Знакомство с материалами пресс-конференции председателя Центризбиркома Лидии Ермошиной закрепляет устойчивое впечатление, успевшее сложиться у нас в течение летнего периода, — впечатление вторичности, несерьезности и какой-то непристойности политической борьбы вокруг вакантных мест в ПП НС РБ. Вернее так: по-настоящему серьезным делом является не избирательная кампания, а ее регламентация. Получается ровно как в случае с сексуальными отношениями у хасидов: физическая любовь непристойна, а потому должна выступать «побочным», хотя и неизбежным эффектом процесса ее регламентации.
Само избирательное законодательство построено таким образом, чтобы общество потратило на предвыборно-выборную кампанию как можно меньше: а) сил, б) средств и в) времени.
Уже много раз говорилось о том, что «абитуриент» может растратить на агитацию только те ограниченные (даже по белорусским меркам) средства, которые ему выделило государство. И ничего сверх того. Представители ЦИК успокаивали: сумма так невелика, поскольку государственный эфир и газетные площади будут предоставляться кандидатам в обязательном порядке и совершенно бесплатно. Вроде как предполагается, что государственные СМИ выделяют совершенно «нейтральные» медиаместа для саморекламы соискателей — что само по себе является чем-то вроде осознанного самообмана: государство вводит себе убойную дозу идеологической инфекции, причем первоочередная роль в этом самоотравлении отводится именно масс-медиа.
Интересно, впрочем, даже не это «общее» место. Дело в том, что соискатель — неважно какой соискатель, идеологически охмуренный, идеологически нейтральный или идеологически альтернативный, — имеет право «один раз опубликовать свою программу в любой выбранной им газете». При этом, уточняет Лидия Ермошина, «не надейтесь: „Советская Белоруссия“ не достанется никому, потому что она уже досталась Центризбиркому». Эфирное время также лимитировано, причем соискатели, по всей видимости, могут рассчитывать преимущественно на региональный эфир («один раз и только у нас» — хоть берите в качестве рекламного слогана для похоронного бюро).
Учитывая особую роль органов Регламентации (рекламироваться на самом деле будут только они, как прямо предупреждает глава ЦИК; Лидию Ермошину — в спикеры!), остается задаться «трудным» вопросом: а зачем кандидатам в депутаты вообще публиковать свои программы и выступать на радио или телевидении? Вообразите себе этот поток одноразовых стратегий. Лучше сказать: моментальных стратегий и человеческих, очень человеческих образов (лицо, искривленное болью, мелькнувшее в «Ватерлоо» Бондарчука, — в кинопроизводстве таких людей называют статистами). Кто во всем этом в состоянии что-либо — нет, не понять, просто запомнить. Просто идентифицировать, отличить одну стратегию от другой. Напомним, что по состоянию на сегодняшний день на одно парламентское место в среднем претендует 5 человек. Завтра их окажется меньше, но сути дела это не меняет.
Избиратели фактически лишены возможности разобраться в «личных» и «политических» качествах соискателей. Имело бы смысл это отсутствие возможности преобразовать в отсутствие права. Это к проблеме регламентации. Следовало бы запретить телезрителям и радиослушателям делать записи программ или, по меньшей мере, полную и частичную перезапись, сдачу в прокат и т. д. Следовало бы пускать бегущей строкой: «эта передача предназначена только для однократного домашнего просмотра». Следовало бы, наконец, запретить повторное прочтение газет с программами кандидатов. Следовало бы печатать эти газеты специальной краской, быстро исчезающей при свете. Тогда бы «логический круг» замкнулся.
Можно предположить, что «лояльные» и «альтернативные» кандидаты (те, кто останется на дистанции) получат более или менее равный доступ к СМИ — равные площади и равное время. Будет ли такой доступ «равным» на самом деле? Не вполне. Власть не скрывает, что государственные СМИ идеологически ангажированы. Александр Лукашенко говорит об этом часто и, похоже, с огромным удовольствием. Если исходить из этого, то тотальная ограниченность политической рекламы получает вполне определенный смысл.
В отличие от «альтернативного» соискателя, «лояльный» соискатель не нуждается в донесении своих взглядов на политическую действительность и будущность этой действительности до широких масс потребителей политических мнений. Ибо все эти стратегии, воззрения и пр. постоянно проговариваются соответствующими масс-медиа. Такому соискателю достаточно произнести или напечатать всего несколько слов: я поддерживаю политику президента. Или скромнее: я поддерживаю действующую власть. Или более изысканно: я за стабильность и процветание. Или оригинально: я за белорусские сотовые телефоны (далее несколько слов о том, почему в нынешней ситуации это критически важно).
Для того чтобы эксплицировать подобное «политическое мнение», действительно, много эфирного времени не нужно. И денег больших не нужно. Кажется, именно отсюда растут ноги у белорусского стиля экономии на политической дискуссии. Однако на деле ситуация предстает несколько более запутанной.
Если говорить об агитации в СМИ, то при соблюдении всех формальностей (т.е. Регламента с большой буквы) ставленник власти в некотором смысле оказывается действительно в равном положении с представителем оппозиции (если, конечно, не говорить о некоторых широко известных фигурах). Из чего это следует?
Широкое хождение в массах «платформы власти» имеет своим парадоксальным результатом то, что соотнесение с этой платформой не дает никаких гарантий идентификации конкретного протополитического тела. Попросту говоря, кандидату необходимо не только продемонстрировать лояльность курсу, но и некоторым образом обозначить свое специфическое отношение к нему. Произнесения звуконабора «я согласен» недостаточно для того, чтобы притязать на какую-либо политическую значимость этого утверждения (в конце концов, многие согласны). Нужно еще как-то разъяснить, почему согласен, с чем именно согласен (поскольку даже у самых ярых сторонников власти ее действия оставляют противоречивые впечатления), что именно намерен сделать для «оптимизации» курса, что уже сделал и пр.
Внятное позиционирование по отношению к властвующей группировке и проводимой ею политике — это еще не все. Даже если успех в данном отношении достигнут, остается проблема банального запоминания. Как заставить избирателя сохранить в памяти имя кандидата в рамках кампании «одноразовых всплесков». Допустим, мне понравился соискатель N, но когда я оказываюсь на избирательном участке, я долго пытаюсь вспомнить его фамилию — и на всякий случай ставлю галочку напротив кандидата М (проблема достаточно острая: даже политические журналисты часто не в состоянии вспомнить фамилию министра или депутата). «Вы помните свое имя наизусть?» — спрашивает герой Раймона Кено. Это почти о нашей ситуации.
(Заметим в скобках, что оппозиционные кандидаты также ничем не рискуют, провозглашая в газетах о своем согласии с официальным курсом «по всем ключевым вопросам». Тогда у них возникает возможность влиться в серый монолит «притязающих» без всяких политических последствий: связь между делегированными и делегирующими разорвана, ее попросту не существует. Следовало бы напомнить, что Лукашенко лично отвечает также и за отсутствие этой связи.)
Таким образом, в условиях регламентированно-ограниченного доступа соискателей к СМИ, агитация «от дверей к дверям», пожалуй, остается единственным эффективным средством донесения до избирателя информации о кандидате. Тут можно высказать несколько критических замечаний по поводу тактик партийных кандидатов, но незачем, поскольку власть (по старинке) выполнит «оппозиционные» задачи с большим размахом. Как сообщает Хартия’97, глава какого-то сельсовета развернула свой черный PR еще до начала агитационной кампании. Она «пугала» сельчан «бэнээфовцами», которые придут и будут всех угощать водкой и закуской. Т.е. презентовала активистов БНФ как каких-то Санта-Клаусов. Можно предположить, что «политически грамотная» женщина поступала совершенно искренне, полагая, что «бэнээфовцы» представляют собой страшную опасность для села (она полагает, что «бэнээфовец» — это оскорбление в чистом виде), но проблема ведь в эффектах такого PR’a.
Итак, монолит, в котором неразличимы ни программы, ни лица. Инертное наличие такого монолита позволяет, с одной стороны, отказаться от распространенных предположений о том, что для власти чрезвычайно важно исключить возможность прохождения в парламент «альтернативных» фигур как таковых. Чтобы ни один не прошел. Кто-нибудь обязательно пройдет — и вряд ли власть питает иллюзии на сей счет. Однако в ситуации нелепой зарегламентированности предвыборной кампании перед ней встает серия специфических задач. Задач, реализация которых возможна только по ту сторону Регламента. Полноценный отсев «ненужных» кандидатов возможен лишь с применением так называемого административного ресурса и незаконных средств (например, фальсификаций).
Отсюда «кардинальный» вопрос: зачем нужен такой «продуманный» Регламент вкупе с его адептами вроде Л. Ермошиной, если он мало способствует отсеву неугодных и продвижению лояльных? Зачем все эти сложности-хитроумности? На первый взгляд, все эти процедуры призваны придать предвыборному безобразию некое правовое лицо. В таком случае: кто же загадочный адресат этого «правового» послания? Независимые наблюдатели, международные институты, Запад, Россия? Все они уже при поверхностном знакомстве с белорусским избирательным законодательством готовы дать свои заключения относительно всякой кампании, на нем построенной. Зависимые наблюдатели? Они уже притерпелись к ликам власти. Широко понимаемый «народ»? Он в этих процедурах вообще не разбирается, да, в общем-то, и не должен разбираться. На то есть юристы, политики, журналисты, аналитики и пр.
Короче говоря, власть не рассчитывает на то, что парламент будет признан за пределами Беларуси (есть, разумеется, небольшой список стран…). В этом смысле приглашение наблюдателей от ОБСЕ также необходимо интерпретировать соответствующим образом. Официальный Минск так демонстрирует свой «шаг навстречу», который впоследствии, как водится, не будет оценен «должным образом».
Связывает ли Лукашенко с парламентом свои виды на третий срок? Едва ли. Он человек самонадеянный и недоверчивый, что почти одно и то же. Он не будет ставить себя в зависимость от какого-то парламента. Это равно что просить разрешения на пролонгацию президентских полномочий у оппозиции. Пожалуй, он не стал бы полагаться даже на слово Путина, хотя оно, по крайней мере, чего-то стоит и значит. Вообще говоря, плебисцитарный стиль делания политики прямо противоположен «парламентской демократии» или какому-то внешнему признанию. «Воля народа» — вот тот единственный Субъект, которому можно доверить действительно «серьезную» процедуру. В этой связи хотелось бы подчеркнуть: весь этот шум вокруг парламентских выборов вовсе не стоит собственной цели — парламента.
Возвращаясь к поставленному вопросу, попытаемся выдвинуть гипотезу о том, что основная функция Регламента — оградить общество от занятия политикой, от политической активности. Сделать политическую активность «незаконной». Все должны «заниматься делом»: собирать урожай, стоять у станка, растить детей. А не читать политические программы.
В чем же состоит «осевая» функция парламента — в отличие от Регламента? Если последний должен отсекать потенциальных политических агентов от реальной политики, то второй — дискредитировать политику как таковую. Он должен составлять выгодный фон для «людей дела». Послушайте президента: он всегда плохо отзывался о политике, парламентариях и всем, что с этим связано. Сам он официально политикой не занимается. Он занимается «государственным управлением». Он руководит сбором урожая, подъемом ВВП, модернизацией, экономикой в целом, культурой, наукой, образованием и спортом.
Установка на обуздание политической активности как таковой (а не только демаршей оппозиции, как это нередко осмысливается и интерпретируется) — фундаментальная установка белорусского режима, причем проявлял он ее с момента своего возникновения. В какой-то момент казалось, что парламент вообще должен отвалиться как ненужный рудимент Государства. Но бесполезный в одном отношении, он очень пригодился в другом — в качестве «негативного» института легитимации аппарата, состоящего из озабоченных «людей дела». Разрозненные горстки оппозиции также необходимы в качестве дурного примера. При этом сама система структурируется как направленная на ликвидацию невозможности полного консенсуса. В этом смысле парламент и оппозиция должны были быть изобретены хотя бы в качестве виртуальных наличий.
Имело бы смысл объединить «парламент» с «оппозицией», резко увеличив емкость последнего. Возник бы единый очаг неблагонадежности, чья осевая функция являлась бы скрытно-представительной: с одной стороны, этот институт концентрировал бы в себе все общественные конфликты, «представлял» их, с другой — скрывал, что тотальное общественное согласие, что социальная гармония невозможны. Скрывал бы путем привлечения к себе всеобщего внимания.