Мыслитель эпохи нерукотворных памятников

Вот и все,
Окончен мой рассказ…
А итог?
Мы глупо тратим время,
Время бесполезно тратит нас…
(А. Потупа)

Потупа, А.С.Скрипящее колесо фортуны: Поэзия, проза, публицистика / Сост. Л. Н. Потупа. — Мн.: Книжный Дом, 2010. — 832 с.

Конец ушедшего столетия знаменовал в постсоветских государствах окончание времени политически мотивированных памятников. Многие десятки тысяч статуй коммунистических вождей, ушедших в небытие, исчезли с улиц и городов большинства республик бывшего Советского Союза. Новые властители слишком хорошо осознают недолговечность якобы всенародной к ним любви и предательские повадки окружающих их «элит». Лишь самые недальновидные лидеры все еще требуют сооружения в свою честь огромных портретов на фоне гор или гигантских золоченых монументов посередине искусственных оазисов в пустынях. На фоне подобных эстетических мод довольно жалко выглядят заброшенные гипсовые фигуры «вождя мирового пролетариата», все еще разбросанные по многим белорусским местечкам. Наступила новая эпоха — нерукотворных памятников, только и способных поведать нам о калибре того или иного ушедшего из активной жизни и деятельности человека. Данный сборник текстов — как представляется — являет собой в высшей степени удачный и реально первый и пока уникальный прецедент формирования такой традиции в Беларуси.

Прогнозы и характеристики

В первую очередь, обращает на себя внимание следующая особенность: квалификации событий, сделанные автором на протяжении конца 1980-х и по настоящее время (т.е. тогда, когда стало возможным их обнародовать с четкой датировкой), частенько превосходят по качеству аналогичные оценки, осуществлявшиеся в аналогичные периоды лучшими московскими экспертами. Причем это касается не только наличного состояния экономики и политики в тот или иной момент, но и намного более серьезных вещей — прогнозов грядущего развития событий. Если бы многие люди, именующие себя сегодня белорусскими оппозиционными политиками, оперативно прислушивались к этим словам, то они и сами бы не оказались в «электоральном гетто», и вполне смогли бы лично активно влиять на стратегический курс нашего государства.

Так, в самый разгар весьма специфических рыночных реформ первого ельцинского кабинета министров, было отмечено: «Гайдаровская команда… выполняет… некую общую политическую установку, в рамках которой нужно создать свободно-рыночную ситуацию для готовой продукции… не затронув… основных фондов производства и земли… Предоставить гражданам возможность выживать исключительно своими силами в рамках отведенных им 3-5 процентов национального богатства. Потом, в течение ближайшего десятилетия, процентов 10-15 им добавить, а остальные процентов 80 распределить в некоем „установленном порядке“, дабы номенклатурные круги, смогли, наконец, осуществить вековую мечту о превращении в своеобразный класс мультимиллионеров, не зависящих от капризов… геронтократов из политбюро» (06.11. 1992, с. 686)*.

Дело здесь не только в своевременной констатации той глобальной тенденции изменений России, которая стала вполне очевидной лишь к концу «лихих 1990-х». Предложение вдумчивых сценариев экономических преобразований завершилось в Москве с утверждением у власти администрации Б. Ельцина. После этого критика гайдаровских реформ осуществлялась исключительно «слева» (на уровне соображений коммунистов и национал-патриотов). В данном же случае речь идет о негативном диагнозе, данном этим преобразованиям «справа»: но не с точки зрения «олигархов», узурпировавших сегодня в РФ либеральные ценности и либеральную риторику, а с позиций единственного гаранта необратимости прогрессивных социальных подвижек — «среднего класса». Своеобычным поэтом данной — выдающейся — общественной категории был автор.

Он отмечал: «Во всякой ситуации уровень развития либерально-демократического сознания — свобода действия, свобода слова, политических акций и т. д. в конечном счете должен соответствовать уровню развития общества. Я… предсказывал подобное развитие событий достаточно давно и достаточно спокойно. Откуда следует, что наш чудовищный режим может быть демократизирован собственными силами? 75 лет самого настоящего лагеря, который люди получили, не прошли даром… Обыватели привыкли к жесткой руке, к полному отсутствию собственности, не говоря уже об идеологическом давлении и раздаче якобы бесплатных льгот и благ, что было страшнее, чем во всех фашистских режимах Европы… Если представить, что мы объявим свободу, как в США, а производственные отношения — устройство хозяйства, уровень собственности — будут как в СССР, то этого никогда не получится… Преобразование целой системы с огромным количеством взаимосвязей никогда не происходит просто и быстро за какие-то там недели, месяцы или „пятьсот дней“ (05.11. 1993, с. 706 — 707).

Заметим: программа Г. Явлинского и его команды («500 дней»), которая до сих пор нередко трактуется как «пик» реформаторской либеральной экономической мысли, развенчивается без использования специальной сложной терминологии. Четкая констатация того, что без системных реформ законодательства и всей публично-правовой сферы в принципе не может быть позитивных экономических сдвигов, многократно осуществленная в авторских публикациях этого периода, — это тот тезис, адекватное осознание которого в должном объеме пришло к россиянам лишь сегодня. А сколько времени оказалось потеряно…

В преддверии полосы референдумов, настигнувших незрелое белорусское общество в середине 90-х годов, автор отметил: «Я бы не переоценивал уровень нашей постлагерной демократии. Все эти парламенты, президенты и прочие внешние атрибуты демократии — не более, чем семантическое недоразумения… Истинная демократия не может существовать там, где отсутствует доминирующая роль класса собственников… Это может быть интеллектуальная собственность — высокая квалификация врача, инженера, ученого, юриста, рабочего, все то, что позволяет ему хорошо зарабатывать, и которому, как и владельцу недвижимости, есть, что терять… У нас же пока правит бал охлократия, которая предпочитает балаганные представления и пойдет только за тем кандидатом, кто больше наобещает» (20.03. 1995, с. 717).

И — позднее — в качестве обобщающей констатации: «Особо опасно то, что в политической эксплуатации [политического термина] простого народа непросто разглядеть шовинистическую идею — особенно для отечественной интеллигенции, чья социокультурная генетика изрядно подпорчена идеями народничества и марксизма-ленинизма. И по той же причине исключительно удобна для воспроизводства бессмертного вида вождеобразных. Те, кто безгранично верят вождю, — простые (подтекст — хорошие!) люди, не требующие никаких прав и как бы освобожденные от всякой ответственности за свою судьбу, в чьих интересах он и может делать все, что заблагорассудится… Можно с уверенностью сказать, что всякий политик, объявляющий себя выразителем интересов простого народа, а указанные интересы — главными в своей политике, непременно намерен мошенничать в том или ином масштабе, реализуя под прикрытием простонародных свои собственные цели. В этом мошенничестве трагедия многих стран третьего и четвертого миров и большинства стран бывшего СССР» (11 — 24.12. 1998, с. 751 — 752).

Кто бы сомневался?

Ретроспекции

Автор четко выстраивал нравственную аргументацию в своих размышлениях. Лозунг политической целесообразности, похоронивший демократию в РФ еще в 1996 году (за основную цель было принято: «надо любыми средствами остановить коммунистов, не гнушаясь даже фальсификациями»), обошелся россиянам крайне дорого. В самых первых авторских публикациях звучат обращения к высокой морали: «… нюрнбергская ситуация необходима — в моральном плане. Сталинисты — прошлые, настоящие и будущие — должны осознать, что все тайное становится явным, что дело их жизни было черным делом, и нет им прощения народного без искреннего и глубокого покаяния» (28.07. 1989, с. 683).

Сопоставить глубину этого авторского подхода, неоднократно обыгрывавшуюся в предъявленных в сборнике текстах, можно только с мыслями блестящего русского мыслителя Александра Зиновьева периода пика его творчества (романа-антиутопии «Зияющие высоты»): согласно Зиновьеву, «… некто А совершил дело, которое не нравится властям и народу, но за которое нельзя привлекать к суду, ибо это дело не есть нарушение законов. Но какие-то органы власти привлекают к суду и наказывают. Согласно кодексу данной страны все лица, сделавшие это в отношении А, — преступники. Власти, прикрывающие их действия, — соучастники преступления… Народ, знающий, что А юридически невиновен и что власти поступили с ним не по закону, но не восстающий против действий властей, есть соучастник преступления. И тоже преступник. Так что логически мыслима ситуация, когда целый народ преступен по отношению к одному человеку… На такой казуистике держится вся правовая цивилизация… Общество, провозглашающее в качестве официального принципа лозунг, согласно которому интересы народа в целом превыше интересов отдельного человека, есть общество неправовое».

И, действительно: отказ правящих элит эпохи так называемой перестройки осуществить судебный процесс над РСДРП (б) — ВКП (б) — КПСС как преступной организацией, бурный рост фашистских умонастроений людей вкупе с сохранением агрессивных уравнительно-коммунистических предрассудков (многократно осмысленный в приведенных авторских текстах) очень близки размышлениям Зиновьева о том, что «… ибанский (советский. — А.Г.) народ пока еще живет с сознанием совершенного преступления. Еще немного, и это сознание исчезнет. Одно поколение, и Правдеца (А. Солженицына. — А.Г.) перестанут понимать. А пока еще есть какой-то шанс заставить народ признаться в совершенном преступлении и очиститься от недавнего прошлого… Через десять-пятнадцать лет будет поздно. И тогда народ будет обречен жить с чистой совестью, но с натурой преступника». Со схожими констатациями мы неоднократно встретимся на страницах сборника.

Еще одно чрезвычайно точное замечание уже — можно сказать — метаисторического масштаба обобщения: «С того момента, когда Хрущев гениальным ходом положил конец репрессивным формам управления государством, он тем самым начал процесс его полного разрушения. Ибо иначе этот режим существовать просто не мог. Весь вопрос заключался только во времени: как долго продлится агония» (20.03. 1995, с. 713).

До сих пор большинство аналитиков (не говоря о публицистах) находятся в плену иллюзии, что реформаторство Хрущева имело целью обновить и укрепить СССР. Что на деле оно и вело к достижению данных целей. Отрадно, что социально-философские вердикты подобного уровня, радикально отвергающие эти заблуждения, были одними из самых первых обнародованы именно в отечественной интеллектуальной традиции.

Проекты государственных действований

Иногда у читателя данной книги возникает устойчивое ощущение, что многие действительно эффективные политические программы, позволяющие А. Лукашенко удерживать власть на протяжении полутора десятков лет, были заимствованы его советниками из чтения текстов автора — просто разумных и адекватных ситуации.

Так, мы читаем: «Вероятнее всего, нет (и ранее не было) никаких оснований считать, что система типа бывшего СССР (и отдельных стран СНГ, унаследовавших все пороки и добавивших к ним разрыв экономических связей и более или менее острые межнациональные конфликты), способна самостоятельно трансформироваться из огромного концлагеря в нечто, соответствующее нормам цивилизованного мира» (23.04. 1993, с. 691). И: «Политико-экономический союз с Россией, … снимающий экспортно-импортные пошлинные барьеры, в полной мере открывающий взаимные рынки сбыта, весьма вероятно, является единственным способом предохранить экономику Беларуси от коллапса в ближайшие 6 — 8 месяцев» (23.04. 1993, с. 695).

Также — весьма показательно: «… когда речь идет (фактически!) о смене доминирующего языка в суверенной республике, следует, наверное, все-таки выяснить мнение народа. В государстве, претендующем на демократическое устройство, мягко говоря, нелепо внедрять в жизнь закон (речь идет о принятии „Закона о языке“, некогда активно лоббируемом парламентской фракцией БНФ. — А.Г.), сторонниками которого является меньшинство… Около трех четвертей населения Беларуси высказывается за белорусско-русское государственное двуязычие» (29.06. 1993, с. 697).

И, наконец, очень существенное замечание, сделанное тогда, когда руководство Беларуси изо всех сил отказывалось признать то, что кризис неминуемо затронет и нашу страну: «Беларусь попала в поле кризисных процессов, которые на 1,5-2 порядка превосходят наши экономические возможности» (20.04. 2009, с. 821).

Имеющий уши да услышит…

Поэзия

В наибольшей мере поражает, тем не менее, еще один — ранее практически бывший неизвестным широкой публике — авторский талант: незаурядные способности стихотворца. Качество писателя-фантаста и создателя тиражных научно-популярных книг общественностью было признано у автора с 1977 года: некогда культовое московское издательство «Молодая гвардия» в престижнейшей научно-популярной серии «Эврика» выпустило тиражом 100 000 экземпляров книгу «Бег за бесконечностью». Здесь шокирует все: тираж, молодость автора (32 года), «происхождение» текста из БССР.

Стихи же практически оставались неизвестными и по сей день. А в книге они занимают почти 200 страниц. Литературоведческий анализ этих произведений (особенно любовной лирики) — будущий удел истинных профессионалов в этой области, взыскующих ученых степеней и званий. Социально же окрашенные строки, в основном написанные тогда, когда писать подобное можно было только «в самый дальний ящик стола», не могут не обратить на себя внимание:

Маразм крепчал. Злодействовали слухи.
Мы жизнь материли по ночам,
а утром, как нашкодившие слуги,
шли взбучку или орден получать.

Мы в розницу и оптом продавали
за дачи, заграницы, ордена
краснеющие наши идеалы –
была бы подходящая цена.

А мафия глумилась над страной –
измученной молчанием Россией,
и тени Соловецких островов
посадку в Шереметьево просили.

Распяли нас? Мы сами распинали,
в угоду черни духа гнали муть,
чтоб вечером в трехкомнатном пенале
эзоповой блевотины хлебнуть.

Заглядывать в глубины перестали –
Как нежен шорох персональных дел.
Как штык, на многотомном пьедестале
Бард люмпен-политических идей.

Все как по маслу — просто и пригоже.
Живем как можем, можем, как живем, –
боимся Главуказке плюнуть в рожу,
сгореть живьем,
сойти с ума, все бросить и сначала
под вой и улюлюканье громил
запеть…
Но полуправда укачала,
И мир без полуправды нам не мил.

Порой еще гуднет в строке набат,
но тут же налетит воронья стая.
Сегодня мы у идолов рабах,
а завтра…
Пусть оно еще настанет» (с. 80).

Отсюда — и грустная констатация во впечатляющем качеством, а не объемом разделе «Мысли и суждения разных лет» (с. 669 — 672): «Нет ничего страшней полунищеты. Самолюбие неизменно достраивает ее до воображаемого благополучия, и начинается полужизнь в мире иллюзий»(с. 672).

Хотя — увы — в данном персональном случае более уместна иная мудрая мысль: «Пик славы приходит к политикам при жизни, к поэтам — после смерти» (с. 669).

Резюме

Изменения, пока определяющие ситуацию в нашей стране, способны дискредитировать практически любого политика, аналитика, футуролога и публициста. Слишком алогичны и непредсказуемы они. Тем более — по ряду вполне «объективных» «субъективных причин» — принадлежность человека просто к категории инакомыслящих может испортить любую репутацию.

Здесь иной случай: иногда активно ввязываясь в практические дела своей страны (когда терпеть ограниченность властей и кретинизм большинства их оппонентов было уже совсем невмоготу), автор сумел остаться «над схваткой». И если бы представители обеих (именно так!) конфликтующих сторон обладали даром внимательно рассматривать панораму «звездного неба над нами» (чему учил еще И. Кант), то они бы обязательно отдали бы неизмеримо большее должное этому отечественному мыслителю. Он всю жизнь измерял себя и других тем самым высоким кантовским «нравственным законом», который в полном объеме присутствовал в авторе, и который лишь изредка встречается в некоторых «из нас».

* Указаны дата первой публикации соответствующего фрагмента текста и страница книги.