в западноевропейских странах, указывали прежде всего на снижение стимулов к состязательности у экономических субъектов, обремененных непомерными налогами и социальными расходами, что делало их малоэффективными, особенно перед лицом активизировавшихся иностранных конкурентов, на выходящее за разумные пределы саморасширение государственно-бюрократического сектора, на тот часто вспоминаемый либералами факт, что никогда еще в длительной перспективе государство не проявило себя результативным экономическим менеджером.
В докладе Международного валютного фонда, подготовленном в 1989 году, в числе отрицательных факторов отмечались (в дополнение к утрате конкурентоспособности): потеря интереса в западных странах к поиску работы и, как следствие, увеличение безработицы и количества живущих за счет пособий, а также получившее широкое распространение уклонение от уплаты налогов.
Исследователи обращали внимание помимо прочего на то, что в сфере, например, здравоохранения и образования груз, легший на плечи налогоплательщиков, делает стоимость соответствующих ущербов существенно превосходящим ожидаемые преимущества. Кроме того, констатировалось, что само увеличение различных форм социальной поддержки порождает своего рода иждивенческую конкуренцию за право доступа к ним и пагубно сказывается на общественной солидарности.
Все это повлияло на появление новых идей и методов, преобразующих социальную политику. В современных западных странах в гораздо более значительной степени определяющую роль начинают играть институты гражданского общества, неправительственные фонды, организации «третьего сектора», возрождающие важность моральных принципов и солидарности с ближним, находящимся в трудном положении. В государственной политике в последние десятилетия происходит поворот от концепции социальной компенсации, выражающейся в выплате прямых пособий, к социальной реинтеграции (реинсерции) — системе мер, направленной на возвращение тех, кто по тем или иным причинам оказывается в ситуации аутсайдера, к активному существованию в обществе. Сюда входят многочисленные программы профессионального обучения, переподготовки, специальные программы для инвалидов и т. д. Общий смысл подобных перемен состоит в закрепленном в национальных законодательствах и международных документах признании права каждого человека на достойные условия жизни, в повышении роли нравственных оснований политики.
Разумеется, данный короткий очерк никоим образом не претендует на целостное и всестороннее описание эволюции представлений о «социальной справедливости», а также сопутствующих им социальных и политических практик в западных странах. Процесс этот был исторически долгосрочным, и отнюдь не все его вехи и обстоятельства являются сегодня предметом гордости западных мыслителей и политиков. Однако они являются предметом осмысления. Важно все же отдавать себе отчет в том, что мир естественным образом, равно как и под воздействием роста общественного самосознания далеко ушел от архетипов раскритикованного в XIX веке еще Энгельсом (да если бы только им), но до сих пор почему-то милого сердцам белорусских пропагандистов «дикого капитализма», «фабрики дьявола» (Т. Карлайль), стараясь стать более гуманным и более разумным. Идеалы не всегда находят полное и адекватное отражение в действительности, в поведении индивидов, в функционировании институтов. Но само стремление к ним, сформулированным просто и доступно, имеет и всегда имело непреходящую значимость, выступая отчетливым ориентиром для сотен миллионов людей, живущих, в сущности, совсем неподалеку от нас.
Использованная литература:
Розанваллон П. Новый социальный вопрос. Переосмысливая государство всеобщего благосостояния. М., 1997.
Ewald F. L’Etat-providence.Paris, 1986.
Geremek B. La potence et la pitie. Paris, 1987.
Terestchenko M . Philosophie politique. 1. Individu et societe. Paris, 1994.
_________________________________________________________________