Ноев ковчег для Беларуси
«Ничтожность множества политических фигур, которым отводится роль великих злодеев или благодетелей, не оставляет сомнения в малозначимости их личного вклада в то или иное развитие событий»
В. Найшуль, советский антисоветский экономист
Юрий Андропов и Михаил Горбачев — люди очень разные. Что касается внешних проявлений их личностных качеств — это безусловно, но и сам Горбачев, и эксперты по эпохе позднеразвитого социализма подчеркивали: Андропов практически «назначил» Михаила Сергеевича своим преемником на посту генсека КПСС. Назначение сработало через такт: Андропову по воле кремлевского ареопага наследовал Константин Черненко, а после его «скоропостижно» ожидаемой смерти мысль о необходимости перемен стала понятной даже герантократам: первым лицом партии и государства стал Горбачев.
Начинали с малого
По-нашему, именно понимание необходимости перемен и непонимание их невозможности всех и объединило. Вступив в должность, Андропов по традиции приступил к наведению порядка в стране, начав с ужесточения исполнительской дисциплины (полицейские преследования советского разгильдяйства), но — и это главное — потребовал искоренить практику уточнения (согласования) уже принятых народнохозяйственных планов между субъектами, которым эти планы в виде обязательного для исполнения задания были спущены сверху. Идея оказалась популярной в народе (ностальгически вспоминается до сих пор), может быть, потому, что осуществлялась в чисто анархистской манере: прогульщиков и прочих нарушителей, невзирая (до определенного уровня) на различия в социальном статусе, карали пусть не смертельной, но позорной казнью. Примером может служить художественно выполненное изображение свиньи в грязной луже в обнимку с (имярек) руководителем низового звена. Выпивоха-слесарь захлебывался восторгом от такого навязанного верхом равенства. Горбачев в этом деле пошел дальше: в 1988 году в коридоре административного этажа БГУ на «пьяной доске» можно было увидеть и фамилию замдекана, и нерадивого студента. Все равны?..
Андроповские планы ускорения выглядели при этом весьма умеренно: на 1983 год он поставил задачу повысить производительность труда на 1%. Де мол, эта малость, помноженная на масштабы экономики, даст значительный эффект. По этому поводу только хмыкали: можем и десять. В области идеологии андроповские новации выглядели внешне скромно (по-нашему мнению, революционно): в докладе на июньском 1983 года Пленуме ЦК КПСС он признал имманентность антагонистических противоречий не только капиталистическому, но реальному социалистическому обществу. До Андропова вся социально-экономическая проблематика объяснялась пережитками капитализма или же тлетворным влиянием капиталистического окружения.
МТЗ давал тракторов больше Америки
Горбачев скромные намерения своего сурового патрона раздул до масштабов вселенских. Темп роста в 1% его никак не мог устроить. Он предложил стране ускорение. Как всегда в таких случаях был разработан директивный документ под названием «Интенсификация». Согласно замыслу количественный рост должен был происходить на качественно иной основе. Иного и быть не могло, поскольку СССР в 1985 году производил нефти в 1,36 раза больше, чем США, газа — в 1,24 раза, чугуна — в 2,48, стали — в 1,91, железной руды — в 4,74, минеральных удобрений — в 1,58, тракторов — в 4,63, цемента — в 1,70, хлопчатобумажных тканей — в 2,26, шерстяных тканей — в 4,44, сахарной свеклы — в 4,02 раза. К слову, МТЗ в то время производил тракторов едва ли не больше, чем все тракторные заводы Америки.
А что в итоге? Лишь немногим более 20% производимого шло на потребление. Доля производства средств производства — притом, что очередной съезд КПСС обещал отдать приоритеты производству ширпотреба, — продолжала расти (с 72,6% в 1960-м до 74,8% в 1985 г.). За 20 лет (1965-1985) было добыто и израсходовано больше ресурсов, чем за все предыдущие годы, а уровень жизни повысился незначительно.
Парадокс очевиден: с одной стороны, сверхмощная индустриальная система, работающая на полную мощность и часто на пределе возможностей, разрастается до невиданных размеров, зато интересующий (непосредственно полезный для человека) результат, при незначительных абсолютных подвижках, в отношении к затрачиваемым ресурсам сокращается.
Экономика СССР не была плановой
Почему так? Для ответа на этот вопрос следует задать себе несколько принципиальных вопросов, главный из которых звучит так: действительно ли советская экономика развивалась по плану? Рациональному, сбалансированному, научно обоснованному, в интересах общества, во имя человека, etc. Если это так, но реализация этих планов раз за разом не удается, то это означает, что в планирующих органах засели вредители: или балансы неверно рассчитаны, или наука планирования устарела, или виноват Брежнев, заболевший гигантоманией, но не обладающий твердостью, чтобы устоять перед ведомственными лоббистами. Просят все, дают всем. В общем, понятно. Но трудно поверить, что в чиновничьей среде столько вредителей, столько людей глупых, некомпетентных, что сам Брежнев не понимал пагубности такого развития. Наоборот, он стремился дать народу товаров больше хороших и разных, сетовал, что не получалось. Горбачев же поверил, списал огрехи на просчеты прежнего руководства и решил, что стоит повернуть направления, укрепить кадры, усовершенствовать показатели, возродить хозрасчет — и все пойдет как надо. Так и сделали. Что вышло, все знают.
По-иному и быть не могло. Ибо не был Брежнев великим глупцом, бессмысленно транжирившим ресурсы, не был Горбачев великим злодеем, разрушившим огромную индустриальную систему. Каждый из них был простым номенклатурщиком, вознесенным на Олимп власти в результате аппаратных игр. Каждый из них был заложником системы и действовал в рамках ее требований. А социалистическая плановая экономика, возникнув как отрицание принятой во всем мире рыночной модели и пройдя сталинский мобилизационный этап, закономерно породила так называемый застой. Именно в эпоху Брежнева осуществилась ее закономерная трансформация в единый трест, работающий, как это ни парадоксально, в интересах всего общества. Что, собственно, и обещали классики марксизма. Поэтому любые изменения и усовершенствования могли только ухудшить результаты его деятельности или полностью расстроить всю систему.
В отличие от мечтаний, интересы всегда конкретны и предметны и определяются обстоятельствами, создаваемыми системой. Поэтому глупо сравнивать предметное содержание интересов советского человека и американца в любом социальном статусе. Возьмем пресловутый квартирный вопрос. Советский человек решал его, состоя в очереди на улучшение жилья, американец — приобретая в кредит вне всяких очередей. Советский человек должен был трудиться, получая квартиру как бы в награду за многолетний труд, американец покупал за деньги. То есть сходные интересы удовлетворялись в этих случаях двумя различными способами, которые определялись как результат функционирования системы.
Знаменитое пожелание гайдаевскому Лелеку «чтоб ты жил на одну зарплату» — это системная характеристика социализма. Это форма избавления советского труженика от необходимости заполнения налоговых деклараций, которую заполняет практически каждый американец, горько сетуя на запутанность налоговой системы. Но при этом большинство американцев, считающих поход к налоговикам гораздо более неприятным, чем посещение дантиста, выступают против всяких налоговых льгот. А в СССР практически никто не жил «на одну зарплату», поскольку имел (в зависимости от ранга) доступ к так называемым фондам общественного потребления. Размер и содержание льгот были, понятно, разными, но никто бы не согласился отменить эту систему в принципе. Это более чем убедительно доказывает массовое сопротивление населения монетизации льгот, осуществляемой в настоящее время в России.
Распределение благ существует в любой системе, но осуществляется по-разному: во времена Брежнева сложился бюрократический рынок — то закономерное и лучшее, что могло быть создано при социализме.
Безразмерный компромисс
Можно с полной уверенностью сказать, что перед Сталиным стояли задачи более простые, чем перед Брежневым, Горбачевым и, тем более, перед российскими реформаторами. Все планирование в 30-е годы заключалось в том, чтобы обеспечить материальными ресурсами ВПК (не станем сюсюкать по поводу миролюбивой внешней политики СССР) за счет предельного ресурсного ограничения других отраслей, да и самого народа. Такое планирование ограничивалось рядом позиций и легко просчитывалось по объему и номенклатуре. Если же ресурсов не хватало, например, авиационной промышленности, то их можно взять в любой иной (гражданской). Такая практика исторически себя «оправдала», поэтому Сталин с полным правом мог сказать: все, что я хотел создать, я создал, все, что для этого надо было уничтожить, — уничтожил.
Вместе со Сталиным ушли обстоятельства, изменились времена. Теперь для «ответа Чемберлену» нужно было изыскивать иные способы. Крепость брони советских танков по-прежнему не уступала крепости крупповской, но по качеству электронной начинки, по многим другим компонентам лидирующие позиции были утеряны. К тому же в мире началась научно-техническая революция, требовавшая не только смены технологического уклада, перехода от двухсекторной экономики (приоритетные отрасли с крупномасштабными технологиями и неприоритетные с традиционно дисперсными) к единому народнохозяйственному комплексу — современной экономической системе, в которой важнейшие роли стали играть дисперсные технологии.
Этот переход, потребовавший смены управления народным хозяйством, не был чьей-то гениальной придумкой (озарением вождей или результатом «революционного творчества народных масс»). Он возник потому, что командные методы (подчинение неприоритетных отраслей приоритетным) перестали работать. Если Сталину для достижения успеха достаточно было действовать в рамках парадигмы «пушки вместо масла», то Хрущеву уже понадобилось и «масло», а его последователям пришлось ставить на первое место «масло» (вместо «пушек»). Сталину достаточно было создать в деревне невыносимые условия, организовать фабрично-заводское обучение — и кадровый потенциал индустриализации был обеспечен. Поступление человеческого материала на приоритетные объекты ограничивалось только заявленной потребностью в нем.
Но с началом НТР все стало приоритетным. Коль так, то для достижения светлого будущего надо было плыть не в одном ковчеге по маршруту, определяемому Великим Ноем, а каждому отдельно в собственном кораблике и по своему маршруту. То есть планирование потеряло смысл (осознанию и признанию чего мешала идеология и политическая система), а главное, возможности для осуществления. Теперь все стало приоритетным — поэтому для обеспечения пропорций понадобилась процедура согласований. В отсутствие полноценного рынка это закономерно привело к образованию рынка бюрократического, действующего по принципу «ты мне — я тебе». Все стали торговаться между собой, низы — с верхами, верхи — с низами.
Появлялось множество новых вопросов, дробились управленческие инстанции, решения которых не были обязательными для других инстанций, ввиду чего взаимная выгода могла быть получена только в результате консенсуса. В итоге процедура согласований становится длительной, трудоемкой, повторяющейся. Она продолжается и после того, как верховный план, вроде бы учитывающий мнение последнего исполнителя, не возвращался к нему в виде директивы-закона. И получается, что столь глубокий компромисс (во имя дела!) оборачивается полной беспринципностью в отношении планирования, якобы осуществляемого «во имя человека и во благо человека».
Случай, имевший место быть при Хрущеве: председателю райкома для выполнения «плана по молоку», что невозможно без снижения потерь при транспортировке, требуется построить мост через реку вместо парома, обладающего крайне низкой пропускной способностью. В обкоме обещают помочь в обмен на обещание увеличить поставки мяса, поскольку ему надо отчитаться перед ЦК. Секретарь ночь не спит, а наутро звонит директору племзавода: мост нужен всем — режь племенной скот, а я тебе голландскую сперму в министерстве «выбью». В итоге план выполнен, директор идет под суд, секретарь застрелился, завершение строительства моста требует дополнительных фондов.
Если все приоритетно, на приоритетность можно наплевать. В рыночной экономике приоритетов нет. Официально объявляемых. Каждый преследует свою цель, поощряемый потребителем, а порой и интуицией, которая со стороны порой выглядит чистейшим безрассудством. Но именно бросившись в омут неизвестности Билл Гейтс стал миллиардером и дал направление развития всему миру. А что дали мы, БССР в составе СССР, чем поделится современная Беларусь? Опытом колхозного строительства и возрождения колхозного села?
Но эти технологии — сугубо для внутреннего использования. Как и все заявленные приоритеты, ради которых нас загружают в общую лодку и заставляют оплачивать путь в неизвестном направлении. И все только потому, что председательский корпус договорился с бывшим председателем, которому доверил государственную казну?