«Площадь» вместо Площади?

С приближением даты выборов всё больше политиков заявляют, что итоги этой избирательной кампании будут подводиться не на избирательных участках в ходе подсчета голосов, а на улице путем массовых протестов. Каковы шансы на то, что оппозиции удастся организовать серьёзные демонстрации после объявления официальных данных об итогах выборов?

Действительно, риторика Площади, назовём её так, ширится в среде оппозиционной публики. Аргументы в стиле «но в итоге всё решится на Площади» (именно так, с большой буквы) используются для объяснения любых стратегических и организационных просчетов, допускаемых в ходе предвыборной кампании. В принципе, ставка на массовые протесты должна оправдывать и недостатки в программной обоснованности той альтернативы, которую предлагают оппозиционные кандидаты. По крайней мере, в публичной сфере эта риторическая фигура является сакральной — еще никто их оппозиционных кандидатов вслух не оспорил сценарий уличных протестов.

Попытки спрятаться за идола уличных протестов можно зафиксировать практически у всех оппозиционных политиков первого плана, выдвинувших свои кандидатуры на пост главы государства. Кто-то уже давно сознательно вызывает духов украинского Майдана, кто-то смело заявляет что «у меня получится лучше, чем у Милинкевича с Козулиным», кто-то жонглирует риторикой Площади просто от безысходности, отсутствия фантазии и идейной нищеты. Для многих эта риторика стала универсальным ответом на все вопросы, позволяющим уклонятся от необходимости вести полноценную агитационную кампанию. В принципе, ухо ангажированного слушателя уже привыкло к этой риторике и почти ее не замечает.

При этом следует учитывать, что хотя захват власти при помощи толпы на улице перед дворцом правителя есть вещь достаточно древняя, даже в своём бескровном варианте, а вот технология цветной революции вошла в политическую жизнь сравнительно недавно. Характерными элементами этой технологии является отнюдь не массовое участие населения в уличных протестах, и даже не наличие пресловутого «единого кандидата» или же не менее славной «объединенной оппозиции». Нет, конечно, и то, и другое важно — но самих этих элементов недостаточно. А принципиальным элементом технологии цветной революции является усталость властных элит, проявляемая в виде открытого раскола или скрытого саботажа. Без этой принципиальной структурной предпосылки машина революции не заведется, и любые методы протестной инженерии приведут в лучшем случае к красивой картинке, но не к смене власти.

Некоторые из кандидатов делают невнятные намёки на обладание некой секретной информацией о том, что события после выборов могут развиваться непредсказуемо и белорусские власти получат некий удар неэлекторального толка, что заставит их пошатнуться и уступить протестующим. Иногда говорят о заговорщиках внутри правящей элиты — но в этих слухах нет ничего нового. Почему-то распространено мнение, что после выборов давление России на белорусский режим возрастет, хотя уже сейчас информационная война Москвы и Минска затихла, а предпосылок к эскалации энергетического конфликта не предвидится — контракт на поставку газа на следующий год имеется, да и до вступления в силу обходных путей поставок газа и нефти осталось соответственно год и полтора года.

Особенно жарко апеллируют к уличному протесту как к мерилу успеха или неуспеха выборов молодёжные лидеры. Фактически, предлагается забыть о всех остальных аспектах смены власти в стране, не рассматривать выборы сквозь призму завоевания электорального большинства, а исключительно как календарный повод для мобилизации к уличной активности несколько большего количества участников протестов. Дескать, выведем на улицы пресловутые сто тысяч народу — а там или Москва ударит, или лидеры придумают некий чудодейственный способ рассеять сравнимое количество подготовленных защитников режима. Вера в харизму лидера — не самая плохая вещь и действительно стоящий ресурс, но пока что-то этого харизматика не видно. Не будем забывать, что к сценарию уличного противостояния власти не просто готовятся — они последние десят лет именно на него и ориентируются.

Худо-бедно, «площадная» риторика позволяет участникам мейстримового сценария отбиваться от обвинений в пророссийскости: хотя Некляев и не самый активный пропагандист Площади, аргумент ориентации на послевыборных протестах его сторонники эксплуатируют достаточно часто. Более того, этот аргумент позволяет ведущей кампании оппозиции толерантно относиться к наличию миноритарных сценариев в оппозиции. Предлагается вариант «врозь идти, вместе бить», раз уж идти вместе не получилось.

Но если в 2001 и 2006 годах оппозиция могла представить относительно привлекательный образ отстаивания победы через уличные протесты, то сейчас картина не столь чарующа. Модель Югославии или украинской оранжевой революции не только будоражила кровь любителям уличной активизации, но и вызывала уважение технологическим подходом к организации «цветных революций». Да и дух времени тогда создавал ощущение, что диктатуры в нашей части света падают одна за другой (и не важно, что причины этих падений были разными и не всегда эндогенными). С тех пор глянец на оранжевых плакатах поистрепался — Украина отказалась от идеалов Майдана, даже с некоторой усталостью вверив свою судьбу бывшему воплощению контрреволюции. Да и лидер революции роз в Грузии уже не может вдохновлять белорусскую оппозицию к политической борьбе, ведь он стал занимать на международной арене положение, подозрительно близкое к поддержке белорусского диктатора.

Теперь белорусский революционный проект имеет в качестве ближайшей модели так называемый киргизский сценарий — вариант малопривлекательный как в силу своей кровавости, так и в силу технологической простоты, даже тривиальности. И даже если уличная заварушка с ее адреналином по-прежнему привлекает бывших «зубров» и очередную генерацию Молодого Фронта, то для политтехнологов развитие процесса по киргизскому пути не вызывает не капли интереса. Ну какие могут быть политтехнологи в рамках сюжета «Короли и капуста»?

В 2006 году оппозиция тоже призывала народ оспаривать официальные данные Ерморшиной на площади — и в этом технологическом элементе она была даже более едина, нежели в структурном измерении, ведь кандидатов от оппозиции было двое. Гражданские кампании, удивительно многочисленные в том сезоне, также были ориентированы на мобилизацию населения к выходу на улицы. Площадь тогда состоялась, пришло несколько десятков тысяч человек, и это «было хорошо». Ответственность за события легла на Александра Милинкевича, представителя правого крыла оппозиции, обладавшего в течение полугода перед выборами статусом единого кандидата.

В 2001 году ситуация выглядела несколько иначе. Оппозиционные партии тогда были сильнее структурно, и вероятно в силу этого единый кандидат определился уже после сбора подписей избирателей — им стал ставленник левых Владимир Гончарик, делавший ставку на завоевание симпатий внутри номенклатуры и заявлявший о необходимости искать поддержку в России. Это затруднило действия на финальном этапе кампании, и представители левых, ориентированных на Россию сегментов оппозиционной системы свою Площадь тогда фактически провалили: поддержать кандидата Гончарика пришло на удивление мало людей. Справедливости ради стоит вспомнить, что тогда в организации уличных протестов была крайне велика роль гражданских структур, обособленных от политических партий, и сам единый кандидат риторику площади не акцентировал. Ответственность за то фиаско была коллективной, но уход из активной политики Владимира Гончарика фактически спас архитекторов тогдашней кампании от необходимости оправдываться.

Сейчас всё идет к тому, что Площадь в этом политическом сезоне станет зимним изданием сентябрьских событий 2001 года. Как и тогда, единый кандидат если и появится, то только на финише кампании. Как и тогда, велика степень надежды на заговоры и измены внутри правящей элиты, которые призваны придать легитимность внешнему давлению со стороны России. Похоже, на площади снова будут собраны профессиональные революционеры — они шумно побузят, но широкий антилукашенковкий избиратель поддержать их не придет.

Но более всего к этому развитию событий ведет занятая рядом политиков позиция фрагментарного, избирательного отрицания существующей власти. А ведь для создания эффективной Площади альтернатива должна быть манихейской, однозначной, отчетливо ясной даже младенцу. Только так на улицу можно вывести радикалов, необходимых для запуска Площади — это как детонатор, или запал для бомбы, без которого на улицу не выйдет тот, кто на площадь идти не хочет. Взятый в начале этого года курс ОДС на максимальное подчеркивание различий между властью и оппозицией имел смысл. Но реализация здравой информационной стратегии была чудовищной: вместо демонстрации различий между режимом и оппозицией, был создан образ «коллаборантов», будто бы взявших курс на соглашательство с режимом. В итоге политическая палитра оказалась перемешена.

Представляется, что именно декларированное неприятие существующего режима на цивилизационном и даже эстетическом уровне, позволило в 2006 году Александру Милинкевичу собрать народ. Теперь же ведущие фронтмены оппозиционных кампаний предлагают дружить с Россией лучше, чем это делает Лукашенко, призывают слать открытки с рационализаторскими предложениями в администрацию, и вообще выдвигают лозунг «построим новое, сохранив лучшее». За них может и можно проголосовать, но вот выйти на площадь — это вряд ли. Да и ставка на его величество Кризис с сопутствующей риторикой антикризисных агитаторов не внушает доверия: «болото» может и задумается о бренности национальной пенсионной системы да галопирующем росте внешнего долга, да вот мёрзнуть для ценностей либеральной экономики вряд ли кто-то захочет. К тому же и власти задабривают электорат пряниками (в строгом соответствии с теориями политико-экономического цикла), так что среднестатистический потребитель лукашенковской стабильности уже верит в то, что кризис позади и вторая его волна есть миф.

Да и призывы на площадь с модным в дизайнерских кругах в этом сезоне сине-зелёным цветом выглядят как-то двусмысленно. Изучение материалов этих кампаний создает устойчивое ощущение, что производителям этой продукции была поставлена задача, схожая с многомиллионной кампанией против подросткового курения из романа Кристофера Бакли «Здесь курят» (там сложность была в том, что бы израсходовать на антитабачную рекламу несколько миллионов долларов, но при этом не понизить продажи сигарет).