Современная молодежная политика как особая сфера деятельности государства в европейских странах оформилась в 60-е годы прошлого века в значительной степени в результате волны студенческих «революций», преобразивших лицо западных демократий.
Главным уроком этих событий стало понимание того, что молодежь — это не только социально-возрастная группа населения, нуждающаяся в отеческой заботе со стороны власти, но стратегический ресурс страны и вполне автономный источник социальных и политических инноваций. Например, среди завоеваний «Красного мая» 1968 года во Франции были не только студенческие права, но и 40-часовая рабочая неделя, 60-летний пенсионный возраст, достойные пособия по безработице, новое трудовое законодательство. Однако одновременно в этом инновационном потенциале молодежной активности авторитарные руководители отчетливо увидели угрозу своей власти. Желание полностью подчинить молодых людей своему контролю характерно не только для коммунистических тоталитарных режимов прошлого. И сегодня иные лидеры западных государств не чужды этого соблазна. Кое-кому из них, возможно, хотелось бы избавиться от наследия 1968 года и вслед за министром образования Италии Стелой Джельмини провозгласить «конец переменки длиной в 40 лет». Но современная Европа далеко ушла от воспитательной модели, основанной на индоктринации сознания молодых людей и насаждении «правильных» принципов поведения. Краеугольным камнем современной молодежной политики стало не разделение молодежного участия и государственного управления, а их соединение в интеграционной модели участия молодежи в государственном управлении и своем собственном самоуправлении. И как бы ни хотелось некоторым консервативным политикам ограничить эти права, дороги назад уже нет.
Беларуская молодежная политика начинала складываться в русле этой европейской тенденции. Закон Республики Беларусь от 24 апреля 1992 г. № 1629-XII «Об общих началах государственной молодежной политики в Республике Беларусь» ориентировал на «привлечение молодежи к непосредственному участию в формировании и реализации политики и программ, касающихся молодежи и всего общества». Эта интеграционная модель молодежной политики могла бы оставить в прошлом советскую воспитательную парадигму, но приход к власти Александра Лукашенко привел к постепенной реставрации анахроничных принципов партийной работы по воспитанию нового поколения советских людей. Каждая новая республиканская программа «Молодежь Беларуси» все более напоминала документы ЦК КПСС. И это сходство объяснялось не только притягательностью советских методов управления молодежью, но и принципиальным совпадением целей: тотальным контролем над сознанием и поведением молодых людей ради нейтрализации угроз для авторитарной власти. Эти приоритеты нашли свое выражение в определении целей и основных направлений молодежной политики, закрепленных в новом законе «Об основах государственной молодежной политики», принятом в 2009 году. На первое место среди направлений работы с молодежью новый закон, используя эвфемизм «гражданско-патриотическое воспитание», выдвигает задачу формирования у молодых людей лояльного отношения к существующей авторитарной власти. Все прочие направления работы меркнут и отступают на задний план перед главной задачей — подавления инакомыслия и несанкционированной активности молодежи. Баррикады «Красного мая» или образы арабского молодежного бунта подобно кошмару неотступно преследует беларускую власть. Эффективность молодежной политики оценивается, главным образом, по тому, насколько удается нейтрализовать такую угрозу режиму. И каждый раз, когда кажется, что удалось окончательно усмирить беларуских бунтарей, Александр Лукашенко сталкивается с очередным неприятным сюрпризом, заставляющим его говорить о крахе молодежной политики.
После президентских выборов 2001 года по инерции в минобре еще говорили о Болонском процессе и либеральных реформах в высшем образовании, но с каждым месяцем росла волна раздражения и досады по поводу черной неблагодарности студентов, проголосовавших в общежитиях БГУ против Александра Лукашенко. И власть подозревала, что не только в этом вузе гнездится зараза. Надо было перетряхнуть все «оппозиционные университеты», но еще важнее было исключить в будущем какое-либо вольнодумство в молодежной среде. Советские рецепты подходили как нельзя лучше. По старым лекалам была выкроена новая молодежная политика, в которой ставка делалась на государственную идеологию, тотальный политический контроль посредством БРСМ и самоизоляцию беларуского образования от Запада. Казалось, в этом ледяном царстве ничему живому нет места. Однако выборы 2010 опять неприятно удивили власть. На этот раз тысячи молодых людей вышли на площадь, протестуя против циничного пренебрежения их голосами. Александр Лукашенко недоумевал, как такое могло случиться? Кто увлек «пацанье» на этот протест? Признать, «что абсолютное большинство участников многотысячной акции были не старше 20 лет», означало для власти расписаться в совершенной неэффективности молодежной политики. И если, как утверждал Лукашенко, их увлекла кучка провокаторов, то следует сделать вывод, что несколько коварных оппозиционеров оказались сильнее всей государственной машины подавления инакомыслия.
Конечно, всегда под рукой «воспитатели» из спецназа, но что делали все эти годы тысячи дармоедов-идеологов? Уже, кажется, весь преподавательский корпус системы образования мобилизован на промывание мозгов учащихся, а молодежь опять неприятно удивляет свом непредсказуемым для власти протестом. Можно представить, какое раздражение у Александра Лукашенко должна вызывать попытка придворных идеологов спрятаться от ответственности за свою неудачу за очередной программой «Молодежь Беларуси» на 2011–2015 годы. 17 января во время доклада об этой республиканской концепции он не удержался от признания полного провала своей молодежной политики: «Никакого формализма, начиная с января и впредь, быть не должно. Надо писать и делать то, что нам надо. Надо переходить к конкретной работе с молодежью. А то, что у нас где-то не получилось с молодежью, это не потому, что нет программы или финансирование было недостаточным. А потому, что с молодежью никто не работал, им даже элементарного не рассказывали. В вузы, ПТУ не ходили, не говоря уже о школах».
Выходит, что тот идеологический прессинг, который испытывали ежедневно школьники и студенты, — это не было конкретной работой власти по промывке мозгов? И все уловки функционеров БРСМ по подкупу и запугиванию молодежи тоже не были конкретной работой? Как-то не так выполнял карательные функции Минобр? Может, не были усердны государственная пресса и телевидение? Что обрушится на головы «пацанья» теперь? Кто еще включится в борьбу с молодежным инакомыслием? Десять лет назад Александр Лукашенко сам ринулся в «оппозиционные университеты» завоевывать молодежь. Наверное, ему казалось, что он справится с этой задачей лучше, чем проваливший воспитательную работу министр образования Василий Стражев и его неутомимый оппонент Владимир Заметалин, отправленные разом в отставку. На этот раз в состав проштрафившейся парочки назначены Наталья Петкевич и ее неизменный критик Александр Зимовский. Хотя по закону ответственность за реализацию молодежной политики несет министр образования, Александр Радьков ускользнул от гнева своего патрона благодаря своим заслугам на посту руководителя избирательной кампании Александра Лукашенко. Однако какой бы иммунитет ни приобрел повышенный в должности Радьков, он не может не чувствовать угрозу из-за нарастающего раздражения своего шефа по поводу все более очевидного краха молодежной политики. Раздраженный мессидж, посланный Александром Лукашенко 17 января многотысячной орде идеологов и воспитателей, был настолько противоречив, что должен был бы парализовать всякую активность. С одной стороны, строгий приказ «никаких программ, никаких концепций… начинайте заниматься конкретикой», а с другой — призыв «концептуально выстроить работу с молодежью». Однако бюрократия привычно ответила на эти взаимоисключающие указания утверждением традиционных планов мероприятий и смет расходов. И если бы не теракт в минском метро, возможно, все скоро вернулось бы к рутине бесплодной воспитательной работы. Но шок от столкновения со стихийным молодежным террором заставил Александра Лукашенко признать тот факт, что кризис молодежной политики значительно глубже, чем это казалось раньше.
Пока власть воевала со студентами и школьниками за то, чтобы максимально ограничить их свободу участия в политической жизни, незаметно нарастали иные, более разрушительные проявления молодежного неповиновения и нигилизма. В «Послании белорусскому народу и Национальному собранию» Лукашенко не нашел лучшего определения тому, что он обнаружил в школьной среде, чем «кошмар». На первый взгляд, его вывод о необходимости коренных изменений молодежной политики мог показаться обнадеживающим. Вполне самокритично звучало в выступлении признание того, что стране «нужна другая, целенаправленная программа… ибо мы будем биты постоянно, на каждом шагу, на каждом квадратном метре».
К сожалению, никакой реальной перемены приоритетов молодежной политики эти признания не сулят. Никто не собирается отказываться от бесплодной воспитательной парадигмы подавления инакомыслия. Власть не считает, что кризис молодежной политики является следствием ошибочных или безнадежных целей. Скорее, наоборот, есть необходимость в том, чтобы на службу этим целям поставить еще более беспощадные, более брутальные методы их достижения.