Только запрет на профессию — явление актуальное, это не когда-то с кем-то было, а происходит здесь и сейчас, с нами или теми, кого мы знаем. А значит, и относиться к запретам на профессию нужно как к актуальному явлению, а не как чему-то давнему, чего изменить уже нельзя. Да, пока, к счастью, никто никого не убивает, просто исключают человека из его жизни и деятельности, уничтожают его жизненные планы, лишают средств к существованию, можно сказать, выдают «волчий билет». За тунеядство у нас тоже в тюрьму не сажают. Можно даже страну покинуть — это не Советский Союз какой-нибудь. Но как быть с жизненными целями и планами, с мечтами? Или великая мечта бывает только у американцев, а для белорусов мечта заведомо не предполагается? Вообще, нужно ли спрашивать у кого-то разрешение на мечту? И если да, то у кого?
Запретов на профессии как массового явления в отечественной истории, по-видимому, не было — в прежние времена всё решалось совсем иными методами. Потому, и отношение к этому феномену не выработалось. Про него мы знаем скорее из истории разгула маккартизма в США в 50-е годы и запретов на профессии для коммунистов в Западной Германии в 70–80-е гг. прошлого века. Это были времена политического и идеологического противостояния двух военно-политических систем, и запреты на профессию были частью государственной политики и, следовательно, имели юридическое обоснование. Сейчас в Европе по этому поводу совершенно определённо говорят, что «не следует заниматься политическими играми на правовом поле», и все прекрасно понимают социальный, политический и экономический вред от таких и подобных им действий.
У нас же в Беларуси, судя по зафиксированным интернет-ресурсом случаям (которые можно отнести к запретам на профессию), это явление носит массовый характер: более двух сотен достоверно зафиксированных случаев на начало апреля 2010 г. А работа по сбору информации только начата, и каждый день прибавляет число подобных случаев. При этом реальная сопоставимость масштабов и остроты какого-то противостояния (ну, не гражданская же война!) не идёт ни в какое сравнение с примерами из истории США или Германии. Нет также известных нормативных документов, обосновывающих запреты на профессию в Беларуси. Можно даже сказать, что у нас и запретов на профессию нет. Вот только на самом-то деле они есть. С одной стороны, это частные случаи, казалось бы, ничем между собой не связанные. С другой стороны — их так много, и они коснулись столь большого количества людей, что можно смело и обоснованно говорить о существовании в Республике Беларусь определенного феномена. Однако практика запретов на профессию в Беларуси имеет специфический характер.
Кто же реализует эту практику? Нет, это не безжалостные судебные исполнители, реализующие решения судебной машины (ибо нет таких судебных решений), и даже не агенты спецслужб. Анализ материалов интернет-ресурса показывает, что практика запретов на профессии реализуется обычными людьми, простыми нашими согражданами, занимающими служебное положение, достаточное для такого действия в отношении того или иного человека. Ссылки на ещё какую-нибудь сторону, понуждающую к действиям такого рода, встречаются редко и проверить их невозможно. Гораздо чаще встречаются мы имеем дело с несложившимися личными и служебными отношениями (во всяком случае, не похоже, что замешанные в таких неприглядных делах граждане, в случае официального разбирательства, смогут доказать обратное и потому будут вынуждены когда-нибудь сами нести всю полноту ответственность за свои действия). Прямым свидетельством именно такого положения дел (как бы приватный характер запрета на профессию) являются случаи увольнений высококлассных учёных и специалистов из-за слишком высокой для данной структуры квалификации. Здесь принцип один: не вписывается человек по какой-то причине в структуру (слишком умный, слишком знающий, слишком талантливый, слишком активный и т. д.) — и это кого-то беспокоит, создаёт угрозу чьёму-то служебному положению или просто раздражает. Мне помнится один такой случай в академическом институте истории, возникший на почве расхождения во взглядах на белорусскую историографию. Бывает таких «псевдорадетелей государственных интересов» даже вызывают к вышестоящему начальству или в прокуратуру и объясняют неправомерность их действий*.
Что делают те, кто в результате запрета на профессию потерял работу? Иногда активно сопротивляются. Обычно, тихо ищут другую работу и не афишируют свою ситуацию. Они понимают несправедливость происходящего, но не надеются, ни на помощь, ни на сочувствие (может быть, и не нуждаются в нём — они, как правило, люди активные и сильные). Имеющийся опыт показывает, что восстановиться на работе через суд практически невозможно — суть и дух белорусского трудового права определяется не столько законом, сколько существующей контрактной системой. Только поддержка всего трудового коллектива в некоторых случаях позволяет восстановить справедливость.
Если бы разные люди начали осмысливать белорусское явление запрета на профессию, то, видимо, в зависимости от интересов и понимания жизни (своей принадлежности к тому или иному острову Архипелага Беларусь им. Валентина Акудовича), то они бы увидели разные вещи. Я вижу только то, что может видеть в этом представитель академической среды с некоторым опытом правозащитной активности, воспринимающий существующую в стране политическую деятельность как нечто внешнее и алогичное, но готовый к обсуждению альтернативных точек зрения на эту проблему.
1. Видимая индифферентность к явлению запретов на профессию (и даже то или иное участие в такой практике) может объясняться, вообще говоря, простым отсутствием у белорусов отношения к происходящему. Этнологические исследования показывают, что отношение к явлениям окружающей жизни чаще строится на традиционном мировоззрении, а не на рефлексивном мышлении. В основе же белорусского традиционного мировоззрения лежат «сваяцкія адносіны ды гаспадарынне, ўяўлення пра тое, што гаспадар заўсёды правы (таму і гаспадар)» Белорусский начальник любого уровня — всегда хозяин и за ним признаётся право делать всё, что он захочет и, если его действия не задевают кого-то лично или его родственников, то для последнего и проблемы нет в «суверенных действиях хозяина». Личный опыт проведения совместных тренингов госслужащих и представителей общественных организаций в (рамках международного проекта ТАСИС по имплементации в Беларуси Орхусской конвенции) показывает полную идентичность их образа мысли и деятельности: когда представители этих двух, казалось бы, трудно сопоставимых групп по условиям тренинга меняются местами, они ведут себя точно так же, как и их оппоненты. Иными словами, любой носитель такого образа мысли в ситуации запрета на профессию является одновременно и потенциальным гонителем, и потенциальным гонимым.
2. Возможно, искать корни явления запрета на профессию следует в относительно недавнем советском прошлом. Объективно это уже прошлое минимум двухдесятилетней давности, но в головах оно продолжает оставаться актуальным и поныне. Таким образом, продолжается трансляция норм отношения (может быть, даже образца 1937 года) к такого рода явлениям и соответствующего поведения. Хотя, повторюсь, правовых оснований для существования таких норм в настоящее время нет. Если так, то мы продолжаем жить прежней жизнью (хотя, казалось бы, время и ситуация изменились радикально и навсегда), странным образом продолжая наделять нынешнюю власть свойствами и качествами коммунистического режима, что совершенно противоречит реалиям жизни. Следовательно, общество остро нуждается в осмыслении настоящего, в проведении десоветизации.
3. Можно предположить, что люди нашей страны чувствуют себя отстранёнными от мира, в котором живут. Что представляет собой белорусское общество — пока никто понять не может. Включая философов и учёных-гуманитариев. А раз так, то нет и общепризнанных представлений о мире, в котором мы живём, общепонятной онтологической картины мира, на основании которой можно вещи называть своими именами и договариваться о том, что такое хорошо и что такое плохо, строить отношения отдельных людей между собой, складываться в общество. Ну, а коль скоро кто-то должен выстраивает общие отношения, то общественная жизнь практически полностью передана в ведение госструктур. А госструктуры создаются совсем для других целей и решают совсем другие задачи, и это отнюдь не формирование общества. В результате получилось так, что в Беларуси стало много государства и не осталось места для отдельного человека, личности. Чиновник не может заменить философ. Государством присвоены даже слова «белорусский», «национальный» и ряд других, их по закону нельзя применять частным образом, например, в названии организации или предприятия. Множество само собой разумеющихся вещей не принадлежат народу — например, власть. В результате люди в стране маргинализированы и исключены из общественной жизни из-за отсутствия нормального общества. В таком случае, что отдельная личность может сделать с миром, на который она не может (да и не имеет права) влиять? Остаётся место только для очень и очень частной жизни. Что и происходит. Как у тех, кого коснулся запрет на профессию, так и у тех, кого он не коснулся и у кого посему не сложилось к этому никакого отношения. С позиций этого подхода, пока нет общества, нации, обсуждать нечего.
4. Если перейти от личности к другим социально-политическим категориям (например, дополнить картину запрета на профессию ещё обществом и государством), то попадаешь из области гипотез и предположений в область страшных вопросов, которые требуют ещё более страшных ответов.
Важнейшая функция государства — обеспечение законности (оно же — важнейший инструмент государственной власти.) Если нет закона о запрете на профессию, но есть само явление, то это — явное беззаконие, проявление нарушения нарушение закона и прав многих граждан. По закону и вытекающей из него логике, государство не может игнорировать нарушения закона и нарушения прав своих граждан, поскольку это прямое покушение на власть государства со стороны каких-то самозванцев (которые, впрочем, находятся под юрисдикцией государства). Следовательно, явление запрета на профессию высвечивает либо несостоятельность государства перед нарушениями и нарушителями закона, либо государство само негласно проводит политику запрета на профессию. В любом случае это означает, что оно не в состоянии проводить свою политику имеющимся набором правовых инструментов, что вызывает многочисленные нарекания экспертов в области права и свидетельствует о слабости государства. Остаётся только сделать вывод о том, что власть в Беларуси очередной раз «лежит в грязи» и нуждается в том, чтобы её кто-то поднял. Таким образом, с данной точки зрения, практика запрета на профессию есть показатель молодости и слабости белорусской государственности, несостоятельности кадров и отсутствия традиции уважения к праву.
5. Из материалов интернет-ресурса «Запреты на профессию» не вполне ясно отношение к этому явлению правозащитных организаций. По-видимому, на то есть свои причины и похоже, что феномен запрета на профессию высвечивает ещё один очень интересный аспект, который стоит зафиксировать. Если по тем или иным причинам в стране игнорируется право, не соблюдается законность, что в таком случае могут защищать правозащитные организации? Если права признаются реально, если законы защищают эти права (а это функция государства), то закон и право должны защищаться от тех или иных посягательств– для этого есть основания и средства. Но если права не признаются, а законы не соблюдаются, то какой смысл в правозащитной деятельности? Если исполнительная власть (от самого верха и до начальницы РСЦ или начальника ЖЭУ) не считается ни с какими правовыми актами (включая указы президента). Если суды признаются несудопроизводными (из доклада председателя Конституционного суда Г. Василевича). Если прокурор, советник юстиции, главной обязанностью которого является надзор за соблюдением законности, отказывается принимать меры по отношению к вопиющим ее нарушениям, потому как считает, что в стране закона нет. Если подвешенная в таком положении милиция пытается «разруливать» ситуации (в которых она постоянно пребывает по определению) «по понятиям», то закона в стране опять-таки нет. А если нет, то как можно защищать то, чего нет? Не получается ли так, что, осуществляя свою деятельность в отсутствии реальной законности в стране, правозащитные организации только маскируют существующее беззаконие? Если всё обстоит так (а оно действительно так — автор это доподлинно знает из опыта работы по защите прав отцов и детей), то встаёт вопрос об актуальности изменения способов и направления правозащитной деятельности, в том числе и в отношении запретов на профессию. Вопрос в том, каким образом можно защищать права, в том числе в случае запретов на профессию.
6. В определённом смысле страну тоже можно вообразить в качестве автономного субъекта, стремящегося к самосохранению и развитию. При таком подходе интересы граждан-личностей, общества и государства оказываются включенными в интересы страны как всеобъемлющего организма. Тогда при правильно организованной национальной политической системе всё, что хорошо для страны, по большому счёту, должно быть хорошо для всех и каждого. С этой точки зрения явление запрета на профессию представляется воплощением абсолютного зла для страны, направленного против самой важной и уязвимой точки всего национального организма — против точки его роста, обеспечивающей конкурентоспособность страны, саму возможность её будущего, против интеллектуальной элиты страны.
До недавнего времени господствовало представление неоклассиков экономической теории, которые утверждали, что экономический рост страны имеет границы, определённые, в частности, таким фактором, как рост населения (не лучшие показатели для Беларуси — основной прогнозно-плановый документ страны «Национальная стратегия устойчивого развития исходит из тенденций снижения численности населения). Мировой авторитет в области экономики профессор Стенфордского университета Пол Ромер показал, что инвестирование в образование населения (то, что пока ещё считается сильным местом Беларуси) способно ещё больше увеличить темпы роста ВВП и благосостояние жителей страны. Причинно-следственная связь проста: выше уровень национального образования, больше высококвалифицированных специалистов — больше шансов страны в мировой экономической конкуренции. Пока белорусская правящая „элита“ пытается развивать экономику страны за счёт строительства (в том числе, агрогородков), в мире наметился масштабный переход от экономики производства товаров и услуг массового спроса к экономике производства и расширенного воспроизводства нововведений (искать в Интернете на слова „шестой технологический уклад“ и „sixth technological way“). А появление любого нововведения изменяет принятые способы думать и делать и, как следствие, меняет сознание и самоопределение больших масс людей. Вот эти способные к воспроизводству нововведений и изменению сознания в соответствии с требованиями времени люди чаще всего как раз и оказываются объектами запрета на профессию, поскольку не вписываются в замшелое сознание нынешней национальной „элиты“. Так на наших глазах и при непонимании происходящего уничтожают будущее страны и её граждан, будущее наших детей. Даже в странах Латинской Америки с их социальной отсталостью и политической нестабильностью никем не оспаривается целесообразность академических свобод в университетах как зоны (пусть даже гетто) формирования нового знания и сознания на благо будущего страны.
По-видимому, выделенные в данном материале аспекты явления запретов на профессию кому-то могут показаться неправильно понятыми, требующими уточнения или даже иной трактовки. Возможно также аспектов, связанных с явлением запрета на профессию, может быть гораздо больше, чем способен увидеть один человек. Поэтому материал и выставляется для общего обсуждения. В данном случае, для автора наиболее важное — сделать явным и обсуждаемым само явление и те стороны социальной жизни в Беларуси, которые становятся видимыми через него.
* http://community.livejournal.com/zaborona_na_prf/?skip=75/?skip=125