Грицанов А.А., Тарас А. Е. Научный антикоммунизм и антифашизм: популярный компендиум. — Минск: ФУАинформ, 2010. — 528 с.

Образовательная система современного белорусского государства до сих пор однозначно не определилась с реальным местом тоталитарных и авторитарных режимов в истории человечества. Обусловлено такое положение дел тем, что руководители идеологического аппарата режима А. Лукашенко прекрасно осознают сродство, например, авторитарного правления в Португалии при Салазаре с державным устройством современной Республики Беларусь. При этом поскольку похвастаться соответствующими экономическими успехами наша страна не может, постольку серьезный разбор преимуществ и недостатков диктаторских модернизационных проектов обычно выносится за пределы «тутэйшых» официальных исследований.

Кроме этого, РБ — находясь в XXI столетии — остается постоянно обращенной к опыту и социально-политическим практикам довольно давно исчезнувшего Советского Союза. Формат местной «социалистической демократии», принуждающей «белорусского батьку» даже занижать голоса, набранные им на президентских выборах, а также регулярная практика (каждый раз «судьбоносных») референдумов весьма схожи с практиками плебисцитов — голосования в нацистской Германии (Адольф Гитлер с подавляющим преимуществом выиграл пять «всенародных волеизъявлений»).

Поэтому трудно предположить, что данная книга немедленно займет подобающее ей место в учебных программах местных высших учебных заведений и гуманитарных гимназий. Тем не менее, появление этого текста знаменует своего рода «духовный перелом» в культурном пространстве сферы кириллицы. От вала более-менее качественной системной и не очень публицистики произведен переход к достаточно серьезному исследованию, тщательно прорабатывающему (как и требуется) набор соответствующих определений и квалификаций.

Итак, что нового сказано в работе по сравнению с — уже ставшими широко известными — произведениями Н. Бердяева, И. Шафаревича, М. Джиласа, А. Авторханова, М. Восленского и мн. др. Превзойти этих новаторов было невозможно, но вот свести в единый корпус («компендиум») массив высказанных ими квалификаций и идей, дополнив их результатами новейших исследований, оказалось реально.

Маркс и Энгельс — первые теоретики политики массового людоедства

В книге детально воспроизводятся нравственные квалификации, раздаваемые «классиками марксизма» всему собственному окружению.

«Энгельс называл немецких крестьян мужичьем („верхнегерманское мужичье“ в письме Марксу), французских же — варварской расой: „…ничего иного нельзя было ожидать от этой варварской расы. Их нисколько не интересует форма правительства и т. д., и, прежде всего, они стремятся разрушить дом сборщика податей и нотариуса, изнасиловать его жену, а его самого избить до смерти, если удастся изловить“ (письмо Марксу). О рабочих он пишет: „…массы ужасающе глупы“ (письмо Марксу).

Маркс же, говоря о несправедливых контрактах, которые некий предприниматель заключает с рабочими, добавляет: «…контракты, на которые мог согласиться только совершенно опустившийся сброд» (письмо Энгельсу)…

Основным мироощущением Маркса и Энгельса была ненависть, направленная на весь окружающий мир — без исключения хотя бы какого-нибудь субъекта.

В их письмах встречается чувство «глобального омерзения». Оно распространяется на:

1) собственных родителей: «Старик твой — сволочь» (Маркс — Энгельсу, XI.1848); «мой старик должен будет мне за это дорого заплатить, и наличными деньгами» (Энгельс — Марксу, 26.II.1851); «с моей старухой ничего нельзя поделать, пока я сам не сяду ей на шею» (Маркс — Энгельсу, 13.IX.1854).

2) близких друзей: «У старого пса чудовищная память на всякие такие гадости» характеристика Генриха Гейне (Маркс — Энгельсу, 17.1.1855).

3) единомышленников в собственной партии: «…какое значение имеет „партия“, то есть банда ослов, слепо верящих в нас, потому что они нас считают равными себе, для нас, перестающих узнавать себя, когда мы начинаем становиться популярными? Воистину мы ничего не потеряем от того, что нас перестанут считать „истинным и адекватным выражением“ тех ограниченных собак, с которыми нас свели вместе последние годы» (Энгельс — Марксу, 13.II.1851).

4) ближайших партийных товарищей: Вильгельм Либкнехт обычно именуется «осёл», «скотина», «животное» и даже — «оно» (Маркс — Энгельсу, 10.VIII.1869).

5) народ: «Ну, а любить ведь нас никогда не будет демократическая, красная или даже коммунистическая чернь» (Энгельс — Марксу, 9.V.1851).

6) демократию: «…стая новой демократической сволочи» (Маркс — Энгельсу, 10.II.1851); «демократические собаки и либеральные негодяи» (Маркс — Энгельсу, 25.II.1859).

7) пролетариат: «…глупый вздор насчет того, как он вынужден защищать меня от той бешеной ненависти, которую питают ко мне рабочие (то есть болваны)» (Маркс — Энгельсу, 18.V.1859).

8) всё человечество: «у меня ни одна душа не бывает, и это меня радует, ибо здешнее человечество может меня… Сволочь! Привет. Твой К.М.» (Маркс — Энгельсу, 18.VI.1862). […]

В самом популярном произведении марксизма — «Коммунистическом манифесте» — в качестве одной из первых мер нового социалистического строя предлагается введение принудительного труда: всеобщей трудовой повинности, трудовых армий.

Насилие, жестокость, обречение огромных человеческих масс на страдания — это не какие-то извращения «прекрасной идеи» отдельными политическими деятелями, а сама суть теории и практики коммунизма» (с. 79 — 83).

О Парвусе и «троцкизме-ленинизме»

В книге нередко впервые формулируются и обосновывается тезисы, которые до сих пор лишь спорадически встречались в специальной литературе.

1. «В научных и популярных изданиях советского периода „общим местом“ являлся тезис о „ленинском плане революции в России“. Но это — ложь. Такой план действительно существовал, однако разработал его совсем другой человек — Александр Парвус» (с. 84).

2. «По существу, именно Парвус является автором концепции „перманентной революции“, которую Троцкий публично провозгласил в 1905 году» (с. 85).

3. «[Парвус] первым понял возможность использования марксистской и псевдомарксистской фразеологии для прикрытия политических и военных авантюр. Изучая историю России, состояние ее хозяйства и финансов, Парвус обратил внимание на глубокий антагонизм, раздиравший все слои российского общества. Он предвидел полную беспомощность и беззащитность этого общества, если оно лишится тонкого образованного слоя, состоящего из дворянства и разночинной интеллигенции» (с. 88).

4. Кандидатура Ленина всплыла у Парвуса и — вслед за ним — у немецкого генерального штаба в годы Первой Мировой войны не случайно: «В то время его (Ленина. — К.С.) огромная энергия расходовалась на мелкие газетные склоки, на бессильную ярость из-за понимания своей полной ненужности европейской социал-демократии и незнания способа превращения в значимую фигуру. Но его выдающиеся качества гибкого реалиста, беспринципного и жестокого, наряду с потрясающей работоспособностью и почти гипнотической силой притяжения к себе самых кровожадных подонков, безумная жажда власти в сочетании с чисто азиатскими диктаторскими замашками — все это, по мнению Парвуса, делало Ленина незаменимым для действий именно в России и только в России…» (с. 93).

5. Во многом вопреки Ленину Троцкий блестяще организовал и осуществил октябрьский (1917 г.) контрреволюционный переворот в России (с. 95).

«В сравнении с целями и методами деятельности Временного правительства осенний переворот 1917 года, совершенный под руководством большевиков, левых эсеров и анархистов, следует оценивать как реакционный по отношению к духу, идеалам, направленности и достижениям Февральской буржуазно-демократической революции; то есть — как безусловно контрреволюционный» (с. 109).

6. Наиболее характерные черты троцкизма-ленинизма, согласно исследованию Грицанова и Тараса, таковы:

«1) Выставление в качестве главнейшей политической задачи революционного движения народных масс захват и удержание государственной власти исключительно одной политической партией;

2) акцентированное сознательное стремление к достижению «всеобщего равенства» через нивелирование всех прежних общественных классов, слоев и групп (за исключением партийно-советского руководства);

3) радикально-утопическая программа «введения коммунизма» путем тотального огосударствления экономики и природных ресурсов страны через их конфискацию;

4) ставка на маргинальные общественные группы (преимущественно из городского населения) как на ведущий субъект процесса разрушения традиционного аграрно-сословного общества;

5) приоритет насилия перед любыми другими методами социального контроля и управления;

6) ориентация на перманентные массовые репрессии как основную форму приведения общества в состояние полного повиновения и единой аморфной структуры;

7) ликвидация свободы информации и мнений, агрессивная социальная демагогия;

8) вера в возможность волевых («силовых») решений экономических проблем за счет «чрезвычайных мер» и массового применения принудительного труда.

9) сведение индивидуальных и общественных потребностей населения до прожиточного минимума;

10) утверждение «воинствующего материализма и атеизма» в качестве основы всей официальной идеологии, пропаганды, народного образования» (с. 120).

«Живые снаряды»

Сподвижник Ленина — Карл Радек — описывая знаменитый поезд, доставивший большевиков-ленинцев в Россию, — писал: «Нас ожидали немецкие офицеры. Они указали нам зал таможни, в котором должны были пересчитать число живых „снарядов“, транспортируемых ими в Россию» (с. 97).

Тема, всерьез затронутая в российской традиции только А. И. Солженицыным*, получила новый разворот в рецензируемой работе.

1. «Большевики столкнулись с проблемой, которая до революции не приходила им в голову: с ними никто не хотел сотрудничать. А если у хунты, захватившей власть, нет ни управленческого аппарата, ни полиции, ни армии, она стоит немногого. Никакие „чрезвычайки“ не могли в этом плане что-то изменить. В конце концов, чиновник может сидеть целый день за своим столом, усердно скрипеть пером и звонить по телефону. Но результат его деятельности будет таков, что лучше бы он оставался дома…

Евреи-партийцы быстро нашли выход. Они призвали себе на подмогу беспартийных соплеменников:

Когда после Октября русская интеллигенция в массе отказалась сотрудничать с большевиками… решительные и цепкие ленинцы обратились за помощью к евреям, энергичным, смекалистым, способным и дотоле униженным, подавленным, затоптанным чертой оседлости иными «еврейскими законами».

Десяткам тысяч жителей гнилых местечек, старьевщикам, контрабандистам, продавцам сельтерской воды, отточившим волю в борьбе за жизнь и мозг за вечерним чтением Торы и Талмуда, власть предложила переехать в Москву, Петроград, Киев, взять в свои нервные, быстрые руки все, выпавшее из холеных рук потомственной интеллигенции, — все, от финансов великой державы до ее армии, от шахмат до тайной полиции **» (с. 99).

2. «Руководство международного еврейского социалистического движения контролировало и направляло деятельность Ленина и его фракции в РСДРП через Парвуса, Троцкого, Арманд, а также через видных партийцев еврейской национальности» (с. 97).

Что же соорудил Ленин?

Блестящий мыслитель — истинный «большевик-неленинец» (новаторский авторский термин, т. е. редкий порядочный человек среди новой властвующей своры) — А. Богданов так характеризовал продукт революционного творчества Ленина и Троцкого:

«Военный коммунизм, развиваясь от фронта к тылу, временно перестроил общество: многомиллионная коммуна армии, паек солдатских семей, регулирование потребления; применительно к нему, нормировка сбыта, производства. Вся система государственного капитализма есть не что иное, как ублюдок капитализма и потребительского военного коммунизма…

Партия стала рабоче-солдатской. Но что это значит? Существует… закон: если система состоит из частей высшей и низшей организованности, то ее отношение к среде определяется низшей организованностью. Партия рабоче-солдатская есть объективно просто солдатская. И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле. Он усвоил всю логику казармы, все ее методы, всю ее специфическую культуру и ее идеал.

Логика казармы, в противоположность логике фабрики, характеризуется тем, что она понимает всякую задачу как вопрос ударной силы, а не как вопрос организованного опыта и труда. Разбить буржуазию — вот и социализм. Захватить власть — тогда все можем. Соглашения? Это зачем? — делиться добычей? Как бы не так…

А идеал социализма? Ясно, что тот, кто считает солдатское восстание началом его реализации, тот с рабочим социализмом объективно порвал, тот ошибочно считает себя социалистом — он идет по пути военно-потребительского коммунизма, принимает карикатуру упадочного кризиса за идеал жизни и красоты. Он может выполнять объективно-необходимую задачу, как нынешний большевизм; но в то же время он обречен на крушение, политическое и идейное…

…Эту сдачу социализма солдатчине выполняют грубый шахматист Ленин, самовлюбленный актер Троцкий… Я же останусь при этом другом деле, как ни утомительно одиночество зрячего среди слепых…» (с. 118 — 119).

За Родину Сталина!

Наиболее существенные особенности осуществленной Сталиным в 1930-е годы радикальной смены политического курса правящей партии (и государства в целом) таковы:

«(1) Прежнюю большевистскую шайку (РКП) с ее постоянными дискуссиями и борьбой между фракциями Сталин заменил принципиально иной политической организацией (ВКП) — чугунным монолитом, основанным на принципах преданности лично ему и абсолютного повиновения решениям высшего руководства. В ходе такой трансформации было физически уничтожено до 90% так называемых „старых большевиков“ (членов партии с дореволюционным стажем).

(2) Появился новый класс господ — партийно-советская номенклатура. Его специфика заключалась в том, что в нем не было личных собственников. Номенклатура коллективно владела всеми ресурсами страны и бесконтрольно распоряжалась ими.

(3) Население страны новые господа фактически превратили в крепостных. Крестьянство, промышленный пролетариат, научно-техническая интеллигенция утратили право распоряжения средствами производства и природными ресурсами, выбора места работы и места жительства, форм организации труда, права на организованный протест.

(4) Массовый террор стал постоянным модусом бытия людей. После истребления активных врагов большевистского режима его острие Сталин направил на врагов потенциальных. В качестве таковых рассматривались представители всех классов, всех социальных и национальных групп населения. То есть, террор являлся основным средством превращения населения в покорную, легко управляемую массу.

(5) Стратегию ограбления «эксплуататорских и паразитических классов» для нужд «мировой революции» заменила стратегия беспощадной эксплуатации «внутренней колонии» с целью создания гигантского военно-промышленного комплекса и огромных вооруженных сил.

(6) В качестве такой «колонии» выступали крестьянство (ограбленное путем коллективизации), промышленные рабочие (утратившие все права, завоеванные в 1917 году) и многомиллионная армия рабов (заключенные и ссыльные, работавших за порцию хлеба и миску супа).

Весь этот ужас Сталин лицемерно называл «строительством социализма в „одной, отдельно взятой стране“.

(7) конечной целью внешней политики Сталина являлось распространение коммунистического режима на весь Евроазиатский континент путем военной экспансии.

В 1940-е годы идеология и практика сталинизма приобрела еще две важные черты:

— Был фактически возрожден великодержавный российский шовинизм и православный русский национализм.

— Из рядов партийно-советской номенклатуры Сталин изгнал евреев, которых до 1941 года там было «дюже богато». В Москве их заменили русские, в национальных республиках — «шестерки» коренной национальности» (с. 193 — 194).

Вот за такую Родину предстояло сражаться насмерть советскому народу в 1941-45 гг.

«Факторы победы давно „вычислены“:

— Гигантские горы трупов красноармейцев, искореженного советского оружия, разбитой советской техники, под которыми погибали враги. Соотношение 1: 10 до 1943 года, 1: 5 в последующий период войны в пользу противника.

— Боевые действия на Западе и сверхценная материальная помощь союзников, спасшая СССР в самый критический период войны — с осени 1941 по лето 1943 года.

— Режим всеобъемлющего беспощадного террора на фронте и в советском тылу, не оставлявший людям никакого иного выбора, кроме смерти (на фронте) или труда на износ (в тылу).

— Нехватка живой силы и материальных ресурсов у противника.

— Серьезные стратегические ошибки верховного германского командования.

— Предельно недальновидная политика немцев по отношению к населению оккупированных территорий.

Наконец, огромные пространства Страны Советов, ее бездорожье и климат (зимой — лютые морозы, весной и осенью — распутица»)***.

Где тут «преимущества социалистического строя»? И при чем здесь «подвиг»? Океан пролитой крови — да; океан пролитых слез — да. Десятки миллионов загубленных жизней и растоптанных судеб — да. Но подвиг? Нормальные люди воюют, потому что у них нет другого выбора, и меньше всего стараются совершать при этом что-нибудь «героическое»» (с. 286 — 287).

Советские идеологические мифы

В книге анализируется система мифов и «фикций» сталинизма, к которым авторы относят:

Положительные мифы и фикции:

1) миф о научности большевистской теории (с. 289 — 291);

2) фикционализация истории (с. 291 — 293);

3) миф об СССР как самой передовой стране в мире (с. 293 — 295);

4) миф об осуществленном социализме (с. 295 — 296);

5) миф о «своей» власти (с. 296 — 297);

6) фикция морально-политического единства советского народа (с. 297 — 299);

7) фикция самой демократической в мире конституции (с. 299);

8) фикция вознаграждения по труду (с. 299 — 300);

9) фикция счастливой и зажиточной жизни (с. 300 — 301);

10) фикция социалистического гуманизма (с. 301 — 303);

11) фикция свободы науки (с. 303 — 304);

12) трудовой энтузиазм советского народа (с. 304 — 305);

13) ломка устарелых норм и слепота специалистов (с. 305 — 306);

14) фикция любви трудящихся к социалистическому отечеству (с. 306 — 307).

Отрицательные мифы и фикции:

1) миф о капиталистическом окружении (с. 308 — 309);

2) миф о неизбежной войне (с. 309-310);

3) миф о врагах народа (с. 311-313);

4) фикция бдительности (с. 313-314);

5) фикция народного гнева (с. 315-316);

6) фикция критики и самокритики (с. 316-317).

Разительное сходство со многими идеологическими, воспитательными и управленческими практиками современной Беларуси буквально бросается в глаза.

В исторической перспективе управленческий и экономический крах СССР был абсолютно неизбежен: это видно из служебных записок, в изобилии доставляемых экспертами международного отдела ЦК КПСС в коммунистическое Политбюро (с. 320 — 324).

«Младшие братья» коммунизма: фашизм и национал-социализм

Как отмечал У. Черчилль, «фашизм — это тень или, скорее, уродливый ребенок коммунизма».

На основе детального осмысления исторически конкретных практик Б. Муссолини (с. 328 — 354) и А. Гитлера (с. 355 — 394) авторы сформулировали ряд выводов о едином происхождении всех разновидностей авторитаризма и тоталитаризма. Но наиболее показательны (ввиду своей приоритетности) идеи первого президента демократической Болгарии, блестящего философа Ж. Желева, трактовавшего фашизм как имитацию и плагиат коммунистического оригинала (подлинного, завершенного тоталитарного режима).

Желев постулировал наличие органической связи между коммунизмом и фашизмом: «Фашистская модель, которую часто считают антиподом коммунистической, в сущности отличалась от нее лишь тем, что была не достроена, не охватила экономическую базу, вследствие чего оказалась и более несовершенной и нестабильной. […]

Между нацистской и коммунистической политическими системами не только нет существенной разницы, но если какая-то разница и есть, то она не в пользу коммунизма. […]

В нацистской системе абсолютная монополия партии не распространяется на весь экономический базис. В ней существует частная собственность, разные ее виды, что, естественно, не порождает стремления к сцеплению, целостности, монолитности, скорее, наоборот…

Монолитная надстройка и нестабильный базис — таково несоответствие внутри фашистского режима. Это-то и делает его нестабильным и недолговечным. Поэтому все фашистские режимы погибли гораздо раньше коммунистических.

…Но фашистские режимы не только погибли раньше, они и появились позже, и это подтверждает, что они — лишь жалкая имитация подлинного, совершенного и завершенного тоталитарного режима».

И — наконец — немножко из Желева, касающееся нынешних государств СНГ: по его мнению, процесс распада тоталитарных режимов коммунистического типа тяготеет к следующей схеме:

— тоталитарная система (государство коммунистического типа);

— персональная либо военная диктатура (государство фашистского типа);

— демократия с многопартийной системой (государство либерально-буржуазного типа) (выделено мной. — К.С.).

Желев отмечал: «Демонтаж коммунистического варианта тоталитарной системы на каком-то этапе приведет его к деградации до уровня фашизма, причем в его более несовершенном и незаконченном тоталитарном виде, и в этом смысле фашизм будет для нас огромным шагом вперед на пути к демократии!» (с. 449 — 451).

Будем на это надеяться…

Литература

* Солженицын А.И. Двести лет вместе. Часть II. — М.: Русский путь, 2002. — 552 с.

** Хейфец М. Место и время (Еврейские заметки). — Париж, 1983. — С. 44 — 45.

*** Захаревич С. С. Большая кровь: как СССР победил в войне 1941–1945 гг. — Минск: Современная школа, 2009. — 560 с.